Три дракона Амели

Она невесело усмехнулась:

— Боюсь, у меня нет другого выхода. С некоторых пор я опасаюсь людей, которые меня окружают. Недавно вы просили меня не лишать Жюли места горничной, и я вам это обещала. Но сейчас вынуждена забрать слово назад.

— Жюли? — удивился он. — Ваша высочество, вы опасаетесь Жюли? Да эта девочка и мухи не обидит. Возможно, она не очень почтительна — выросла она в деревне рудокопов — но она уж точно не из тех, кто держит камень за пазухой.

Амели нахмурилась:

— Простите, ваша светлость, но не могу согласиться с вами. Вчера я узнала, что эта девушка была любовницей его величества.

Герцог ошеломленно охнул и замахал руками:

— Что вы, ваше высочество, этого не может быть! Даже если допустить, что я ошибался в Жюли, невозможно представить, чтобы его величество так забылся…

Амели показалось, будто она попала на страницы дешевого бульварного романа. Муж, любовница и обманутая жена. Она бы посмеялась, скажи ей кто такое несколько месяцев назад.

— Да, ваша светлость, меня тоже удивило, что его величество не побрезговал побывать в объятиях горничной. Уверена, стоило ему только пожелать, и к его услугам были бы возлюбленные более высокого ранга.

— Вас ввели в заблуждение, ваше высочество! — в голосе герцога не было ни нотки сомнений. — Может быть, стоит поговорить с самой Жюли?

— Я говорила с ней, ваша светлость. Она и не думала ничего отрицать. Более того, она заявила, что ненавидит его величество. Такое часто случается — от любви до ненависти — один шаг. Вот только я не знаю, что хуже — иметь в горничных девицу, влюбленную в моего будущего мужа или ненавидящую его?

Герцог словно постарел еще больше — плечи его поникли, взгляд потух.

— Если позволите, ваше высочество, я велю позвать Жюли сюда.

Она не возразила, и через несколько минут слуга распахнул двери перед ее горничной. Жюли была напугана, и на обычно бледном лице ее пылал румянец.

— Подойди ко мне, девочка, — сказал маг, и Жюли сделала шаг в его сторону. — Думаю, ты догадываешься, зачем я тебя пригласил.

Жюли бросилась к нему, опустилась на колени, принялась целовать его дрожащую руку.

— Простите, ваша светлость, мне так горько, что я разочаровала вас, что так отплатила за вашу благодарность.

— Встань, дитя мое, — тихо попросил де Тюренн.

У Амели ревниво сжалось сердце — было обидно, что эту дерзкую девицу он назвал так же, как и ее саму полчаса назад.

— Значит, это правда, Жюли? Но как же ты могла забыться до такой степени? Нет-нет, не плачь! Мы не причиним тебе вреда. Не правда ли, ваше высочество?

— Разумеется, — прошипела Амели.

Маг усадил девушку в кресло. Надо же, какая честь! Почему они должны церемониться с этой бесстыдницей?

— Я расскажу вам все, ваша светлость, — Амели она как будто не замечала, — хоть мне и больно об этом вспоминать. Вы знаете, зачем я приехала во дворец — искать справедливости.

— Я — знаю, — мягко сказал герцог. — Но ее высочество — нет.

Горничная помрачнела, но послушно перешла к самому началу истории:

— Я выросла в деревне рудокопов. Моя матушка умерла, рожая мою сестру Грету — мне тогда было десять лет. Отец, стараясь обеспечить семью, всё время проводил на рудниках, и нас с сестрой воспитывал старший брат Эмильен. Мы жили бедно, но не голодали. Всё изменилось, когда отец заболел и не смог продолжать работу. У нас не было денег даже на еду. Эмильен в свои восемнадцать лет был высоким и сильным, и соседи дали ему совет пойти в солдаты. Он так и сделал. Более того, он согласился служить в Дальних пещерах. Возможно, ваше высочество не знает, но Дальние пещеры — это то место, откуда солдаты не возвращаются. Они подписывают договор, по которому обязуются служить там всю жизнь — в обмен на вознаграждение, которые выплачивается их семьям. Они не могут приехать домой даже на побывку. Не знаю, какую службу они там несут, но им запрещено отправлять родным даже письма.

О том, что (а вернее — кого) охраняют стражники в Дальних пещерах, Амели знала больше, чем Жюли, а возможно, чем даже сам герцог де Тюренн, но она не готова была открывать эти сведения.

— Я уговаривала Эмильена пойти работать на рудник — тогда он мог бы быть рядом с нами, завести жену, детишек. Но заработок рудокопа гораздо меньше, чем жалованье солдата, а мы так нуждались в деньгах. Он уехал в Дальние пещеры, и больше я его не видела. Два года мы исправно получали жалованье и смогли расплатиться с долгами. А потом отец умер, и нам перестали выплачивать деньги. Сказали, что в договоре Эмильен указал именно его имя, и раз получателя уже нет в живых, то и жалованье не выплачивается. Мой брат продолжал служить королю в Дальних пещерах, думая, что этим обеспечивает нас с Гретой, а мы в это время сидели без куска хлеба. Сестренка чахла от голода, и я решилась поехать в столицу — требовать справедливости у его величества. Соседи отговаривали меня — говорили, что король даже слушать меня не станет. Когда я была маленькой, дедушка рассказывал, что в юности он был дружен с человеком, который стал главным магом королевства, и я решила обратиться за помощью к его светлости.

К рассказу подключился де Тюренн:

— Я попытался действовать через наших законников — ситуация казалась мне простой и ясной. Но не тут-то было. Выяснилось, что таких случаев — тысячи. Договор составлен так ловко, что Анагория, должно быть, серьезно обогатилась за счет таких же простых солдат как Эмильен. Даже я со своим влиянием ничего не смог сделать. И тогда я выхлопотал Жюли место при дворе.

— Если бы вы знали, ваша светлость, как я благодарна вам за вашу доброту! Я была сыта и одета, а все свое жалованье отправляла в деревню — соседям, что согласились присматривать за Гретой. Я надеялась, что когда сестренка подрастет, я смогу и ее устроить на работу во дворец, и тогда мы будем вместе. Я тогда прислуживала в покоях его величества — он был добр ко мне, иногда даже осведомлялся о здоровье сестры. Наверно, я не должна так говорить, но он был так одинок тогда — он только-только был коронован, и еще не был готов к своему новому положению.

Герцог осуждающе покачал головой, призывая девушку воздержаться от обсуждения его величества, и она смутилась.

— Простите, ваша светлость, но как иначе могу рассказать я об этом? Его величество стал делать мне маленькие подарки, а я была так наивна, что даже не поняла, к чему всё идет. Я знаю, что виновата сама — я не проявила должной стойкости, но мне было всего шестнадцать, и я так мало знала об отношениях мужчины и женщины и так боялась потерять свое место при дворе…

Жюли снова всхлипнула.

Амели уже не сердилась на нее. Ей было ее жаль. Она вспомнила себя в шестнадцать лет — могла ли она тогда хоть о ком-то заботиться?

— Ты можешь не рассказывать дальше, девочка, — остановил Жюли де Тюренн. — Мы с ее высочеством уже все поняли. Ты поступила необдуманно, но я вижу, что ты раскаиваешься в этом. С тех пор прошло много лет, и я думаю, мы можем забыть об этом. Но послушай, девочка, зачем ты сказала ее высочеству, что ненавидишь короля? Даже подобная мысль и то — уже преступление! Его величество совершил ошибку — так же, как и ты. И если мы прощаем тебя, то и ты должна его простить…

Девушка вдруг вскочила с кресла, гордо выпрямилась, и в глазах ее вспыхнула такая жгучая ненависть, что герцог отшатнулся.

— Я не могу его простить, ваша светлость! Он убил моего ребенка!

Глава 27. Старший сын короля

Герцог охнул.

— Ты хочешь сказать, что у вас с его величеством был ребенок?

— Да, ваша светлость!

Он уточнил:

— Девочка?

Жюли вскинула голову:

— Нет, ваша светлость, — мальчик!