Три года счастья
Шрифт:
Шон хмурится, глядит перед собой, резко отпускает её руку.
— Более в забавной ситуации я еще не был,- смеется рассматривая ее подарок. — Стоит рассчитывать это, как предложение?
— Я пытаюсь! — поднимает глаза она, чувствуя, как тот касается ее холодной кожи. — Это особый подарок, Шон не смей его снимать. Обещай мне это. Ради нас… Нашей любви.
— Я не понимаю, - все еще хмурится, смотрит в ее глаза.
— Это знак нашей любви, - улыбается, поднимается на носочки, чтобы коснуться его губ.
Ей кажется, что проходит вечность, но, в самом деле, всего пару секунд
*** Нью-Йорк. Бруклин. Квартира Элайджи Майклсона. 2012 год. ***
Кетрин жмурится от палящего солнца и прикрывает ладонью глаза, пытаясь рассмотреть силуэт мужчины сливающегося на фоне солнечных лучей.
Тело ноет от боли, но это тепло, проникая сквозь кожу намного глубже, почти касаясь внутренностей, разбавляется с ее холодной кровью. Организм наполняется теплом. Теплом , которое доказывает, что она все еще жива.Пирс хохочет, не обращая внимания на Элайджу,который делает несколько быстрых шагов навстречу. Хохочет, ведь она пережила, уже какую по счету смерть. Пережила и выжила.
Выживает.
Серьезен и сдержан.
Элайджа садится на край постели, протягивает ей чашку чая с кленовым сиропом. Его орехово-карамельный аромат изысканно оттесняет вкус чая, придавая ему характерные терпкие нотки.
Ее ладошки смыкаются на его шее, чувствует глубокое сбитое дыхание, жаром опаляющее кожу.
— На этой недели, меня убили больше раз, чем предполагалась, - тихо шепчет Пирс. — Ты спас меня… Не оставил меня… Жаль только, что люди твоего брата испортили наше свидание.
— И ты говоришь об этом так спокойно, Катерина? – не скрывает удивление.
— Точка невозврата, Элайджа. Я испытывала пытки на протяжении долгих столетий, выдержу и сейчас. Мне нужно уезжать. Сейчас. Сбегать и вести пустую жизнь. Ты должен бежать за мной и догнать… Помнишь?
— Если потребуется, то да, - его ответ и тронувшая губы ухмылка на ее губах. — Я сумею защитить тебя.
Слабость, сжимает в руках чашку с чаем, делает несколько глотков чая. Что-то среднее между медом и карамельным соком.
В одной постели.
Головы обернуты в одну сторону.
Возможно это все, что они и хотели : Быть вместе и в горе, и в радости, заботиться друг о другу, чувствовать и любить.
Кетрин знает, что это возможно здесь и сейчас, но не в будущем.
Сейчас на ее губах сладковатый привкус кленового сиропа, который она передаст Элайджи вместе со своим поцелуем. Передаст всю эту медово-карамельную сладость.
Передаст ему всю сладость, которая в будущем смениться горечью.
— Никлаус никак не усвоит урок. Пора вернуться и преподать ему очередной урок. Урок, для плохого ученика.
— Плохой ученик это ты Элайджа. Урок следует препадать тебе, дорогой. Я повторюсь, что Клаус не позволит нам познать счастье. Мне важно, чтобы он не узнал, что это ты спас меня. У нас ничего нет, кроме друг друга. Ничего. Мы можем потерять и это. Я боюсь.
— А я не боюсь…В горе и радости. Тогда и я поврюсь : “ Я не боюсь того, что сделает мой брат за мою любовь к тебе. “
— Элайджа, давай оставим
это на потом. Мне нужно уехать, чтобы отвести ищеек твоего брата от этого города. Они вернуться, я знаю. Клаус будет вне себя от ярости, когда узнает, если уже не узнал… Прости, за боль и спасибо, что спас меня.— Слабость… Любовь и вправду величайшая слабость… Я не могу отпустить тебя…
— Я знаю, но ты должен сделать это, если любишь меня.
— Я люблю тебя.
— А я знаю, как тяжело было признать и произнести эти слова. Теперь расскажи ты…Скажи, пока я не ушла.
Ее пальцы почти ледяные, когда она касается подушечками основания его шеи, а затем утыкается носом куда-то в ключицы.
Холодная. Даже чашка горячего чая не согрела. Не согреть ее ледяное сердце.
Он бы сморщился, нахмурился, сделал бы что-то, но она молча ожидает, когда тот начнет рассказывать.
— Я не впускаю людей в свою жизнь. Тебя впустил. За столько веков своего существования я не верил в большее, любовь. Прожив такую долгую жизнь рядом с семьей я переживал за каждого. Думал, что семья – сила и защита. Столько веком мы сражались бок о бок, пережили столько вместе, у нас не было дома, потому что мы вечно бежали от гнева нашего отца. Я бы никогда не предал Никлауса. Не предав, даже узнав, что это он разрушил нашу семью, стал виновником смерти Хенрика и нашей матери. Его человечность утеряна, но я не успоклюсь, пока не добьюсь искупление для него. Мы ведем пустую жизнь, которую заслуживают такие монстры как мы. Наша вечность – наказание, если ее не с кем разделить.
— Только тогда ты будешь свободен и у тебя будет вечность, чтобы провести ее так, как посчитаешь нужным. Ты никогда не предашь брата, и я знаю это. Я того не стою. Не стояла пять веков назад, а сейчас изношенный товар.
— Только в моем сердце есть заноза. Сейчас мне противны все эти ссоры и после произошедшего в Мистик Фоллс. Сейчас я запулался. Запутался и тогда, когда думал, что Никлаус захоронил всю семью на морском дне. Он сказал, что отправит меня к семьи и вонзил клинок в мою грудь. Я помню это и твой взгляд.
— Этот город – главный источник наших бед. Я бы с радостью испепелила ее огнем. Сожгла до тла.
— Я все помню.
— Тяжело существовать в мире, без семьи. Сейчас тебе противно любое упоминание о семье. Я понимаю и представляю, как тебе больно, потому что “ семья” распалась на твоих глазах. Тебе нужно отдохнусь, прийти в себя, собрать свои силы. Тебе противны все их стычки, и пусть они разбираются сами, а ты в этот раз прийди в себя.
— Я даже не хочу показывать своего лица. Настолько мне противно все. Все эти предательства и комплекс власти Никлауса.
— Но ты не перестанешь верить и надеяться. Это правильно. У тебя есть надежда, семья, за которую ты сражаешься. У меня ничего нет… Прощай, Элайджа.
Целует в щеку, сердце сжимается.
Один миг.
Нашли любовь, а в сердце все застыло, при мысли, что ветер унесет ее.
Ненасовсем.
Отпустить.
Встает с постели, ставит чашку с недопитым чаем, на прикроватную тумбочку, осматривает себя, понимая, что на ней вчерашняя одежда, прическа испорчена. Она должна уйти и забыть.