Три холма, охраняющие край света

Верблюды и всадники выстроились вдоль красной ковровой дорожки в ожидании.

Из тёмной бездны «дримлайна» показалась процессия.

Чёрные босые гиганты, чьи чресла препоясаны были шкурами леопардов, несли на плечах огромный паланкин. Стёкла паланкина, наверняка бронированные, изнутри затянуты были узорными занавесками.

Губернатор и присные ожидали, что процессия возле них остановится, но гиганты даже не удостоили никого взглядом и продолжали двигаться дальше, сопровождаемые по бокам боевым бедуинским охранением. Направление они держали, в общем, правильное.

–  Неужели все сорок километров пешком пойдут?

– ужаснулся губернатор.
– Эй, эй! Уважаемые! Мы здесь! Уэлкам! Салам алейкум!

–  Не стоит унижаться, - сказал референт.
– Видимо, он не к нам. Не по нашей части…

–  Неужели… к Никону?
– спросил Солдатиков.

–  А кто ещё тут власть, - вздохнул Ценципер.
– Но мог бы и не опускать старых соратников…

–  Кошка скребёт на свой хребет!
– вспомнил о заговоре губернатор.

Только ишак «великого визиря» задержался возле малютинского начальства.

–  Скажи, о неверный пёс, - ласково, но порусски обратился старичок в чапане к Солдатикову, - как моему повелителю быстрее добраться до обиталища Матери Всех Пчёл? Губернатор побагровел.

–  Почему… на каком… вы на российской земле!
– вскричал он довольно жалким фальцетом.
– Извольте вести себя!

–  Сейчас я прикажу слабоумному палачу Махфузу публично изнасиловать тебя, - всё так же ласково продолжал старичок.
– И тогда ты сразу вспомнишь дорогу.

–  Где же Никон?
– затосковал губернатор.
– Пусть бы сам и встречал! Уважаемый!
– заорал он старичку.

–  Тебе чего надо? Какой тебе матери?
– Мой повелитель направляется туда, где реки текут молоком и мёдом. Это Сибирь?

–  Сибирь, Сибирь, - губернатор неожиданно для себя прижал руки к груди и дважды поклонился.

Референт Ценципер, человек с неестественно умным лицом, произнёс несколько гортанных слов.

Старичок в чапане встрепенулся и прошипел ответные слова.

Генерал Лошкомоев тупо глядел вслед удаляющейся процессии и конвою, потом выхватил мобилу и заорал:

–  Движение не возобновлять вплоть до моих распоряжений! А я почём знаю? Пусть вертолётом добираются или через Сухарево!

Ценципер и «великий визирь», источавшие ненависть, обменивались информацией, помогая себе пальцами и используя каравай да солонку в качестве наглядных пособий по географии. Голоса их становились всё громче, покуда не возвысились в откровенный визг.

Визг внезапно оборвался, собеседники развели руками и раскланялись.

Дедушка в чалме ударил ишака пятками и помчался догонять своего повелителя.

Губернатор и генерал вопросительно глянули на референта.

–  А, старинный спор семитов меж собою, - махнул рукой Ценципер.
– Короче, султан этот точно, как и предполагали, к Филимонычу приехал, хочет его пчёлами лечиться.

–  Да, нестоячка в таком возрасте - это трагедия, - задумчиво сказал генерал.
– Вот почему он с нами толковать не стал: стеснялся парнишка! Олег Максимыч! Пока они туда доползут, асфальт на мосту уже уложат! Не к нам султан - и ладно! У нас своих дел хватает. Значит, турковская племянница с ухажёром у меня в управлении… Дай-ка сюда! С утра пожрать по-человечески не могу!

С этими словами милицейский генерал вырвал у референта хлеб-соль и принялся терзать каравай.

ГЛАВА 39

Майор Одинцов изо всех сил разглядывал гражданина Великобритании и напряжённо размышлял, о чём бы ещё его спросить.

Всё, всё в майоре твердило ему, что парня следует немедленно отпустить, извиниться на всякий случай, лучезарно улыбнуться и пожелать как можно больше всего хорошего. Иначе не оберёшься неприятностей. Кроме того, парень действительно ни в чём не виноват - хотя вот уж это в России никогда не являлось смягчающим обстоятельством.

Но приказ генерала Лошкомоева был определённым - Туркову Лидию Антоновну не отпускать ни под каким предлогом до особых распоряжений, будь она хоть гражданкой Зимбабве.

Но эта же английская сволочь никуда не пойдёт без девки!

Вообще точечная демократия с её плавающим регламентом обрекает служивого человека на постоянные страдания. Он разрывается между неподчинением закону и непроявлением инициативы.

Здание УВД в Малютине было старое, довоенное, выкрашенное изнутри составом чудовищного фисташкового цвета, с узкими коридорами, высокими и тесными кабинетами, заставленными довоенной же мебелью. Средства, отпускаемые на ремонт и модернизацию здания, здесь всегда разворовывались с отчаянным, запредельным, безудержным сладострастием.

Зато в этих стенах всякий посетитель, хотя бы и столичный проверяющий, чувствовал себя преступником - чему, собственно, и должен способствовать настоящий милицейский интерьер.

Теренсу Фицморису тоже помаленьку начинало казаться, что он проник на территорию России незаконным путём, прихватив при этом мешок марихуаны и пару пулемётов. Он уже пожалел, что, по совету Сергея Ивановича, не прикинулся молчаливым финном. Майор Одинцов, потеющий по ту сторону стола, представлялся ему актёром, забывшим свои реплики и мучительно тянущим время, сооружая неуклюжие импровизации.

–  Нет, с гражданкой Турковой мы познакомились не в Интернете, - в который раз уже ответил герцог.
– Мы познакомились на вечеринке у Дональда Блэквуда-младшего по случаю его развода с Кацуко Мисаки. Надеюсь, вам известны их имена. Какое это может иметь значение?

–  Может, не имеет, а может, очень даже имеет, - сказал майор.
– Вот у нас в Малютине недавно разоблачили группу девушек-аферисток. Они выманивали деньги вот у таких же иностранцев, как вы, посылали им чужие фотографии кинозвёзд вместо своих, на деле будучи по жилыми старушками и даже некоторыми вдовами героев…

–  Ну и что?

–  А вы уверены, что Лидия Антоновна - именно та, за кого себя выдаёт?

–  В каком смысле?

–  А в таком, что вы можете не знать о её преступном прошлом! Вот у нас в Малютине в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году известен случай, когда преподавательница домоводства оказалась в годы немецко-фашистской оккупации переводчицей в гестапо!

–  Господин майор, - сказал Теренс Фицморис и встал.
– Леди Лидию я знаю в течение пяти лет. И если вы попытаетесь каким-либо образом опорочить имя моей невесты…