Три лилии Бурбонов

Сначала Анна Австрийская всё-таки хотела помочь королю и королеве Англии. Она была благодарна им за доброту, которую они проявили к герцогине де Шеврёз, и она помнила их общую ненависть к Ришельё. Мазарини не преминул выразить вежливые соболезнования и подумал, что было бы неплохо направить посла в Англию, чтобы, по крайней мере, убедиться, что с Генриеттой Марией обращались должным образом и что интересы Франции были должным образом учтены. На этот пост был назначен граф д’Аркур, чей путь должен был подготовить агент низшего ранга месье де Гресси.

В то же время из Лондона поступали ужасные новости о преследовании священников Генриетты Марии и разграблении её часовни.

– Картина кисти Рубенса, - продолжает писательница Генриетта Хейнс, - украшавшая Главный алтарь, была бессмысленно испорчена; трон королевы был разбит с особой жестокостью. Снаружи, в саду, несколько грубых солдат играли в мяч головами Христа и святого Франциска, в то время как другие в помещении топтали ногами гербы Генриха IV и его жены, которые хранились для использования в их годовщины.

Это, по выражению самой королевы, едва не свело её с ума.

– Когда я увижу тебя, - писала она мужу, - ты скажешь, что я хорошая малеькая девочка и очень терпеливая, но я заявляю тебе, что терпение убивает меня, и если бы не любовь к тебе, я бы, по правде говоря, предпочла уйти в монастырь, чем жить так…

Её враги объявили Генриетту Марию виновной в государственной измене. 23 мая архиепископ Лод записал в своё дневнике:

– В этот день королева была признана предательницей в палате общин.

В первую неделю июня она покинула Йорк и проследовала в Ньюарк, где её принял со своим отрядом младший брат герцога Девоншира. Генриетта Мария задержалась в этом городе на две недели, по слухам, из-за того, чтобы «насладиться обществом лорда Карла Кавендиша». На самом деле, известно, что её просили погостить подольше в городе дамы Ньюарка. Сплетники, всё ещё занятые её моральным обликом, также утверждали, что когда двадцатитрёхлетний Кавендиш сопроводил её в Бертон, который взял штурмом, королева простилась с ним с крайней неохотой:

– Она проявила к нему больше нежности, чем подобало добродетельной женщине.

Однако её собственное письмо к мужу опровергает эту клевету. Кавендиш, по её словам, очень хотел дальше сопровождать её на юг, но поскольку «благородные жители страны» не желали расставаться с губернатором Ньюарка, она оставила его там «ради безопасности Ноттингемпшира и Линкольна в Шотландии». Однако 28 июля 1643 года, молодой человек погиб, пытаясь предотвратить снятие осады Гейнсборо войсками Кромвеля.

Впрочем, Генриетта Мария прекрасно сознавала необычность своего положения, рассказывая мужу, как ехала верхом во главе «прекрасной армии» и делила с солдатами их еду, воображая себя немного Александром Македонским. Она относилась к ним как к братьям и верила, что они тоже любят её.

– Я веду с собой, - писала королева, - три тысячи пехотинцев, тридцать конных и драгунских рот и две мортиры. Гарри Джермин командует войсками, которые идут со мной, как полковник моей гвардии, сэр Александр Лесли – пехотой, Джерард – конницей, Робин Легг – артиллерией, а над всеми – Её Величество генералисимус…

Теперь, когда радостная минута её встречи с мужем приближалась, она беспокоилась лишь о том, чтобы враги не «вмешались в её продвижение». Однако Джон Мелдрам, специально посланный парламентом, чтобы перехватить её, позволил Генриетте Марии ускользнуть от него. В Стратфорде-алон-Эйвоне, родном городе Шескпира, она встретилась с принцем Рупертом, остановившись в одном из лучших домов города, который принадлежал его любовнице Джудит Холл, «слишком остроумной для её пола».

13 июля 1643 года, наконец, произошла грандиозная сцена, достойная великого драматурга. Король в сопровождении юных принца Уэльского и принца Йоркского отправился навстречу своей верной жене и встретился с ней в зелёной долине Кинетон.

– Их встреча после столь долгого отсутствия и по столь печальному поводу, - говорит старый хронист, - была очень радостна для каждого.

Сплетники утверждали, что королева отказывала мужу во встрече до тех пор, пока он не поклялся сделать полковника Генри Джермина пэром с титулом барона Джермина из Сент-Эдмондсбери в знак признания его неоценимых услуг. Другие же интепретируют это условие как шутку. Официально объявили, что пэрство было даровано фавориту королевы для того, чтобы его обезглавили, а не повесили, если он попадёт в руки врагов.

На следующий день пришла радостная весть о военных успехах графа Ньюкасла, и, Оксфорд, ставший штаб-квартирой роялистов, опраздновал колокольным звоном благополучное прибытие королевы, которую проводили сквозь ликующую толпу в Мертон-колледж. Его большая и светлая комната, куда ведёт тяжёлая резная дубовая лестница, с большим окном на юг, выходящим на Большой четырёхуголный двор, и окном поменьше с западной стороны, выходящим на арку, ведущую в этот двор, стала её приёмной и до сих пор известна как «комната королевы». Окна же её апартаментов выходили в сад, где ещё в ХIХ веке росло тутовое дерево, посаженное во времена её свёкра. Одна из лучших часовен Оксфорда была передана королеве для отправления её религиозных обрядов. Одной из причин выбора Мертона в качестве резиденции Генриетты Марии было то, что король, остановившийся в Крайст-Черче, мог навещать её, не выходя на улицу, по потайному ходу.

В своей приёмной она давала аудиенции видным роялистам, с нетерпением ожидала появления своего мужа и двух рослых сыновей, играла на лютне, резвилась со своими любимыми спаниелями и писала своим «паучьим» почерком, который она со смехом называла «моя маленькая ручка», письма кардиналу Мазарини и своим родственникам в Голландию.

Несмотря на все накопившиеся заботы, пребывание Генриетты Марии в Оксфорде было, вероятно, самым счастливым временем, которое она знала с момента открытия Долгого парламента. Погода тем летом стояла очень тёплая, и настроение в Оксфорде было приподнятым. Для развлечения королевы в садах ставились пасторальные пьесы. А для короля лояльные колледжи переплавляли свою серебряную посуду.

Дамы, сопровождавшие королеву, ввели моду ходить на утреннюю службу в дезабилье «полуодетыми как ангелы», и жизнерадостная леди Изабелла Тинн предложила «прекрасной» миссис Фэншоу в таком виде нанести неожиданный визит президенту колледжа доктору Ральфу Кеттелю, известному своей эксцентричностью, что могло бы стать поводом для веселья. Но восьмидесятилетний женоненавистник, быстро сообразив, что «они пришли надругаться над ним», дал своим очаровательным гостьям такую отповедь, которая поразила даже их «воспитанные при дворе уши». Насмешкам дам королевы подверглась также её новая фрейлина Маргарет Лукас, серьёзная девушка «с литературными устремлениями». Обнаружив, что её считают при дворе «прирождённой дурочкой», она попросила разрешения у своей матери вернуться домой. Но ей было приказано оставаться на месте. Спустя два года мучения Маргарет были вознаграждены тем, что ей посчастливилось покорить сердце вдовца лорда Ньюкасла. Согласно циничному утверждению современника, она оказала своим пером медвежью услугу своему мужу, представив его образцовым паладином своего времени. Но, по-видимому, её недоброжелателем руководила зависть к этой неординарной женщине, ставшей плодовитым английским философом, поэтессой, учёным, писателем-фантастом и драматургом.

К сожалению, граф Ньюкасл не нашёл общего языка с Рупертом, по ночам совершавшего со своими сторонниками вылазки из Оксфорда, чтобы застать врасплох вражеские аванпосты. Крестьяне окрестных деревушек при виде ястребиного лица смуглого принца, как молния промелькнувшего мимо них в лунном свете, крестились и произносили шёпотом одно из имён дьявола: «Роберт». Их страх вызывал также любимый белый охотничий пудель принца по кличке Бой, повсюду сопровождавший своего хозяина, которого считали оборотнем. Среди пуритан ходили легенды о дьявольской жестокости Руперта, которая, однако, нисколько не отталкивала дам-роялисток в этих «капитанах и правителях, великолепно одетых всадниках… которые были желанными молодыми людьми».