Три месяца, две недели и один день

— Извини. Мне не стоило, — я чувствую неловкость, смятение и напряжение. Исходя из того, как, словно сжавшись в комок, на меня смотрит Лилиан, это, вероятно, и про неё, а она тем временем продолжает. — Просто я думаю, что ей бы тоже хотелось отыскать что-то красивое.

— Ей ничего не хочется, Лилиан.

— Да, но если бы…

— Нет никаких «если бы», — я отклоняю это бессмысленное предположение без всякой доброты и понимания, что меня, наверное, просто хотят понять и поговорить со мной начистоту. Чуть отступая в сторону, я пропускаю как раз-таки счастливую беременную парочку, один вид которой словно вставляет мне нож в спину. — Ты совсем её не знаешь, и вообще давай, пожалуйста, оставим эту тему, хорошо? Я не хочу говорить об этом, — или, по крайней мере, не сильно хочу. — Я хочу лишь сделать то, зачем мы пришли.

— Послушай, мы ведь можем отложить это на другой раз. А пока съездить на ёлочный базар. Приобрести нам всем по дереву. Скоро ведь Рождество, но ни у родителей, ни в особенности у тебя совершенно нет соответствующего настроения и атмосферы. Знаешь, необязательно покупать кроватку именно сегодня. Хочешь, я сделаю несколько фото, чтобы ты смог подумать об этом позже?

— Нет, и вообще в этом году мне не до праздников. Мне не нужны ни ёлка, ни подарки, — мой беспощадный и эмоциональный протест заставляет Лилиан очевидно вздрогнуть. Одержимый не знающими конца и края терзаниями, я слегка тянусь к ней в извиняющемся движении, на которое она отвечает, сжимая окружность моей левой руки выше запястья. — Я знаю, как ты всё это любишь, но я просто хочу перемотать остающиеся до конца года дни. Поэтому давай лучше продолжим.

— Уверен?

— Через пару минут, хорошо?

— Всё, что угодно, — не без грусти, но с согласием и пониманием кивает Лилиан, ещё раз стискивая мою куртку перед уходом. — Я буду там, где комоды.

Оставшись наедине с самим собой, я опускаю руку в карман, извлекая из него телефон, экран которого не выдаёт мне ни пропущенных вызовов, ни новых сообщений. Желая покончить со всем одним махом путём наименьшего сопротивления, я импульсивно обращаюсь к проходящей мимо сотруднице магазина, надеясь, что кепка достаточно затрудняет ей обзор моего лица:

— Вы мне не поможете?

— Да, сэр, разумеется.

— Мне нужна кроватка. Без колёсиков, не трансформер, самая обычная, но красивая, стильная и качественная.

— Я думаю, у нас есть то, что вы ищете. Только как вы относитесь к ящикам?

— Честно говоря, я не думал об этом. Можно просто на неё взглянуть?

— Конечно. Пожалуйста, следуйте за мной.

Заручившись моим интересом, девушка приводит меня к кроватке цвета кофе с двумя выдвижными ящиками для хранения с одной стороны и запоминающейся за счёт резьбы по всей длине спинкой и приступает к исполнению своих профессиональных обязанностей через подробный рассказ о характеристиках и прочих параметрах:

— Перед вами особым образом высушенная древесина твёрдых пород со шпоном. Изготовлено и окрашено вручную. Производителем предусмотрено три варианта высоты основания матраса над полом и наличие съёмных боковин, идущих в комплекте с кроваткой в расширенном варианте. В базовой комплектации она поставляется с высокими решётчатыми бортиками, но по мере того, как ребёнок подрастает и перестаёт нуждаться в них, данные элементы как раз-таки и можно заменить на низкие. Кроме того, кроватка «растёт» буквально вместе с малышом: задняя панель отделяется и может служить изголовьем подростковой кровати.

— А цена?

— Четыре тысячи девятьсот за комплектацию со съёмными боковинами и три тысячи сто, если предпочтёте вариант подешевле, без них.

— Мы её берём, — вдруг говорит моя сестра, когда я даже не слышал, как и в какой момент она вернулась обратно ко мне. — И ещё я уверена, что видела у вас комод аналогичной расцветки с семью ящиками, а также шкаф с тремя открытыми полками и четырьмя ящиками. Их тоже оформите, пожалуйста.

— Вам понадобится доставка?

— Да, мы заполним бумаги при оплате.

— Лилиан, — напоминаю о себе я, как только девушка удаляется, вероятно, в направлении кассы, — вообще-то я только сюда подошёл и пока не решил ничего конкретного.

— То есть она тебе не нравится?

— Нравится, — признаю я, уже невольно представляя, как будет смотреться на ней балдахин из голубой органзы, сшитый Лилиан, украшенный ею бантом и парой свисающих сердечек из атласа и дожидающийся своего часа. Мне на ум не приходит ни одного обоснованного возражения, кроме разве того, что покупаем мы всё-таки не хлеб, а значит, необходимо всё дважды взвесить и обдумать назревающее решение дольше нескольких секунд. Ему нельзя быть поспешным и скоропалительным. — Это лучшее, что мы видели, у неё интересный цвет, и лаконичный, но не простецкий внешний вид. Но, приходя в магазин одежды, ты же не покупаешь первую вещь, что замечаешь на вешалке.

— Нет, но эту кроватку мы берём. Поверь мне. Ты просто не видишь себя со стороны. Кстати, ты ведь помнишь, что это подарок?

— Только на этом всё, — твёрдо говорю я, собираясь, если потребуется, убеждённо стоять на своём и не позволить ей потратить больше того, что мы тогда обсуждали, и с чем я уже согласился. — Про что-то сверх договорённости не может быть и речи.

— А если я хочу?

— Лилиан.

— Ты совсем разучился принимать заботу, братишка.

***

Мистер Картер, сэр, в этой папке вы найдёте контракт с выбранной вами клиникой, нуждающийся лишь в вашей подписи, и заявление об отказе с новой информацией, которое вам также необходимо подписать, но уже совместно с мисс Браун. В дальнейшем это здорово ускорит процесс окончательного оформления, вам будет достаточно просто позвонить мне и сообщить необходимые данные, касающиеся ребёнка, по телефону, и нам даже не придётся тут же встречаться, чтобы всё завершить. Для вашего удобства цветные стикеры незамедлительно укажут на места для подписей, но прошу вас использовать одну и ту же ручку. Но если вам затруднительно лично встретиться с мисс Браун, дайте мне знать, и я без проблем заберу у вас документы и встречусь с ней сам в начале следующей недели. Хороших вам выходных!

Дежурное пожелание, лишённое какой-либо искренности, сугубо вежливое и ставящее во главу угла исключительно холодную и льстивую субординацию, включённое словно бы на повтор в моей голове после единственного прочтения с листка вложенной в конверт бумаги, ни капли не согревает мою душу. Остановившись на красный сигнал светофора, я дотягиваюсь до этой сухой и безжизненной записки на пассажирском сидении и, опуская стекло в дверке, почти равнодушный к холоду за окном, выбрасываю дурацкую инструкцию прочь. Знаю, для этого есть урны, и то, что я только сделал, совершенно невоспитанно, неуместно и неправильно, но мне плевать. Дурацкая чёрная папка одним своим присутствием и так сводит меня с ума. Как же, наверное, было бы легко ничего с ней делать, а вернуть её адвокату, который и положил документы в мой почтовый ящик и вполне способен закончить всё без моего участия. Однако я увидел повод, логичный и неоспоримый, сразу после того, как потянул дверку на себя и просмотрел всю накопившуюся почту в свете дорожного фонаря.

Повод избавил меня от немедленной необходимости заходить в пустующий и неосвещённый дом, куда у меня совсем не возникло желания идти. Я свернул на собственную подъездную дорожку уже по кромешной темноте после целого дня ничегонеделания в доме родителей, последовавшего за приобретением мебели и оформлением её доставки. Повод приводит меня к квартире Оливии, и я нажимаю на звонок снова и снова из-за достаточно длительного отсутствия движения с той стороны. Неужели для неё уже настолько поздно, что она, возможно, спит? Я хлопаю по карманам, чтобы найти телефон и взглянуть на время, но вспоминаю, что оставил его в машине, а часов на мне сегодня также нет. Только в моей голове возникает мысль попробовать снова, как в тишине общего коридора раздаётся почти оглушающий звук отпираемых замков. Лив наконец появляется в расширяющемся пространстве между дверью и дверной коробкой. В свободных серых штанах, в слишком большой майке такого же цвета, которая бесспорно моя, и в торопливо натягиваемой поверх неё тёмно-коричневой кофте с длинными рукавами и на пуговицах.

— Привет. Ты в порядке? Ты долго не открывала. Я тебя разбудил? — слишком много вопросов за одну секунду, но я ничего не могу с собой поделать по причине того, что они вылетают из меня, как пробка из бутылки шампанского в новогоднюю ночь. И уже озвученными дело не ограничивается. — Я войду? — это прозвучало с переживанием в разрез с тем, как я хотел, чтобы всё было. Меня охватывает немыслимо нервозное волнение, ведь Лив по-прежнему держит одну ладонь на ручке, а другой касается дверной коробки, что не внушает мне никаких хороших мыслей и оптимизма.