Три письма и тетрадь
Шрифт:
Через мгновение в комнату влетели разъярённые Катя и Лена. Ни по внешнему виду, ни по искажённым от гнева лицам, ни по истеричным голосам, которые не были такими приятными, как накануне, я не смог сразу узнать в них вчерашних подруг.
— Вы за кого нас принимаете? За двух идиоток? У вас совесть есть? — выкрикивали на ходу Катя и Лена.
Их взгляд упал на столик с пивом, рыбьей чешуёй и костями. Катя зажмурилась, словно проглотила что-то очень горькое. А Лена округлила глаза и ахнула, как если бы вместо рыбьих останков, по столику были разбросаны человечьи. На моих друзей хлынул поток упрёков и оскорблений. Если Лена в своих претензиях не выходила за границы общественной цензуры, то Катя в своих выражениях себя ничем не ограничивала. С таким знанием
Как я понял, Штольц и Егор, уже как два часа назад, должны были выдвинуться для закупки товаров на Новый год. Под предводительством Кати и Лены, разумеется. Нужны они были только в качестве вьючных животных и живого тарана в предпраздничных очередях. Судя по пакетам и сумкам, которые девчонки не выпускали из рук, они сами неплохо справились.
Вид мои друзья имели пришибленный, но жалости к ним у меня не было. Я ждал, когда же, наконец, прозвучат последние слова девчонок: о прекращении всех отношений с моими друзьями. Это был бы отличный Новогодний подарок для нас всех. Я ничего не имел против Кати и Лены, но меня пугал их потенциал. То, что Катя и Лена захомутают моих друзей узами брака при первой возможности, я не сомневался. Я начал поддакивать каждому бранному слову, что летели в адрес Штольца и Егора. Я соглашался с любыми обвинениями, какие выдвигали им подруги. Я всем своим видом старался показать девчонкам своё возмущение и негодование тем, что Штольц и Егор оказались такими свиньями. Я тяжко вздыхал и скорбно качал головой. Старался, как мог.
Наконец, девчонки выговорились. Катя бросила сумки под ноги Егора, а Лена швырнула свои пакеты в сидевшего в кресле Штольца. Я сосредоточился, чтобы запечатлеть для истории слова окончательного разрыва отношений между девчонками и моими друзьями. Катя скрестила руки на груди и смерила тяжёлым взглядом ковыряющего дверной косяк Егорку:
— Если вы сейчас же не вымолите у нас прощения, никакого вам Нового года не будет.
— Вообще больше ничего не будет, — так же скрестив руки, подтвердила Лена.
Я ждал настоящего мужского ответа от своих друзей. Они понимали, что если они начнут молить о прощении, это будет величайшим унижением и в моих глазах, и в глазах подруг. Что они выберут — вечный позор или свободу? Для меня вопрос стоял только так. Но я за два с половиной года забыл, с кем имею дело. Штольц, как мастер психологических махинаций, выбрал свой вариант решения проблемы. Он поднялся с кресла и чмокнул в щёку не успевшую увернуться Лену. Не обращая внимания на её возмущения, он обернулся ко мне:
— Александр! Ты, что хочешь можешь обо мне думать, но мне кажется, что Лена и Катя имеют право знать. Они всё-таки её подруги.
Все замерли от такого поворота. Штольц изобразил максимально карамельное лицо и указал в мою сторону:
— Вот он сидит — виновник. Втрескался в вашу Веру капитально.
Штольц одарил меня елейным взглядом и начал собирать брошенные девчонками пакеты и сумки. Он дал их Егорке отнести на кухню а сам быстро притащил домашние тапочки для ошарашенных новостью подруг и помог им разуться. Стараясь не встречаться со мной взглядом, Штольц продолжил плести свои небылицы:
— Лен, Кать, что с ним делать-то? Непонятно. Всю душу нам сейчас вымотал. Давайте ему поможем как-нибудь.
Катя и Лена, не отрываясь, заинтригованно смотрели на меня. Они механически начали стаскивать с себя верхнюю одежду и складывать её на услужливо протянутые руки Штольца.
— Так, так, так, — усаживаясь на диван начала Катя, — а ну, давай, рассказывай, что у вас там произошло.
Но вместо меня рассказывать заторопился Штольц. Он на ходу сочинял историю моей внезапно вспыхнувшей любви к их подруге. Сочинение его, на мой взгляд, выходило довольно приторное, примитивное и без малейшей опоры на логику. Я был уверен, что через несколько
минут Штольц сам себя закопает своей брехнёй. Но девчонки слушали его очень взволнованно. Штольц не напрасно потратил свой досуг на просмотр бразильского сериала с Ленкой и её мамой. Чувствовалось, откуда ноги растут. Из телевизионной бразильской жопы, можно сказать. Егор тоже подключился к сказкам Штольца. Он расцвечивал его безвкусные сочинения романтическими оттенками. А мне, как и накануне, досталась роль тургеневского Герасима. Когда Катя и Лена хотели что-то у меня уточнить, им наперебой бросались отвечать Штольц и Егор.Этот гадёныш Штольц выбрал безошибочный план примирения с подругами. Я ещё раз убедился в словах Егора, что Штольц хороший психолог. Я бы ещё выше оценил его мастерство, с каким он погасил разразившуюся грозу, если бы он не выставил именно меня в качестве громоотвода. Признаюсь, меня так и подмывало сделать удивлённые глаза и спросить Штольца о чём это он здесь рассказывает, и когда он это всё успел придумать. Но я, конечно же, великодушно промолчал — такая умиротворённая атмосфера воцарилась в комнате. Лена сидела в кресле, а Штольц, сидя рядом на полу, прислонился затылком к её ногам. И Лена, поощряя такой неприкрытый подхалимаж, время от времени теребила шевелюру Штольца. Егор поступил хитрее. Он усадил свою Катю себе на колени и из-за её спины корчил мне рожи умоляя не разрушать наступившее перемирие.
Я смиренно слушал все лживые басни Штольца, но начал терять свойственное мне хладнокровие, когда в мою сторону посыпались советы и пожелания успеха в сердечных делах с Верой. Девчонки принялись рассуждать вслух, каким я должен стать, чтобы добиться ответного чувства в Вере. То, что их подруга является той самой счастливой звездой, что озарит мой жизненный путь, было для них несомненно и даже не обсуждалось. Моё терпение заканчивалось ещё и потому, что Штольц и Егор начали с энтузиазмом подпевать всей девичьей галиматье. Это уже было пресмыкательство. Я не мог спокойно на это смотреть. Я довольно резко заявил, что не готов публично обсуждать свои чувства. И лучше, для общей пользы, подчеркнул я, этот разговор закончить. Это было скрытым предупреждением Штольцу. Он не дурак — он сразу понял и заткнулся. Я сослался на какое-то неотложное дело и отправился домой.
На следующий день я пришёл к Егору с намерением провести со Штольцем воспитательную беседу в лёгкой и доступной форме. После рукопожатий я отвесил Штольцу отложенного вчера смачного «не астраханского» леща. Он сделал попытку ответить. Мне пришлось применить для его усмирения экспресс-метод, который мы называли между собой «залезть в душу». Это, когда указательным пальцем-крючком давишь сопернику в углубление между шеей и ключицей. Штольц корчился и надрывно повизгивал. Я не отпускал его, пока он не произнёс заветной фразы: «Дедушка, прости засранца!»
На столике, где вчера стояло пиво, стояли две чашки. На этот раз друзья пили кофе. Егор принёс чашку кофе и для меня. Мы с Егором начали обмениваться новостями. А Штольц в это время старался не поворачиваться в нашу сторону. Он сидел в кресле, подпирая голову рукой, и обиженно сопел. Он очень хотел влезть в разговор, но мешало ему то, что он считал себя несправедливо наказанным. Не меняя позы, голосом поруганной добродетели, он обратился к Егору:
— Вот почему так происходит, Егор? Человек старается, из кожи лезет вон, идёт на обман и клятвопреступление, чтобы облегчить человеку жизнь, — Штольц указал на меня, — а в ответ, вместо элементарной благодарности получаешь хамское обращение.
Штольц смотрел на нас уверенный в том, что мы, с Егором, обязательно кинемся к нему с расспросами: что и как. Мы сразу догадались, что Штольцу хватило времени, чтобы подготовить оправдание своему вчерашнему поведению и что-то предъявить ему выйдет себе дороже. Мы рассмеялись.
— Ну, давай, что там у тебя, хитрожопая гадина.
— Эх, Саня, — укоризненно покачал головой Штольц, — ты не с кулаками должен лезть ко мне, я с благодарностью и всякими дарами. Такой мы тебе алмаз выцепили из недр человечества.