Три подруги и разбитое зеркало

В самых задних рядах стояли те, кто приближался к закату своей жизни – седовласые мужчины и женщины с глубокими морщинами и понимающими глазами. Они составляли лишь малую горстку от всего клана, потому как банши в принципе редко доживали до старости. Но вокруг них будто витала та огромная мудрость, что накопилась за столетия бытия. Как и все, они были одеты в траурные белые одежды и каждый держал в руке по ярко-алому цветку паучьей лилии, символу невосполнимой потери.

Мы молча стояли на площади для собраний, куда жители поселения сходились для обсуждения значимых решений, проведения прямых голосований, заключения брачных союзов и… прощания с погибшими.

Вокруг нас кольцом высились одноэтажные деревянные постройки, окна в каждом из домов были закрыты белой тканью.

Все присутствующие смотрели в одну точку, туда, где на сложенных дровах, которые должны были вот-вот поджечь, лежало обернутое в белый саван тело.

Легкий, воздушный, пронизывающий насквозь звук струился над нами, будто бы порхая с места на место и напоминая пение печальных птиц, оплакивающих потерю. Музыка была изумительной, волшебной, необычайно чистой и ясной, прозрачной, будто затерянный среди гор источник. Не зря флейту часто наделяли мистическими свойствами. Слушая её, душа разрывалась, а слезы сами собой текли без остановки, орошая цветок лилии, который я прижимала к груди.

Я чувствовала себя изможденной. Будто бы все, что было внутри вынули, а то, что осталось отправили на похороны. И вот такой пустой и бесконечно утомленной я пришла, чтобы попрощаться с Нисой.

Когда флейта доиграла, её отец, Изельт, или просто дядя Изя, как я его звала, взял из рук старшего сына подожженное с другого конца поленце и поднес к погребальному костру, позволяя огню перебежать на залитые бензином бревна. Колотая древесина с трескающим шипением вспыхнула и прожорливое пламя начало разгораться. Вскоре огонь поглотил и тело, с головы до ног плотно обмотанное в ткань и напоминающее древнеегипетскую мумию.

В абсолютном молчаливом единении мы наблюдали за тем, как уничтожалось то последнее, что осталось от Нисы – дочери, сестры, подруги.

Никто не всхлипывал, никто не кидался грудью на костер, никто не голосил и не вопрошал небеса «за что?». Даже отец Нисы, суровый вояка, по шрамам на лице и теле которого можно было изучать историю сражений, стоял ровно и достойно, смело глядя на огонь и провожая в последний путь последнюю женщину в своей семье.

Хотя, может быть он догадывался?

Догадывался, что еще однажды увидит её?

Когда костер догорел, а это произошло быстро, мы по очереди потянулись к обгоревшим головешкам, усеянным пеплом, укладывая поверх них красные цветы и создавая подобие мемориала. Я знала, что остатки кострища, усыпанные лилиями, простоят несколько дней, а потом их засеют землей, и Ниса останется в кругу своего клана навсегда.

Такие традиции.

Когда последний цветок был возложен, народ начал расходиться по своим деревянным домам, чтобы каждый в одиночестве мог подумать о ней и вспомнить то лучшее, что знал и помнил.

Я же попрощалась с дядей Изей, который напоследок очень крепко обнял меня и попросил:

– Береги себя.

Я пообещала, что беречь буду и направилась к выходу с владений клана, которые были обнесены высоким бревенчатым забором. Место находилось за городом, и многие жители из соседних поселков считали, что здесь обитала некая секта язычников. И старались объезжать их стороной.

Меня уже ждал черный джип с тонированными стеклами. Я подхватила подол длинного белого платья, села на переднее сидение, мотор завелся, мы развернулись и поехали прочь.

– Как всё прошло? – спросила девушка за рулем.

– Так, как и должно было, – скупо ответила я, роясь в сумочке.

– Они поверили? – задала новый вопрос моя водительница. – Поверили, что похоронили банши?

– Поверили, – проронила я, вздохнула и все-таки смогла её похвалить: – Ты молодец. И всё сделала так, как должна была.

Чума хитро улыбнулась.

Но ликующая улыбка быстро потускнела.

– Изначально план был другим.

– Знаю, – с грустью согласилась я. Мне действительно было жаль. Тень должна была остановить свой выбор на мне, а вместо этого под раздачу попали другие. – Я приняла единственно верное решение в той ситуации. Надеюсь, ты это понимаешь. Если бы тебя не было там, в овраге, если бы ты не страховала меня, неизвестно, чем бы всё закончилось. И закончилось ли… Я сделаю всё, чтобы ты забыла об этой твари. Её в тебе больше нет. Это главное.

– Ты не должна объяснять и оправдываться, – помолчав, проговорила Чума. – Ты вообще никому и ничего не должна. Я знаю, если ты что-то делаешь, значит, так надо. Значит, другого выбора либо нет, либо конкретно этот самый оптимальный при долгосрочном планировании.

– Как бы там ни было… мы справились, – кивнула я, признавая собственную победу.

– Но, – красивое лицо омрачилось. – Фируса всё знала с самого начала, но Гришу ты не собиралась предупреждать. Но, думаю, он об всём догадался. Рано или поздно волк потребует объяснений.

– И я их ему дам, – сухо отрезала я, потому что сама пока не понимала до конца, как мне разобраться с вожаком вервольфов.

Она уловила моё настроение и не стала углубляться в тему.

– Я хотела тебе сказать, что удар был отличным! – напоследок похвалила меня моя напарница.

– Я старалась, – хмыкнула я, оставляя сумочку в покое.

– Как хорошо, что камень не способен убить никого, кроме Нуатль! И как хорошо, что притвориться твоей подругой оказалось не так уж и трудно, – её глаза заблестели ярче самых дорогих бриллиантов.

– Моя бабушка бы тобой гордилась. Ты следуешь кодексу во всем. И это только начало великого пути.

Розабель счастливо рассмеялась, вжимая туфелькой педаль газа в пол.

Наблюдая за ней, я тоже не могла не улыбнуться. И вспомнила слова, которые долгое время хотела сказать Яну.

Но так и не сказала.

Я хотела сделать ему больно, забрав ту, которую он любил. Я желала убить эту молодую женщину, вырезать её сердце и швырнуть окровавленный кусок Князю в лицо со словами: «Ты потерял её навсегда». Но вместо этого я отдала ей своё бессмертие и силы своего рода.

Я сделала то, что хотела – я забрала её у него, но не в могилу, а в новую жизнь.

Почему я так сделала?

Просто… в какой-то момент я увидела в ней себя. Она умирала в замке вампира также, как когда-то умирала я в своём дворце. И обе мы умирали, потому что нас не любили. А мы мечтали о любви!

Так, с моей помощью, Князь лишился своей Бель. Его Бель больше не существовало, и он проживет следующие сотни лет своей долгой вампирской жизни, пытаясь примириться с этой мыслью

Но я не собиралась поступать с ней так же, как поступил он. Я хотела быть лучше. Мне нужно было верить, что я – лучше, что я не превратилась в окончательное зло, что моя ядовитая ненависть была и остается, но я могу с ней бороться.