Три сердца
Шрифт:
— Я не предполагала, — удивилась Кейт. — Вы не похожи на демона скорости.
— Я не похож ни на что, и я ничто, — улыбнулся он меланхолично.
— Вы исключительно милый человек, — сказала она, — и когда я буду в Варшаве… постараюсь с вами встретиться.
Точно волна крови внезапно ударила Фреду в голову. Какая-то сумасшедшая надежда пронеслась в мозгу, но через секунду исчезла. Он чувствовал только, что покраснел, нет, пожалуй, побагровел, и обратил внимание, что она делает вид, что не замечает этого.
— Вы знаете, я очень люблю скорость, но до сих пор у меня не было знакомых со спортивной машиной. Я хочу вас попросить взять меня
— Пожалуйста, прошу вас, это будет для меня… Я сейчас позвоню шоферу, и утром машина уже будет здесь.
— Нет-нет, спасибо. Это не срочно, да и дождь такой, что дороги, должно быть, очень скользкие.
Из соседней комнаты донесся баритон Тукалло:
— Извините, уважаемая пани, но я всегда в первом розыгрыше после партии объявляю игру малому шлему. Это мой принцип, и не вижу причины менять его только потому, что из-за глупого стечения обстоятельств у меня нет хорошей карты.
— Он всегда такой, — сказал растроганный Фред. — Тукалло ровесник Адама и значительно моложе Али-Бабы, но благодаря своему образу мышления стал в нашей компании бесспорным лидером.
— Али-Баба? Это литературный псевдоним?
— О, нет, мы так называем Юлика Залуцкого, князя Залуцкого из Горыни. Еще есть Збышек Хохля, прекрасный художник и, пожалуй, самый большой мегаломан [7] на свете, Аркадий Дрозд, композитор, поэт Стронковский и другие. Вы познакомитесь с ними в Варшаве.
7
Человек, одержимый манией величия.
— Мне будет очень приятно. Кроме того, у меня есть еще одна просьба к вам. Мне бы хотелось увидеть групповой снимок, о котором вы вспоминали. Интересно, я, должно быть, забавно выглядела подростком.
— Забавно?! Вы там такая хорошенькая!
— Ну, это явное преувеличение, — рассмеялась Кейт.
— Извините, сейчас я постараюсь вас убедить.
С этими словами он побежал наверх и тотчас же вернулся. В руках у него была плоская кожаная папка.
— У меня нет с собой групповой фотографии, но есть увеличенный снимок пани.
— Мой? — удивилась она.
— Да, только прошу вас, не сердитесь на меня, — проговорил Фред и протянул ей папку.
Она открыла ее. Внутри, под целлулоидной пленкой, лежала большая кабинетная фотография… ее фотография в школьной форме с матросским воротником, волосы были заплетены в две косы.
— Как это вам удалось увеличить? — спросила Кейт.
— О, при современной технике это довольно легко. У меня есть еще один снимок почти в натуральную величину. Он был сделан в Америке.
Кейт взглянула на него сурово, думая, что ей следует сказать ему. Она была растрогана и одновременно огорчена, зная, что должна раз и навсегда лишить его всякой надежды.
Фред стоял сконфуженный: высокий, худой, некрасивый, еще не мужчина, почти мальчишка.
— Я знал, — произнес он тихо, — я был уверен, что когда-нибудь непременно встречу вас.
Она нахмурила брови.
— Фред, — начала Кейт, — то, что вы позволили себе сделать эти фотографии, было бестактно по отношению к незнакомой девушке, но я не хочу выговаривать вам и не сержусь на вас. Наша встреча — простое стечение обстоятельств, и меня очень удивляет ваше мнение, что это нечто большее, чем случай. Уже не знаю, плохой это случай или хороший. Я буду совершенно
искренней во избежание всяких недоразумений. Мне показалось, что я смогу считать вас милым приятелем. Если у вас какие-то иные намерения, желания или надежды, то говорю вам открыто, что поддерживать наше знакомство я не смогу. И не только по причине замужества и потому, что моя мораль исключает малейшие отступления от достоинства и долга, но и потому, что если бы даже я была свободна…Он стоял бледный, покачивая головой в знак согласия после каждого ее слова, и, наконец, прервал:
— Не продолжайте. Я знаю, я знал уже очень давно, что вы такая. Это читается по лицу, во взгляде. Я ни на что не надеялся. Никогда! Слышите, никогда! Никогда я не тешил себя малейшей надеждой и смирился с этим. Я ни о чем вас не прошу. Если мне можно будет видеть вас, то приму это от судьбы за счастье, а если нет, то буду и так благодарен вам за то, что вы есть. Клянусь, что никогда не нарушу ваш покой никакими признаниями, что никогда не вернусь к этому разговору. Вы знаете, я отдаю себе отчет, что зачастую трагедия становится комедией, и случается это тогда, когда человек, который ее переживает, смешон. Вы не смеетесь, спасибо вам и за это. Я отважился признаться только потому, что не ожидал насмешек в ответ, зная, какая вы. Вы действительно такая, как в те…
Он не закончил. Голос его задрожал, скулы нервно сжались, и, поклонившись низко, он быстро вышел.
Кейт долго сидела задумавшись.
— Бедный парень, — шепнула она себе.
Из соседней комнаты гудел голос пана Тукалло:
— Твои торги напоминают мне показания обвиняемого, который украл шесть вагонов муки и объяснял, что сделал это только потому, что был голоден.
За ужином неизвестно почему все были не в настроении. Кейт первая обратилась к Ирвингу, давая тем самым понять, что в их отношениях ничего не изменилось. Лицо его просветлело, но он упорно молчал, подвергаясь частым нападкам Тукалло.
Тот один, как всегда, был в своей тарелке. Полясский включался в разговор редко. Гого не мог скрыть своего недовольства из-за проигрыша, считая себя выдающимся бриджистом, и его раздражало то, что проиграл он значительно более слабым партнерам. В конце ужина Тукалло заметил:
— Ставлю три пряника против старых шнурков для ботинок, что Фред и Адам думают об одном и том же.
Ирвинг слегка пожал плечами, а Полясский рассмеялся.
— Если так, то и ты думаешь о «Лютне».
— Удивляюсь твоей проницательности и думаю, черт возьми, что и в этой мерзкой дыре должен быть какой-нибудь бар, который дождь не успел смыть с поверхности земли. И если бы пан барон был столь любезен вывести свою машину из гаража, а уважаемая пани согласилась бы на этот проект, думаю, что мы получили бы значительное облегчение.
Ирвинг оживился, а Полясский, кашлянув, поставил стакан пива, который подносил ко рту. Гого сказал:
— Вы знаете, это вовсе неплохая мысль, совсем неплохая, не правда ли, Кейт?
— Да, наверное, — ответила она искренне. — Я ничего не имею против. Вы там хорошо повеселитесь. В ресторане будет, скорее всего, пусто.
— Как, ты хочешь остаться дома? — удивился Гого.
— Вы же не лишите нас своего общества? — спросил Полясский.
— Я останусь, — ответила она. — Я не люблю ресторанов, и я не пью.
— В таком случае я останусь с вами, — заявил Полясский.
— О, спасибо, но это ни к чему. Я чувствую усталость и сразу же лягу. Такая погода клонит ко сну.