Три сердца

Пани Збендская взглянула на улыбающиеся лица Кейт и Ирвинга, махнула рукой и засеменила в св ое хозяйство.

— Вы только подумайте, — продолжал Тукалло, — как много говорится о рациональности матери-природы, а тут на тебе — снег. Смотрим на него по нескольку месяцев в году, и никто из нас не задумывался никогда над тем, что он абсолютно не нужен.

Кейт рассмеялась.

— Вы ошибаетесь. Снег очень нужен, и я ручаюсь, что семьдесят процентов граждан Польши тотчас же ответили бы на ваш выпад.

— Это немыслимо, я хочу уточнить, что речь идет об использовании, не о финтифлюшках типа лепки снеговиков или катания на лыжах.

— Разумеется, об использовании.

— Так я слушаю вас.

— Каждый земледелец скажет вам, что если бы не было снега, то озимые вымерзли бы, и не только озимые. Различные растения тоже не выдерживают сильных морозов без снежного укрытия.

— Извольте, — удовлетворенно крякнул Полясский.

— Хм, — нахмурил брови Тукалло. — Совершенно ясно. Всему виной сливовица. Разум сжимается в ограниченные горизонты. Только этот мальчишка выдерживает ее действие. Не разбил машину на каком-нибудь повороте?

— Нет, он вел машину профессионально, — доложила Кейт.

— А как чувствует себя ваш муж?

— Сейчас пойду узнаю.

Гого заканчивал утренний туалет. Он стоял перед зеркалом и старательно завязывал галстук. Выглядел хорошо отдохнувшим, по когда повернулся, она заметила в его глазах беспокойство.

— Кейт, — воскликнул он, — ты не сердишься на меня?

— Нет, Гого.

— Ты — ангел.

Он протянул к ней руки, а когда она подала ему свои, привлек ее к себе и нежно обнял.

— Вчера я был омерзителен, прости. И когда сегодня вспомнил, то почувствовал, что сгораю от стыда. Прости меня, Касенька, это больше никогда не повторится.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она не отвернулась, но инстинктивно задержала дыхание, как ночью. Гого этого не заметил.

— Понимаешь, Кейт, я знаю, что не должен был напиваться, а тем более беспокоить тебя, показываясь в таком виде, но мне вспомнились мои студенческие времена за границей и дружеские пирушки, а еще Париж. Ты не прошла через это, значит не поймешь, как такие воспоминания притягивают, если учесть, что тогда у меня не было никаких материальных ограничений… Вот это были времена!.. Не будем об этом. Не сердись на меня, Кейт, и не обижайся.

— Я и не обижаюсь. Признаться, мне было неприятно, но я не хочу об этом говорить.

— Ты просто ангел, — повторил он.

— А сейчас как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, не очень хорошо, правда, но я выспался, и это мне помогло. А ты, вероятно, гуляла?

— Да, ездила с паном Ирвингом к Морскому Оку.

— О?! Он, должно быть, уже давно на ногах! У него крепкая голова. Он был, пожалуй, самый трезвый из нашего квартета, и, кажется, он платил. Я должен вернуть ему деньги.

После обеда все вместе вышли на прогулку, во время которой Тукалло делал вид, что впервые в жизни видит Татры, и рассказывал байку об орле, который украл у горянки поросенка и свинку, чтобы на неприступной вершине завести свиноферму. Когда три года спустя какой-то альпинист сумел добраться туда, то обнаружил уже шесть пар взрослых свиней и большое количество молодняка. Так сообразительный король птиц обеспечил постоянную и выгодную поставку свежего мяса для себя и своей семьи. Когда ему хотелось внести разнообразие в свое меню, он обменивал у других орлов поросят на зайцев, кур или гусей…

Во время прогулки вернулось чувство юмора и к Полясскому, а за ужином опять пошли разговоры о походе в ресторан. Однако Кейт решительно высказалась против:

— Мой муж не хочет идти, — сказала она. — Пан Фред, я думаю, будет так добр и составит нам компанию, если я попрошу его об этом, пан Адам приехал в Закопане, чтобы работать и не пить. А…

— А я из безысходности должен подчиниться диктату пани Кейт, — закончил Тукалло.

Последующие дни проходили спокойно, к тому же оставалось их не так уж много. Кейт и Гого вскоре должны были собирать вещи, большинство их уже давно хранилось в Варшаве в гостинице, где они решили поселиться до времени, пока снимут и меблируют свою квартиру.

За день до их отъезда Полясский объявил, что тоже возвращается в Варшаву.

— Все равно работа не идет, чего я буду сидеть здесь.

— Лучше признайся, — поправил его Тукалло, — что есть причина вернуться.

Полясский задумался и сказал:

— Чтобы сбылись твои золотые слова.

— Не сбудутся, можешь быть уверен, — сухо усмехнулся Ирвинг.

— Насколько я разбираюсь в женщинах, — начал Тукалло, удобно устраиваясь на диване, — насколько разбираюсь, а вы знаете, что я один из лучших специалистов в мире по этой части, то должен в данном случае признать, что Фред прав. Эта девушка не войдет в чужую дверь, и я сомневаюсь, что ты осмелишься когда-нибудь попросить ее об этом.

— У меня нет такого намерения и…

— И это свидетельство твоего здравого смысла, — подхватил Тукалло. — Я признаюсь вам, милые братья, что не подозревал присутствия на нашей планете подобных совершенных созданий природы. Материал — превосходный сорт глины, а уж отделка ни дать ни взять флоберовская. Когда Фред прочитал мне твое письмо, я беспокоился, что по приезде сюда должен буду смеяться над тобой, потому что ожидал увидеть гусыню, курицу, утку, синицу, коноплянку, сову, сойку, горлицу, ну пусть даже райскую птицу, а тут не нахожу никакого сравнения. Изумляет меня это и возмущает.

— Почему возмущает? — удивился Полясский.

— Потому что возмущают все аномалии, всякие игры природы.

— Но она не игра, а шедевр, — откликнулся Ирвинг.

— Все аномалии — это игра, в характере природы лежит заурядность. Однако случаются и вырождения. Родится вдруг человек с короткими кривыми и тонкими ногами, обезьяньими руками, горбатый, с раздутой грудной клеткой, выпученными глазами, выщербленными зубами, наделенный моралью мандрила, характером Хохли и разумом твоим, дорогой Адам, словом, чудовище как ни посмотри.

— Совершенно правильно, — согласился Ирвинг.

— До сих пор я да и вы знали лишь один подобный экземпляр-шедевр. Мне кажется, не нужно объяснять, что речь идет обо мне…

— Это очевидно, — кивнул головой Полясский.

— Но мужских шедевров истории известно много, а вот женских — не густо: Беатриче, Лаура или Марыля скомпрометировали себя. Жанна д'Арк? В атмосфере религиозных культов критицизм принимается недоброжелательно. Королева Ядвига… Здесь опять туман патриотизма, а если по-настоящему расследовать, действительно ли бывший жених не навещал Вавель, то может оказаться, что немцы получили, пусть и спустя несколько веков, реванш за Ванду, что отвергла немца, но могла быть менее строптивой по отношению к землякам. Джоконда? О ней все известно. Таким образом, мы можем утверждать, что только нам, счастливцам, удалось открыть первую женщину-феномен, феномен без прецедентов в истории человечества… Абсурд. Конечно, были, жили, существовали такие и ранее, но не оставили следа на земле по двум причинам: во-первых, у совершенства нет устремлений, потому что оно уже совершенно, следовательно, незачем пытаться сыграть какую-нибудь важную роль, во-вторых, ни один великий человек не ищет дополнения в себе в совершенной женщине. Вожди, короли, великие мыслители не тосковали по совершенным женщинам. Их жены, их любовницы чаще всего были чем-то архипосредственным. Совершенные женщины находили пристань в объятиях посредственных мужчин, скажем, таких, как этот Зудра. И ничего больше не желали!