Три стажера и майор

– Вы мне очень помогли, там, в Чечне, я очень помню, – бормотал он сбивчивым шепотом, неимоверно потея всем своим синюшным лицом и остальным туловищем. – Благодарен и спасибо до сих пор, благодарность моих размеров не имеет границ.

Он так и сказал. Несмотря на полнейшую бессмыслицу последнего тезиса, я благосклонно кивнул. Леонтий продолжал:

–Завтра я выхожу. Что бы с вами ни случилось, куда бы вас ни отправили, я буду вас поддерживать. Подогревать постоянно. Раз в неделю вы точно будете получать от меня посылку. Или сколько там положено посылок? Сколько положено, столько и будет положено. Каждого десятого каждого месяца! После зарплаты. Как закон. Еда, колбаса, сгущенка, сигареты. Деньги тоже будут, разумеется, в определенных пределах, сами понимаете, мои пределы имеют границы.

Ясней ясного: если я здесь застряну, ни одной посылки никогда не увижу. Типаж слишком известный, чтобы таким доверять. Зачем я его безнаказанно из Чечни выпустил? Тогда он показался жертвой обстоятельств, почти такой же жертвой, как я – душевный такой, открытый, семейный, русский, наконец. А может, как раз не зря отпустил, если он мне завтра пригодится.

– Выйти завтра не получится, – прошептал я. – Только послезавтра.

Тыловик не на шутку перепугался:

– Почему это? Что это?

Человека можно понять. Лишний день в тюрьме – это вам не субботний день на пикнике в кругу родных и близких. За решеткой каждый час похож на жирную гусеницу, никак не проползет мимо. Мне уже самому надоело, хотя я даже еще не успел переночевать.

– Хотите мне помочь из соображений благодарности? Сделаем так: завтра я выйду вместо вас. А вы поедете домой на следующий день. Тогда мы квиты.

– Как это? Объясните, товарищ майор.

– Завтра, когда за вами придут и позовут, вместо вас выйду я, отзовусь на фамилию Тимченко, как на родную. На вечерней поверке… а если невтерпеж, даже раньше, бейтесь в дверь головой, зовите охранника: Что за ерунда! Я должен был сегодня выйти! Какое вы имеете право? Моя фамилия Тимченко! Это беспредел! Нарушение базовых принципов! Я буду жаловаться в ООН! Объясните, что, когда вас вызывали, вы как раз уснули, а этим воспользовался неизвестный вам жулик. Перед этим вы не спали две ночи из-за жары, пота и тараканов… Когда, наконец, в стране научатся уважать личность, относиться к человеку не как к скоту и установят кондиционер?!

– Я не могу уснуть, это правда, но это не значит, что я бы проспал самый важный момент.

– Всякое случается. Всякое бывает! Проспать можно всегда, это неотъемлемое право гражданина! Примерно так вы будете кричать. У вас получится. Вас задерживать не станут. Ну, допросят напоследок. Твердо стойте на своем, мол, спал и проспал, и ни в чем не виноват.

Не зря Тимченко всю жизнь провел во внутренних войсках, он прекрасно был осведомлен о подобных технологиях и лишних вопросов не задавал. Но проявлял колебания.

– Знаете, товарищ прапорщик, – заметил я, повышая голос. – Если что, я местным стукну, как ты в Чечне менял жизни русских солдат на гранаты для боевиков. Знаешь, что с тобой станет на фоне всеобщего патриотизма?

– Тише вы! – зашипел Тимченко. Угроза на самом деле таила в себе серьезную опасность. – Зачем так громко?

Х х х

На следующий день все произошло почти так, как планировалось.

На случай дотошного инспектора я выучил наизусть данные паспорта Леонтия Тимченко.

Час свободы приближался. Тимченко дрожал то ли от страха, то ли от огорчения из-за непредвиденного ограничения свободы еще на сутки. Я сам волновался и не обратил внимания, когда позади Тимченко нарисовался один из пожарных. Его огромный кулак неожиданно обрушился на плешивую голову тыловика. Леонтий произвел громкий метеоризм и обмяк, словно пронзенный иглой старый воздушный шарик.

Я замер от неожиданности.

Подполковник-экономист, сидя на нарах, поинтересовался:

– Он, правда, гранаты чеченцам продавал?

Я понял, что это серьезно. Судьей я быть не собирался:

– Дело закрыли за отсутствием… Точно никто не может сказать…

– Понятно, – подполковник зловеще потянулся.

Сержант-мародер подвигал челюстью. Обыкновенно таким образом борцы и боксеры разминают шею перед тем, как кому-нибудь накидать. Я знаю, я сам так делаю.

Все обитатели камеры принимали в происходящем живое участие. Кроме бухгалтера, обворовавшего завод, бухгалтер старательно отворачивался к стене и даже неумело изображал храп.

– Здесь наверняка утверждать нельзя, – настаивал я, жизнь Леонтия повисла на волоске. – Зачем вы это сделали?

Пожарный как бы даже с некоторым удивлением осмотрел свой кулак, и они с товарищем принялись укладывать тряпичное тело на нары…

– Рауш-наркоз, – вместо пожарного ответил подполковник. – Это даже полезно, даже в медицинских учебниках написано. Не парьтесь, майор, будет жить. Это ж все для вас. Думаете, вы с ним договорились, и он честно притворится спящим, когда придут выпускать на волю? Сколько вы были знакомы? Несколько часов в Чечне, вчера и сегодня? Лично я с ним две недели делю жилплощадь. Никуда бы вы не вышли под чужой фамилией. Он вас кинет при первой возможности. Зато теперь выйдете. Действительно вроде как спит.

Судя по тому, с каким вниманием слушали подполковника, именно он спланировал операцию и распределил роли.

– Почему вы это сделали? Вам-то что с того? Вы ж меня не знаете.

– Зато я его знаю, – подполковник брезгливо кивнул на Леонтия. – Я и тебя знаю. То есть не лично, но слышал несколько раз. О тебе с уважением отзывались люди, которым я доверяю.

Продолжение

Х х х

Существовала реальная угроза, что меня узнает кто-нибудь из сотрудников СИЗО. Но, во-первых, я старательно смотрел в пол, и потом, все же я не Иосиф Кобзон. Пока все шло в штатном режиме.

Невыносимо долго инспектор пытался найти сходство моего лица с фотографией Тимченко. Мы не братья-близнецы, но на руку сыграл тот факт, что после удара прикладом лицо прапорщика представляло один сплошной кровоподтек, именно этот снимок разглядывал инспектор.

Я расписался в указанных местах, получил личные вещи Тимченко и уже был готов с чистой совестью сделать последний шаг к свободе, как вдруг в тесном тамбуре КПП столкнулся с Расулом. В глазах опера вспыхнуло удивление. Я понял, что план летит к черту.