Три Учебника Успеха

22 и 24 августа 1868 года Генрих Шлиман, после того, как он 10 августа увидел Гиссарлык, "писал из Константинополя отцу и сестре Дорис: "В апреле следующего года я обнажу весь холм Гиссарлык, ибо уверен, что найду Пергам, цитадель Трои"" [Богданов И.А., 2008 б. С. 51].

Перед отъездом в Америку, в феврале 1869 года Г. Шлиман направляет епископу Теоклету Вимпосу письмо, в котором, в частности, содержатся следующие строки: "Клянусь Вам памятью моей матери, все мои думы направлены на то, чтобы сделать счастливой мою будущую супругу. Клянусь Вам, она никогда не будет иметь повода для жалобы, я буду носить ее на руках, если она будет добра и исполнена любви. (...) Я заклинаю Вас: найдите мне жену с таким ровным, ангельским характером, как у Вашей замужней сестры" [Богданов И.А., 2008 б. С. 60].

27 апреля 1869 года: "...приеду в Афины, поговорю с Софией и женюсь на ней..." [Богданов И.А., 2008 б. С. 65].

Наверное, примыкает к клятвам и обещаниям такое заявление Г. Шлимана, сделанное после оформления американского развода, может быть, не только первой жене, но и самому себе, в мир. В письме, датированном 4 июля 1869 года, адресованном Екатерине Петровне Шлиман-Лыжиной, он, в частности, пишет: "...здешний развод не может быть уничтожен, он навсегда свят..." [Богданов И.А., 2008 б. С. 56].

Отметим, что в одном из писем Софии Генриху Шлиману, датированном 15 сентября 1869 года (написанном примерно за неделю до свадьбы), содержатся слова: "Клянусь Всевышним, что мое уважение к Вам никогда не будет поколеблено, Вашу волю я буду чтить как божественную власть и сколько всемогущий Бог отпустит мне жить, столько я буду любить Вас и навсегда останусь Вам преданной и верной женой. Клянусь, что самой большой моей заботой будет сделать вас счастливым" [Богданов И.А., 2008 б. С. 77].

"Теоклет Вимпос подыскал-таки ему невесту. Он понимал, что она должна была быть похожа на Елену, дочь Зевса и Леды (хотя кто видел ту Елену?)..." [Богданов И.А., 2008 б. С. 62]. Можно предположить, что Генрих Шлиман увидел.

После "золотых находок" в Микенах Генрих Шлиман направил телеграмму греческому королю: "Одних этих сокровищ достаточно, чтобы заполнить большой музей, который станет самым чудесным на свете музеем и всегда будет привлекать в Грецию тысячи иностранцев" ["Шлиман, Генрих"] [Богданов И.А., 2008 б. С. 233-234].

"Я молча поклонился, попросил бумаги и чернил и написал несколько почтительных слов Марии-Терезии, дочери покойного императора, чрезвычайно благоволившего ко мне" (Э. Распэ. Вечера барона Мюнхаузена).

(В 1887 году "Шлиман выделил часть своих средств на возведение здания Германского археологического института в Афинах по проекту Э. Циллера" ["Шлиман, Генрих"]. Здание существует по сей день. Там не раз останавливался И.А. Богданов [Богданов И.А., 2008 б. С. 259]. Найденные в Микенах золотые артефакты ныне представлены в Национальном археологическом музее (Афины) ["Шлиман, Генрих"]. В шлимановском Илиу Мелатрон - Нумизматический музей ["Илиу Мелатрон"]).

Для полноты картины приведем и такую клятву Генриха Шлимана: 26 апреля 1869 года: "23 года назад я одолжил одному человеку 400 франков, но он мне так и не вернул ни гроша. В то время все мое состояние насчитывало 400 франков. Поэтому ... я поклялся в церкви, что никогда больше не буду никому одалживать деньги" [Богданов И.А., 2008 б. С. 63].

20.2. Я СОВЕРШУ...

В биографии Николая Гоголя также зачастую упоминаются клятвы, обещания.

"И вот теперь Гоголь клянется... перед пушкинской трагедией (кстати, характерно, что он называет ее "поэмой" - знак высшего художественного совершенства; впоследствии это определение будет применено к "Мертвым душам"): "Великий! над сим вечным творением твоим клянусь!.. Еще я чист, еще ни одно презренное чувство корысти, раболепства и мелкого самолюбия не заронялось в мою душу. Если мертвящий холод бездушного света исхитит святотатственно из души моей хотя часть ее достояния, если кремень обхватит тихо горящее сердце, если презренная, ничтожная лень окует меня, если дивные мгновения души понесу на торжище народных хвал, если опозорю в себе тобой исторгнутые звуки..." и т. д." [Манн Ю. В. С. 195].

"Почти в год Гоголь создает "Тараса Бульбу" (первую редакцию), "Старосветских помещиков", "Портрет", "Невский проспект", повесть о Поприщине, "Вия", "Женихов" (будущую "Женитьбу"), статьи. Все это начинается и обдумывается в 1833-м и завершается в 1834 году, ибо в самом начале 1835 года и "Арабески" и "Миргород" уже выходят в свет, 1834 год - счастливый год в жизни Гоголя.

Он полон сознания, что ему все удается и удастся. Клятва, данная им в 1833 году, сбывается, сбываются ее слова: "Я совершу... Я совершу..."

Эта клятва сохранилась в бумагах Гоголя без всякого названия, вверху листа стоит только дата: 1834-й. Для Гоголя такой способ разговора с собой естествен. Во-первых, потому, что он верит в обет клятвоприношения, как верят, кстати сказать, в это и его герои (Андрий, например). (...) "Великая торжественная минута, - пишет Гоголь.
– ...У ног моих шумит мое прошедшее, надо мною сквозь туман светлеет неразгаданное будущее. Молю тебя, жизнь души моей, мой гений! О не скрывайся от меня, пободрствуй надо мною в эту минуту и не отходи от меня весь этот, так заманчиво наступающий для меня год. Какое же будешь ты, мое будущее?.. О будь блистательно, будь деятельно, все предано труду и спокойствию! Что же ты так таинственно стоишь предо мною, 1834-й (год)? Будь и ты моим ангелом. Если лень и бесчувственность хотя на время осмелятся коснуться меня, о разбуди меня тогда, не дай им овладеть мною... Таинственный, неизъяснимый 1834 (год)! Где означу я тебя великими трудами? Среди ли этой кучи набросанных один на другой домов, гремящих улиц, кипящей меркантильности, этой безобразной кучи мод, парадов, чиновников, диких северных ночей, блеску и низкой бесцветности? ...Я не знаю, как назвать тебя, мой гений! Ты, от колыбели еще пролетавший с своими гармоническими песнями мимо моих ушей, такие чудные, необъяснимые доныне зарождавший во мне думы, такие необъятные ж упоительные лелеявший во мне мечты. О взгляни! Прекрасный, низведи на меня свои чистые, небесные очи. Я на коленях, я у ног твоих! О не разлучайся со мною! Живи на земле со мною хоть два часа каждый день, как прекрасный брат мой. Я совершу... Я совершу! Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земле божество! Я совершу... О поцалуй и благослови меня!" (См.:[Золотусский И.П.] [Мочульский К.В.]).

"Он, Гоголь, у провидения под присмотром. Но мессианизм не означает облегчения участи - наоборот. Гоголь ожидает новых трудностей, готов "терпеть и недостаток и бедность" ради задуманного подвига. "Клянусь, я что-то сделаю, чего не делает обыкновенный человек. Львиную силу чувствую в душе своей и заметно слышу переход свой из детства, проведенного в школьных занятиях, в юношеский возраст" (...)" [Манн Ю. В. С. 454]. (Тема "львиной силы" со временем получит некоторое развитие. "...И бесстрашный лев наконец должен взреветь, когда нападут на него бессильные комары со всех сторон и кучею" (Н.В. Гоголь Смирновой А. О., 6 декабря 1849 года) [Гоголь Н.В. Письма. 1848-1852.]).

"- Простите, паночку, - отвечала молодица, низко кланяясь, - я не знала, что вы такие добрые панычи. Сказано: у бабы волос долгий, а ум короткий. Конечно, жена всегда глупее чоловика и должна слушать и повиноваться ему - так и в святом писании написано.

Остап показался из-за угла хаты и прервал речь Марты.

– Третий год женат, - сказал он, с удивлением посматривая на Гоголя, - и впервые пришлось услышать от жены разумное слово. Нет, панычу, воля ваша, а вы что-то не простое, я шел сюда и боялся, чтоб она вам носов не откусила, аж смотрю, вы ее в ягничку (овечку) обернули.

– Послушай, Остапе, - ласково отозвалась Марта, - послушай, что паныч рассказывает!

Но Остап, не слушая жены, с удивлением продолжал смотреть на Гоголя.

– Не простое, ей-ей не простое, - бормотал он, - просто чаровник (чародей)! Смотри, какая добрая и разумная стала, и святое писание знает, как будто грамотная.

Я также разделял мнение Остапа; искусство, с которым Гоголь укротил взбешенную женщину, казалось мне невероятным; в его юные лета еще невозможно было проникать в сердце человеческое до того, чтоб играть им как мячиком; но Гоголь, бессознательно, силою своего гения, постигал уж тайные изгибы сердца. (...)" (А. П. Стороженко. Воспоминание) (См.:["Гоголь в воспоминаниях современников"]).