Три женщины одного мужчины

– Я как лягушка, – исповедовалась она дочери. – Меня топят, а я лапами бью. Бью, бью, пока не выскочу. А уж если выскочила, не держи – закусаю: что мне принадлежит, мое будет.

Лейла не всегда соглашалась с материнской философией, считая ее отношение к миру несколько агрессивным, но спорить не решалась, потому что любила свою мать и щедро давала деньги на «апгрейд». Марте очень нравилось это слово, она использовала его к месту и не к месту, подразумевая под ним абсолютно все: от покупки новой стиральной машины до яркого макияжа перед выходом в свет.

– Я, – говорила Марта Петровна, – за ботокс и рестилайн! Резаться не буду. Хочу быть естественной, стареть красиво.

– Так как же естественной, – недоумевали ее подруги, – если ботокс и рестилайн?!

– А чем вам токсины ботулизма не нравятся? – снисходительно интересовалась у них пропагандистка естественного старения.

И те терялись и боялись переходить к рестилайну, и обсуждали Марту у нее за спиной, но дружбы с ней не бросали, просто немного завидовали.

«Ну и пусть завидуют!» – гордо говорила Марта Петровна и смотрелась в зеркало, вытягивая губы в трубочку. Было видно невооруженным глазом, что она себе нравится, а потому мужчин, не обращающих на нее внимания, подозревала в слабоумии. Именно к их числу Марта автоматически отнесла Валюхиного «жениха», выбравшего ее дородную подругу.

– Никакой он не слабоумный, – вступилась за избранника двухметровая Валентина, во всех смыслах доверявшая своей прозорливой подруге.

– Не, моя, – хлопнула ее по плечу Марта, – если мужик до сих пор не женат, он либо больной, либо слабоумный, что, впрочем, примерно одно и то же. И потом, где ты его нашла? На кладбище, что ли?

– Почему на кладбище? – обиделась Валюха. – Женя – сын тети Киры.

О тете Кире Марта Петровна слышала в первый раз.

– А это кто?

– Мамина подруга, – терпеливо объяснила Валентина.

– Ну надо же! – рассмеялась Марта и хлопнула себя по бедру. – Я думала, у твоей мамы все подруги на том свете: зовут – не дозовутся.

– Дура ты, Марта, – рассердилась на подругу Валюха. – Так и скажи, что не хочешь помочь.

– Да что ты, моя! Не вопрос. Я ж сказала: «На раз». Два слова – и твой Кирин у тебя на перинен.

– Он не Кирин, он Вильский.

– Какая разница! Мне его фамилию не носить. Правда, моя?! Че говорит-то?

– Кто? – не сразу поняла Валентина, о ком говорит Марта.

– Ну, этот твой. Кирин-Вильский. Уткин-Задунайский.

– О чем? – бестолковая подруга Марты Петровны Саушкиной никак не могла взять в толк.

– Че предлагает-то? – цинично уточнила вопрос Марта. – Квартиру? Зарплату? К себе зовет? К тебе хочет?

– Да никуда он меня не зовет, – растерялась Валентина.

– Че? Просто так? За здорово живешь: я одинок, ты одинока. Никаких обязательств, сплошное удовольствие? – прищурилась Саушкина.

– Да он вообще ни про что не знает, – насупилась Валя. – Мне мамка говорит: «Вот что ты, Валька, дома сидишь? У Киры-то сын развелся. К ней переехал. Ты б сходила. Глядишь – сговоритесь». Ну, я и думаю: сто лет к тете Кире не ходила, а тут явлюсь. Чего она подумает?

– То и подумает: «Сто лет не ходила, а тут явилась».

Слова Марты Петровны Саушкиной ввергли Валентину в уныние.

– И че делать?

– Сейчас скажу, – заявила Марта и выдала подруге «алгоритм» сватовства, с которым было трудно не согласиться, потому что все шаги были обоснованы богатым женским опытом искушенной в таких вопросах гражданки Саушкиной. – Скажи матери, пусть позвонит этой твоей тете Кире и предупредит, что ты придешь к ней по делу.

– По какому? – заволновалась Валюха.

– Не знаю по какому. Придумайте. Пусть скажет, что ты придешь не одна, а со мной. Мол, близкая подруга, девать некуда.

– Так мы ж вроде по делу, – растерялась Валентина.

– Это понятно, – согласилась с ней Марта. – Но дело-то какое?

– Какое?

– Трудное… тяжелое… – с лукавым выражением лица давала Марта Петровна подсказки бестолковой подруге.

– Тяжелое? – Валя совсем отчаялась понять, что имеет в виду подруга.

– Ну… – Марта снисходительно посмотрела на свою Валюху. – Донести там чего или вынести…

– Что? – Валентина чуть не плакала.

– Ну, откуда я знаю что! Что хочешь!

Решили нести банки с домашними консервами.

– А зачем? – прошамкала беззубым ртом мать «невесты».

– Надо! – прикрикнула на нее Валентина, но потом одумалась, расстроилась и все-таки объяснила: – А с чего я тогда приду-то к тете Кире?

– Ну, просто возьмешь да придешь, – развела руками старушка.

– Просто нельзя, – отказалась принять материнскую версию Валюха. – Надо по делу. Марта сказала.

Авторитет Марты в глазах Валиной матери был непререкаем. Она тут же набрала номер Киры Павловны Вильской и недолго думая поинтересовалась:

– Ки-и-ира! Ты огурцы-то крутила?

– С ума сошла! – возмутилась Кира Павловна. – Это в восемьдесят-то шесть лет? У меня уж ноги не ходят, по дому ползаю, за тачанку держусь, а ты хочешь, чтоб я крутила?

– А Валька моя крутила.

– И чего?

– Вот, хочу тебя угостить. Скажи Евгению-то, пусть зайдет.

– Ага, «скажи Евгению», – передразнила Кира Павловна подругу. – Сама ему скажи. Он меня-то к окулисту записать не может, а ты говоришь: «Скажи Евгению». Нет уж! Не буду я ничего этому змею говорить. Ешьте свои огурцы сами!

– А Валька занесет?

– А Вальке это твоей надо? Чужой старухе банки с огурцами переть?

– Чай, мы подруги. – Валина мать привела в доказательство железный аргумент. – Как не порадовать? Глядишь, в последний раз…

– А чего в последний? – удивилась Кира Павловна, давно наметившая, кого пригласит в гости на свое девяностолетие.

– Чай уж помирать пора, – закряхтела на том конце заботливая подружка.

– Щас! – резво откликнулась Кира Павловна. – Скажи тогда, пусть картошки принесет. Килограмма два. Давно не ела вареной картошки с солеными огурцами.

– Кир… – расплылась в улыбке Валина мать от осознания, что выполнила задание на «отлично». – Одна-то Валька не донесет. Пусть тогда уж с товаркой.

– Да мне-то какая разница! – удивилась Кира Павловна.

– А Женя-то дома? – решилась на импровизацию Валина мать.

– Как же! Дома! Работают они. Раньше семи не приходят, – заискрила Кира Павловна и собралась было сказать все, что думает о неблагодарных детях, но не успела, потому что довольная подруга аккуратно, чтобы не уронить, повесила трубку.