Три женщины одного мужчины

– У вас странное имя, – тяжело дыша, произнес Вильский. – Алемгуль.

– У вас тоже, – зачем-то сказала его спутница, но посмотреть на него не решилась.

– Обыкновенное: Евгений.

– У меня тоже обыкновенное: Алемгуль. Казашек часто так называют.

– Ни разу не слышал, – признался Вильский и вышел из машины, чтобы открыть дверь.

– Спасибо, – поблагодарила его Алемгуль и протянула руку.

– Вам спасибо, – раскланялся Евгений Николаевич и посмотрел на знакомые окна.

– Хотите, напою вас чаем? – Мартина соседка перехватила направленный на окна взгляд Вильского. – Лишние полчаса все равно ничего не решают.

– У меня талон к терапевту, – смутился Евгений Николаевич. – А ехать на тот берег. Уж извините…

– Тогда – в другой раз, – улыбнулась Алемгуль и тоже смутилась: она была года на три моложе Марты, но почему-то рядом с ней ощущала себя старухой, хотя, наверное, вполне еще могла бы связать свою жизнь с каким-нибудь мужчиной. Вроде Вильского. Но таких рядом не было. Точнее, если и были, то обязательно в амплуа чужого мужа.

– Что-то еще? – осторожно поинтересовался Евгений Николаевич, заметив, что Алемгуль медлит.

– Пожалуй, да, – наконец-то решилась она. – Позвоните мне после приема у терапевта.

– Зачем? – растерялся Вильский, тут же забывший о возникшем ранее желании рассказать этой женщине-врачу о том, что его беспокоит. – Вы у меня что-то подозреваете?

– Нет, – покраснев, улыбнулась Алемгуль. – Просто мне будет приятно узнать, что у вас все в порядке.

– Конечно, в порядке, – неожиданно вступила в разговор Марта Петровна Саушкина, вывернувшая из-за угла. – Я тебе и так это скажу, моя. К врачу ходить не надо. Правда, кот?

Евгений Николаевич поморщился: Марта явно провоцировала соседку, демонстрируя, «кто в доме хозяин». Все эти – «кот», «Рыжулькин», «Женюлькин» – не предназначались для чужих ушей, равно как и «Машка».

– Всего хорошего, – попрощалась с Вильским Алемгуль и, не оборачиваясь, направилась к подъезду.

– Чурка косоглазая, – прошипела ей вслед Марта и шикнула на Евгения Николаевича: – Я же просила при чужих меня Машкой не называть.

Вильский оторопел: интонация, с которой это все было произнесено, прозвучала впервые, а потому неприятно поразила его слух.

– А что, собственно говоря, случилось? – преградил он путь Марте, намеревавшейся проследовать за соседкой.

– А ниче, – хамовато ответила она и попыталась обойти Вильского.

– Как это – ничего? – возмутился Евгений Николаевич. – Ты появляешься из-за угла, встреваешь в наш разговор, делаешь это с неприкрытым вызовом, я бы сказал, довольно оскорбительно, а теперь, ничего не объясняя, как ни в чем не бывало собираешься уйти?

– А кому и что я должна? – Марта смело посмотрела в глаза Вильскому.

– Никому, – пожал плечами Евгений Николаевич и, через силу улыбаясь, достал из внутреннего кармана пиджака связку ключей и аккуратно, так, чтобы не звякнула, опустил ее той в сумку. – Никому, – повторил он и пошел к машине.

– Женя, – тоненько позвала его Марта и закусила губу. Вильский даже не повернулся. – Женя! – требовательно она окликнула его, но вместо ответа услышала, как хлопнула дверца. – Псих! – крикнула Марта вслед, но этого Евгений Николаевич, разумеется, слышать не мог.

Подъехав к мосту, Вильский по привычке остановился и, с трудом выбравшись из машины, медленно подошел к перилам.

– Здесь стоять нельзя! – сделал ему замечание прогуливающийся по пешеходной зоне охранник и махнул рукой в сторону припаркованной машины: уходи, мол.

– А где это написано? – поинтересовался Евгений Николаевич и перевесился через перила, пытаясь рассмотреть, как у основания бетонной дамбы плещется вода.

– Не положено, отец! – рявкнул одетый в камуфляж охранник, по виду совсем не молодой. Возможно, даже ровесник Вильского.

«Неужели я так плохо выгляжу?! – напугался Евгений Николаевич и внимательно посмотрел на охранника. – Сколько ему лет?» – стал лихорадочно соображать он и автоматически протянул человеку при исполнении пачку сигарет.

– Не положено, – интонация охранника стала менее категоричной.

– Что «не положено»? – Вильскому все-таки хотелось узнать его возраст.

– Курить на мосту не положено, – охранник покосился на проезжающий транспорт.

– Так не курите, – пожал плечами Евгений Николаевич. – А мне можно.

– Никому нельзя, – строго сказал мужик в камуфляже, и Вильский по выражению его лица понял, что именно об этом он и мечтает.

– А если там? – Евгений Николаевич показал глазами на забетонированный спуск под мост. Охранник замялся. – Не дрейфь, – вдруг панибратски объявил Вильский, пользуясь правом старшего, и первым начал спускаться.

Охранник тронулся за ним, не переставая озираться по сторонам. Курили вместе, как заговорщики, попутно жалуясь на жизнь. Но в меру, по-мужски. Периодически охранник называл Евгения Николаевича «отцом» и бранил новое начальство за то, что ввело эти дурацкие правила, превратив работу в тягомотину.

– Вот ты, отец, поди, на пенсии?

– На пенсии, – подтвердил Вильский, не вдаваясь в подробности. – А ты?

– А что толку-то, что я на пенсии? Разве на нее проживешь? Жена весь мозг вынесла: иди работай. Все работают – и ты давай. А что мне «все»? Я у себя один. Но с бабой не спорю. И ты, отец, не спорь. Есть у тебя баба-то?

Евгений Николаевич утвердительно кивнул головой: разговор с охранником начал его забавлять.

– Я вот даже думаю, – разоткровенничался охранник, – лучше бы ее не было.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнес Вильский и посмотрел сквозь одетого в камуфляж мужика.

– Конечно, прав, – почему-то зашептал охранник, как будто всерьез остерегался, что его зловредная баба следит за ним, например, из-за опоры моста. – Это дело такое…

– А сколько тебе лет? – наконец-то Евгений Николаевич решил утолить свое любопытство.

– Шестьдесят шесть, – отрапортовал тот и горделиво расправил плечи.

– А мне шестьдесят семь, – признался Вильский и сгорбился: год разницы, а тот его «отцом» называет.