Тридцать дней

Чтобы отвлечься от тяжкий раздумий, которые лезут в голову, несмотря на сопротивление, я начинаю петь. Всего лишь колыбельная песенка, которую нам пела мама:

Спит, дитя, закрылись глазки Утомился мой малыш Ему ночь нашепчет сказки…

Голос срывается, я всхлипываю, но пытаюсь петь дальше:

Ночь ему… нашепчет…

— Мне так их не хватает, сестрица, — хрипло произносит Кай, и тело его содрогается уже не от дрожи. Он плачет, уткнувшись лбом мне в плечо, громко, горько, навзрыд, выплескивая разом всё, что таил в себе это время. — Даже не попрощался…

В отличие от брата, я плачу молча, почти не всхлипывая. Слезы текут по щекам, но я их почти не замечаю, придавленная силой его… нашего горя. Одни. Теперь мы совсем одни. Нет никого, к кому мы могли бы пойти, не опасаясь навлечь опасность. Наше благополучие казалось незыблемым, семья крепкой, мы думали, что мама и папа всегда будут рядом, что мы можем в любой момент прийти к ним за помощью, за советом, просто посмотреть на них, услышать голос, увидеть улыбку, но вот их нет. Нет Зеленого холма и нашего уютного домика. Нет маминого сада, нет папиных уроков, нет его друзей, ставшими нам родными. Ничего нет. Рухнуло в одночасье, исчезло, испепеленное огнем предательства. Только мы: я и Кайрас — на старом тюфяке, от которого несет плесенью. Мерзко.

Мерзко и горько. А еще страшно. Когда ты юн, когда рядом близкие, ты не понимаешь, что твой мир слишком хрупок, чтобы пережить удар исподтишка. Мы не понимали, мы верили, что это навсегда. Но наша Вечность оказалась невозможно коротка. Время больше не имеет смысла, потому что каждое новое мгновение грозит стать последним. Нет смысла в надежде, она ушла вместе со счастливым прошлым. Нет смысла в любви, она принесла только боль. Нет смысла в вере, боги отвернулись от нас. Но у нас остались мы сами. Кай — моя опора и стержень, и я буду цепляться за него и тащить за собой. Чтобы не ожидало нас, но мы вырвем себе каждую секунду, до которой сможем дотянуться…

— Братец?

Кайрас затих. Он все-таки уснул, побежденный болезнью и слезами. Я осторожно выбираюсь из его объятий, смотрю еще раз, после наклоняюсь и целую в щеку. Мой старший брат, единственный, бесконечно любимый. Строгий, добрый, веселый, заботливый, отважный. Мой Кай. В это мгновение мне кажется, что, потеряв его, я окончательно потеряю себя. Решительно встряхиваю волосами. Ну уж нет! Не потеряю!

— Я скоро, — обещаю я и выхожу из домика.

Приходится отойти дальше, чем я думала, чтобы набрать воды в старую флягу, найденную мной ночью среди старого хлама. Подбираю по дороге сухие ветки, вдыхаю сыроватый лесной запах, радуясь этому маленькому удовольствию, иных мне теперь недоступно.

— У-у-у…

Волчий вой останавливает меня на полдороги. В нос резко и неприятно ударяет запах горящего дерева. Я хмурюсь, втягивая запах дыма, и вдруг руки разжимаются, ветки и фляга летят на землю. Сердце, еще минуту назад бившееся ровно, замирает. Тело покрывается противным холодным потом страха, и я срываюсь с места:

— Ка-ай!

Домик горит, я это вижу еще издалека. Нет, не горит, он полыхает! А вместе с ним исчезает в пламени мой брат.

— Кай!

Земля вздыбливается, отшвыривая в сторону людей, стоящих недалеко от горящего дома. Краем глаза я вижу издыхающего медведя, он пытался остановить врага, но лесного великана сразили, не позволив встать на защиту жалкого жилища. В кустах скулят и воют волки, огонь их пугает, но я не виню своих случайных друзей. Мне вообще сейчас нет до них дело. Все мое существо стремится к пылающему дому. Землю вновь трясет, и порыв моей силы сметает с места старые бревна, объятые пожаром, крышу, еще чудом не обвалившуюся, и я влетаю в то, что осталось от охотничьего домика.

— Кай!

Он здесь, конечно, он здесь. Куда было деться спящему обессиленному мужчине? Кай даже не успел понять, что горит уже не в огне в лихорадки, а в настоящем беспощадном пламени. Мне остается верить лишь в то, что он успел задохнуться раньше, чем…

— Ка-а-ай…

Его имя — стон. Нет больше сил, ни бежать, ни бороться. Я падаю на колени перед обгорелым остовом того, кто был мне старшим братом. Кай… Упираюсь ладонями в землю и вою, вкладывая в свой вой боль последней потери.

— Вайторис! Вайторис! — надрывный вопль улетает в небо. — Тварь! Чтоб ты сдох, Вайторис!

— Это вряд ли, — негромкий хриплый голос раздается совсем рядом. — Я собираюсь жить вечно.

Оборачиваюсь. Он стоит позади. Бледный, лицо искажено. Кажется, он сам в ужасе. В ужасе? Меня трясет от истерического хохота. Откуда ужас у каменного истукана? Разве есть чувства у ледяной глыбы?

— Вайторис-с-с, — шиплю я, делая к нему шаг. Ненавижу… Ненавижу-у-у!!!

Земля проваливается под ним, предатель летит в бесконечную бездну. Пусть сдохнет там, пусть сгорит в собственном огне. Не хочу, чтобы от него осталось даже воспоминание! Земля вновь сходится ровным слоем, скрыв под собой убийцу и предателя. Лес становится могилой огневику, возмечтавшему стать богом. Я отупело смотрю на опустевшее место, после разворачиваюсь и, покачиваясь, бреду к останкам моего брата. Опускаюсь на землю подле него, гляжу на ныне уродливый оскаленный лик, протягиваю руку и дотрагиваюсь… Пусть меня выжжет боль, пусть заберет дар и меня вместе с ним. Не хочу ничего, только умереть рядом с Кайем. Я закрываю глаза и…

Земля взрывается, обдав меня грязными комьями. Столб огня бьет в небо, наш мучитель вернулся. Он налетает на меня. Горящие руки обхватывают за плечи. От обжигающей боли я кричу, но вырваться уже не в силах.

— Хочешь умереть? — шипит в ухо разъяренный Вайторис. — Умрешь. Но сначала кое-что отдашь мне.

И мир чернеет. Благословенная боль лишает меня сознания…

Судорожно вздохнув, я отлепилась от ствола дерева. Поднялась на ноги и зашагала к кромке воды. Бесцеремонно раздвинула притихших амфиев и шагнула в воду. Передо мной, лицом к океану, стоял Скай. Он закинул руки за голову, пальцы собрали светлые волосы в кулаки, и до меня донесся странный горловой звук. На плеск воды Аквей обернулся, я успела заметить влагу, затянувшую глаза-озера.

— Ирис, — сдавленно произнес водник.

— Готово? — глухо спросила я.

— Ирис…

Я посмотрела мимо него. Передо мной покачивалось на волнах водяное войско. Безликие призраки, чей удел нанести удар и вновь обратиться водой. Поджала губы, шагнула вперед. Теперь моя очередь. Я на мгновение прикрыла глаза, ощущая поток своей стихии, шумно выдохнула и Сотворение началось. Я отдавала водяным войнам свою боль и ненависть, вливала в них жажду мести. Я творила беспощадных убийц… или благородных мстителей.

— Ох, Тьма… — сипло произнес за моей спиной Скай.

Я открыла глаза и взглянула на плод своих стараний. Мама, папа, Кай, Регинис, Кай, Торн Айер и весь его род — они все были здесь. Все, кого я могла вспомнить. И девочка из рода Айеров, которую я не захотела убить, и бургомистр Темнограда, и рудокопы из уничтоженного поселения. Целитель и его сын, вместе со всеми, кто погиб с ними в доме. Целая рать мертвецов, которые придут, чтобы предъявить свой счет единственному виновному в их смерти.

Мой взгляд блуждал по знакомым лица, помимо воли отыскивая хотя бы намек на узнавание. Конечно, его не было. Передо мной стояли лишь подобия ушедших, их тени, чей век будет недолгим, а смерть останется никем не оплаканной. Но я хочу, чтобы огненная тварь смотрела в их глаза! Чтобы Вайторис видел каждого, кто пал от его воли. Преданным друзьям, жителям этого мира, чьи родные до сих пор оплакивают их гибель. Не уверена, что его сердце хотя бы дрогнет, у камня нет сердца, и все-таки мне до крика хочется, чтобы он видел, кто карает его и его слуг.