Тридцать три - нос утри
Шрифт:
И Винька спрятал неловкость за небрежностью тона:
– Вот только угощать нечем...
– Да ладно, я сытый! Ты... знаешь что? – Ферапонт заболтал ножками сильнее (они не доставали до пола; в башмачках отражались свечки). – Ты... разреши мне у тебя переночевать, а?
– Ну... ночуй... – Винька пожал плечами. Радости, конечно, было мало. Но как откажешь человеку, который одарил тебя двумя контрамарками.
И все же Винька спросил:
– А что, в доме мало места?
– Кровать-то хоть большая, но одна на двоих. А Рудольф опять выдул чуть не пол-литру, паразит, и стонет,
– Ложись, – опять согласился Винька. – Только не кури здесь, ладно? Ты водочный дух не любишь, а я табачный...
Слово “дух” сказалось само собой. И тут же напомнило про другого духа. Того, что жил во Тьме и недавно выбрался наружу.
А что, если фокусник Циммеркнабе в самом деле – этот самый дух? Или его слуга. И Ферапонт тоже...
Лучше бы, конечно, оставить карлика здесь, а самому пойти спать в комнату. Найти бы только причину... А, вот!
– Ты как на голых-то досках будешь? Ложись на мое место, а я – в доме..
– Да не беспокойся! Я привык хоть на чем спать!
Ферапонт, оказывается, опирался спиной на маленький тюк. Он размотал его – это были два одеяла и жесткая подушечка, которая называется “думка” – с тети Дусиной кровати.
– Твердо будет, – неуверенно сказал Винька.
– Хорошо будет! Мы люди привычные...
Ферапонт ловко застелил топчан, сложил на его краю одежду, остался в красных трусиках и забрался под одеяло.
Теперь деваться было некуда. Ферапонт сразу поймет, что Винькин уход – не хозяйская вежливость, а постыдное бегство.
Да и не стоило дрожать. Не похоже было на злого духа это существо с незагорелым щуплым тельцем мальчика из октябрятского отряда.
Еще спокойнее стало после разговора о свечке.
Ферапонт повозился (наверно, одеяло было колючее) и нерешительно спросил:
– Ты свечку на ночь не гасишь?
– Как когда. Если долго читаю, то не гашу. Лень подыматься и задувать. Да ты не бойся, видишь, она в воде. Безопасно...
– Я и не боюсь, что опасно. Я... наоборот. Ты не задувай, ладно? Я, по правде говоря, темноту не очень-то люблю. Нервы такие...
– Как хочешь, – самым небрежным тоном откликнулся Винька. А в душе возликовал: не могут же духи Тьмы и их слуги бояться темноты!
Полежали, помолчали. Свечка потрескивала. Она была длинная, новая. Хватит до рассвета.
Ферапонт опять повозился.
– А чего она... Кудрявая эта... решила, что мое имя не настоящее?
– Ну... решила и решила. Согласись, оно же редкое, не Вася, не Ваня... Ты обиделся, что ли?
– Нет... Просто подумал: ее тоже непонятно зовут. “Кудрявая”, а ни одной кудряшки.
– Это я ее так прозвал. По закону “наоборот”...
– А сам ты... тоже не “Ваня”. Винцент – имя иностранное.
– Испанское. У отца друг был в Испании, они там вместе воевали...
– Мой тоже воевал. А потом пропал без вести. А мать убили при бомбежке. Она меня собой закрыла, когда налет был на эшелон... Когда из Смоленска эвакуировали... Меня подобрали контуженного, я три месяца ничего не помнил и говорить не мог. А боец, который меня в санитарный поезд принес,
был по фамилии Ферапонтов. Ну и дали на память о нем такое имя. А фамилию – Смоленцев. Документов-то при мне никаких не было.– Но потом-то ты вспомнил?
– Потом... По правде-то мое имя было Федор, а фамилия Цыпкин... Ну, а документы переделывать – такая волокита. Директорша детдома и говорит: “Ты будь Ферапонт по документам, а так – просто Федя, имена-то маленько похожие”... А фамилия “Смоленцев” мне и самому больше нравилась. Потому что и без того ростом с цыпленка, да еще “Цыпкин”... Только Федей меня в детстве никто не звал, так уж привязалось: ”Ферапонт” да “Ферапонт”... Сперва я думал поменять имя обратно, когда буду паспорт получать, а потом не стал, привык... С ним, с паспортом-то, и без того хватило мороки...
– Не верили, что взрослый? – понимающе сказал Винька.
– Не то что не верили, а... Ну, всякое там... Сначала-то про меня думали, что маленький такой просто с голодухи. И от контузии... А потом наконец врачи сказали: какая-то железа не работает в организме и это на всю жизнь... Сперва я даже радовался. Всех пацанов, кому четырнадцать лет стукнуло, – из детдома в ремесленное училище. А мне куда идти? Ну и жил за маленького, даже когда паспорт дали. Семилетку окончил, а все как дитё... Жалели... Но без конца-то так нельзя. И тут как раз подвернулся Рудольф...
– Как подвернулся? – спросил Винька, потому что Ферапонт вдруг примолк.
– Наш детдом в Ялуторовске был. Рудольф там выступал с концертной бригадой. Их позвали в детдом, чтобы они там концерт дали, шефский. Рудольф меня там и углядел. Говорит: “Пойдем работать со мной, в люди выведу”. Мне из детдома не очень хотелось в люди-то. Но директорша обрадовалась: надо ведь было меня куда-то пристраивать, а тут такой случай... Ну и сам я потом вроде бы загорелся... Рудольф обещал: “Белый свет повидаешь, артистом станешь”. Заманчиво сделалось... Он, паразит, еще знаешь чем купил меня?
– Чем?
– Нашептал по секрету... Врачи, мол, тебе помочь не могут, а я тебя, если повезет, вылечу. Я, говорит, знаю белую и черную магию, у меня всякие книги про это есть. Нынешние люди в колдовство не верят, время не то, да и запрещено это нынче, но иногда, мол, оно все-таки помогает. Я поверил. У меня это последняя надежда была...
– А он что... правда колдун?
– Да не колдун он, а... – И Ферапонт в рифму сказал нехорошее слово (когда человек часто портит воздух). Хотя книги-то у него и правда есть. Старинные. Он иногда их читает и похваляется, будто знает великие чудеса. Только я не видел ни разу, чтобы из его колдовства что-то получилось...
– А фокусы?
– Фокусы – они же обыкновенные. Ловкость рук да всякие приспособления. Хоть кто может научится... То есть не “хоть кто”, здесь тоже талант нужен, как всякому артисту, но колдовство тут не при чем...
– А у Рудольфа талант?
– Вообще-то он мог бы стать известным, если бы пил поменьше. И если бы его в большие города пускали...
– А его разве не пускают?
– С такой-то фамилией! Это же все равно, что Гебельс или Геринг!
– Можно же, наверно, сменить...