Тридцать три - нос утри

На этом серебристом, похожем на большую кастрюлю с ножками керогазе мама сварила вермишелевый суп и пожарила картошку: для Виньки, для Раи и Риты и для себя. Они пообедали прямо на полу, на расстеленных газетах, потому что все столы были задвинуты “в тартарары ”. И это было чудесно – почти как в экспедиции.

Когда Винька вернулся в “таверну”, Людмила шумно хлопала развешенные на перилах половики. Ей помогала Кудрявая.

– Я уж давно тебя тут жду, – сказала она без упрека.

– Дела ремонтные... – вздохнул Винька.

Он для вида тоже поколотил палкой по сплетенному из тряпиц коврику и потащил Кудрявую в блиндаж.

Кудрявая Винькино жилье одобрила, только сказала, что надо бы прибраться.

Они прибрались. Потом сели на топчаны друг против друга и поболтали о том, о сем. Винька рассказал о новых квартирантах. Поэтому Кудрявая не удивилась, когда они, поднявшись на двор, увидели там Ферапонта.

Ферапонт байковой тряпочкой полировал свои туфельки. Брюки на нем были другие, чистые, а гладкая прическа блестела.

– Здоро во, – небрежно сказал Винька.

– Привет, привет, – отозвался Ферапонт своим квакающим голоском. Поднял голову и уставился выжидающе.

– Это Валя, – сказал ему Винька. – Она во-он там живет, – и мотнул головой в сторону “хуторка”. А Кудрявой объяснил (будто до той минуты не говорил ей о лилипуте ни слова): – Это Ферапонт. Он артист. Ас-си-стент ил-лю-зи-о-ниста... – Выговорить это стоило труда.

Кудрявая – она молодчина! – не показала ни капельки любопытства к маленьким размерам артиста.

– Вы, значит, фокусы показываете, да?

– Всякое, – доброжелательно откликнулся Ферапонт. – И фокусы тоже...

– А “Ферапонт” это настоящее имя? Или специальное, для артиста?

– Ты думаешь, псевдоним? Нет, это по правде... – Ферапонт махнул еще раз по башмачкам и выпрямился. – Прошу прощения, уважаемая публика, пора на работу.

– А вы где выступаете? – вежливо поинтересовалась Кудрявая.

– Где придется. Мы народ бродячий. Нынче гастроли в Летнем театре на рынке. Но сейчас не представление, а репетиция. Готовим новый аттракцион.

– Какой? – проявил любопытство и Винька.

– “Человек-невидимка”.

– Ух ты!

– Вот так! Приходите на выступление, уважаемые, не пожалеете! – возгласил Ферапонт, будто кукольный зазывала у входа в театр Карабаса Барабаса. И застучал башмачками к калитке.

Кудрявая сказала, что пора домой. Винька пошел с ней. Они помогли бабушке окучить на двух грядках картошку. Потом сходили к бочаге, искупались (там опять никого не было, кроме стрекоз). Затем Винька вернулся в “таверну” и уселся с телескопом на крыше.

За тополями шипели и двигались паровозы. Винька стал думать о Глебке. О том, что все-таки есть, наверно, какая-то заоблачная страна, где сейчас живет Глебка. Светлая. И Глебке там хорошо... И потом они, может быть встретятся... Было грустновато, но не страшно. Раньше Винька боялся думать о смерти, а теперь – не очень.

Потом Винька увидел в трубу, как по переулку шагает к калитке перевернутый вниз головой Ферапонт. Его обезьянье личико было неулыбчивым.

Винька по лестнице спустился на доски. Встретил Ферапонта у крыльца. Сказал пренебрежительно:

– Тоже мне приглашальщик. “Приходите на представление!” Спросил бы: “А деньги у вас есть на билеты?” Мог бы и провести по знакомству-то...

Ферапонт ответил с превосходством взрослого, который не обижается на пацана:

– Я предусмотрел. Будет для тебя контрамарка.

– Тогда и для Кудрявой1

– Для кого?

– Ну... для Валентины. С которой я тебя познакомил.

– А! Конечно! Для нее тем более...

– Почему “тем более”? – слегка возревновал Винька.

– Убогие должны помогать друг другу.

– Никакая она не убогая!

– Хромая же, – сказал Ферапонт грустно и необидно.

Винька все равно обиделся.

– Не знаешь, а говоришь! Ей скоро операцию сделают! И все будет нормально!

– Ну и ладно тогда, – покладисто отозвался Ферапонт. – Раз нормально, тогда конечно... А мне вот никакая операция не поможет. Длиннее не стану, хоть тракторами растягивай.

Винька виновато примолк. Затоптался босыми ногами на щелястых досках. А Ферапонт достал из кармана тенниски два бумажных квадратика.

– Держи.

Бумажки были обычные, из клетчатого тетрадного листа, но на них – размашистая непонятная роспись и круглая печать с блеклым словом “Госфилармония”.

Винька затоптался сильнее и пробормотал “спасибо”.

– На здоровье... Это завтра в два часа. Приходите пораньше, сядете ближе. Места не нумерованные...

2

В длинном доме над оврагом все комнаты – кроме крайней, где жила Людмила с семейством – были проходные. Чтобы не беспокоить других жильцов, Винька обычно пользовался окном: прыг – и у себя в комнате! Снова прыг – и на дворе! Но сегодня он ради любопытства прошел дом насквозь. Как там устроились квартиранты-артисты?

Оказалось, что устроились необычно. Явно по-артистически. На столе Винька увидел блестящую высокую шляпу – цилиндр. Рядом лежал прозрачный шар зеленоватого стекла (размером с тот мячик). Кровать была отгорожена ширмой из бамбуковых реек и блестящей материи с нарисованными тиграми – наверно, японской! Винька не стал задерживаться, поскольку из-за ширмы раздавалось похрапыванье. Видимо, Рудольф Яковлевич Циммеркнабе почивал после артистических трудов.

А Ферапонта нигде не было: ни на дворе, ни на кухне, где тетушки, Никита и Людмила опять играли в лото. Винька играть не стал. Он умаялся за день и хотел спать.

Когда Винька спустился к блиндажу, он увидел сквозь рогожный полог желтые проблески – горела свечка. Кто там? Винька опасливо просунул голову.

На топчане, качая башмачками, сидел Ферапонт.

– Я тут... в гости к тебе без спросу. Можно?

Винька пожал плечами: чего, мол, спрашивать, если уже влез. И сказал нахмуренно:

– Курил, что ли?

– Нет, здесь не курил. Просто надышал...

Винька сел напротив. О чем говорить, он не знал. Нельзя сказать, что он чувствовал себя с Ферапонтом свободно.