Тринадцатая Дара. Книга 1. Пристани

– Когда Дара отключилась, я не сразу положила трубку… и услышала кое-что. Сначала было тихо, а потом шаги такие, как копытцами: цок-цок… и шепот.

– И что тебе сказали?

– Просили помочь, и обещали помощь.

– Копытца, говоришь? По каменному полу?

– Да, да!

– Слушай, Капа… А ты чего-нибудь хочешь?

– В каком смысле?

– Ну, чего-то такого, без чего жить не в радость… а?

– Да.

– Чего?

– Не скажу.

– Ну и ладно. – Он задумчиво вытянул губы трубочкой и подышал. – Похоже, у марвинов тоже пропал ребенок.

– У марвинов? А кто это?

– Народ такой. Вроде ваших фавнов, – я хмыкнула: «ваших». Конечно, у нас этих фавнов просто завались, как гуталину на фабрике. – Очень скрытно живут, ни с кем не общаются, ни в ком не нуждаются. Говорят, что они могут выполнить заветное желание любого живого существа. Найти их сложно. Живут в лесу, а к лесу не подойти.

– Как это?

– Да вот так. Идешь сутки, трое, месяц – и все на одном месте. Лес как был в трех километрах, так и остался. Но кто-то проходил. Только те, кто вернулись от марвинов, ничего не рассказывают.

– Почему?

– Дают слово молчать, и молчат. Если захотят нарушить слово, то молчат до конца своих дней. Марвины отбирают у них речь. Нет, не понимаю. Если с тобой говорил марвин, если они решили с тобой говорить, то, похоже, дела наши еще хуже, чем я думал… Так что ли?

– Кодя, а кто послал тебя за мной и почему все-таки за мной? И не надо про сумасшествие, ладно?

– Ну, об этом не сейчас. Сложно это все и путано. Ты сможешь увидеть того, кто тебя позвал. Если захочешь…

– Это точно?

– Да.

– Ну, хорошо. Но почему – я?

– Твоя прапрабабка была Дарой. И ты – Дара.

Тамбур поплыл перед глазами в медленном неотвратимом кружении. Колокольчики гремели где-то в затылке: дара-дара-дара-дара… Пересиливая навалившуюся дурноту, я спросила:

– Ты же специально приехал за мной, да? Не стал ждать, пока я доберусь до Москвы, примчался… Зачем?

– А если бы ты наутро передумала ехать? Или помешал бы кто.

– Кто мог помешать?

– Эх, молодежь. Третьего дня вечером с работы своей шла, помнишь?

– Ну, помню.

– Присядь-ка…

– Чего?

– На корточки сядь, оглоблюшка. Глаз твоих не вижу!

Я молча присела. Гном заглянул мне в глаза, что-то пробормотал, помесил руками воздух перед лицом и сказал:

– Смотри.

Я уже собралась открыть рот и спросить: «Куда», как увидела: вот я перешла дорогу, завернула за угол «Сотового базара», вот наперерез двинулся мужчина. Я ускорила шаг. Фонарь. Голос справа: «Эй, парень, а спички есть?» – ну да, джинсы, куртка, капюшон, рюкзак, рост – вполне. Было такое. И что?

– А вот что, – тихо сказал Кодя.

Дальше события развернулись иначе, нежели в реальности. Я остановилась, сказала, что у меня только зажигалка и полезла в карман куртки. Мужчина подошел ближе. Я протянула зажигалку. И в этот момент что-то прохладное остро вошло в правый бок. Потом горячее и липкое потекло по бедру, по ноге.

– Не-не-не! Кодя, не так все было!

– Обязательно не так. Он шел медленнее, а ты успела дойти до дороги. А там были люди. Помнишь?

– Да. Парочка обнималась около такси.

– Ага. А парнишка из той парочки знатно дерется.

– Кодя, ты это про что? Я тебя не понимаю.

– Про что, про что… В больницу ты загремела бы на пару месяцев. Вот про что. А время-то бежит, мчится прямо-таки. Понятно, про что?

– Угу. А за что он меня?

– Да ни за что. Период ремиссии закончился. Сезонное обострение.

– Чего? – вот это гном грамотно изложил.

– Ну, на голову он болящий.

– И что с ним теперь будет?

– А ничего. У него теперь случится отвращение к железу. Ножик в руки взять не сможет. Хлеб ломать станет. Поняла?

– Ага. Или, к примеру, струной резать… – на этом связная речь меня покинула.

– Ну, ладно, пошел я спать. До встречи. И ночи тебе покойной.

И Кодя растворился, как и не было. Только в тамбуре стало заметно теплее…

3.

Лежать не получалось. Ноги подтягивало к животу, хотелось закрыть голову руками и свернуться в тугой комок. Но при моем росте исполнить такой акробатический этюд на узкой полке крайне затруднительно. Промаявшись минут тридцать, я плюнула и села. Остывший кофе был кстати… Хорошо, что блокнот и карандаш всегда под рукой.

Мне снова снится этот дом, песок, сентябрь. Качели, сосны за окном, и жизнь в начале. И нет печали за углом, есть только море, и чаепитья за столом, и мы не спорим. А до ближайшего жилья не меньше часа. Собака, кошки, сыновья, герберы в вазе. И гости съедутся в конце большой недели. Проходит день, проходит век – мы не стареем. Мы выбелены, словно холст святой ткачихи, наш разговор предельно прост. Неразличимы в темноте цветы и птицы. Встает луна, горит свеча. Мне снова снится…

Подкрался сон. Снилось странное. Много заснеженной воды, замерший лес, до которого надо добраться, во что бы то ни стало…

Потом упала тьма. Я шла в густо-черном, вздрагивая от озноба и скользкого сквознячка, норовившего укусить в шею. Появилась женщина: надменный взгляд светло-серых глаз, красивое холодное лицо. «А почему твое слово должно что-то значить? Мы не знаем тебя» – проговорила она высоким, каким-то взлаивающим, голосом. Лицо свело ласковой улыбочкой, и я услышала свой приторно-вежливый голос: «А знать меня вам не положено». Болью, даже во сне невыносимой, скрутило позвоночник, выломило плечи… Зеленая мерцающая воронка поглотила женщину. Боль. И я проснулась оттого, что не могу дышать.

Кодя пальцами зажимал мне нос и заинтересованно наблюдал за пробуждением.

– Ваурррррррруууууфрр, – прорычала я и, кажется, попыталась укусить его. Бррррр… Продолжение сна что ли?

– Доброго утречка, – доброжелательно пробормотал гном. – Я попрощаться зашел, в Ожерелье с паровоза сойду. А на вокзале встренемся.

– Угу. А чего за нос хвататься?

– А по-другому никак не получалось, – жизнерадостно ответствовал гном. – Я уж и звал, и толкал. Соседям твоим опять же показываться на глаза не шибко надо. Да и пора тебе просыпаться.