Тринадцатая пуля

— Не приставай к Андреичу, не то будешь иметь дело со мной, — вступил в разговор Саболыч, — а про мясника — всё правда. Хочешь, познакомлю? Вон он, друг мой сердечный, стоит за угловым столиком. Видишь вон того, со зверской рожей? Он и тебя запросто рубануть может… Ему ничего не стоит. Строгий человек! А уж если я его попрошу по старой дружбе… Сейчас как раз в Москве с мясом напряг… — он внимательно с ног до головы осмотрел Викжеля: — На фарш сгодишься…

— Не шути, Саболыч, — передернулся Викжель и опять повернулся ко мне: — Андрей Андреевич, не от хорошей жизни я согласился. Мне обещали… Ну, это не важно… Главное, я о вас ничего плохого не докладывал… И в этой неблаговидной роли, уверяю вас, можно оставаться порядочным человеком. Знаете, скольким я помог?..

— Викжель! Да ты, никак, стукач?!.. — охнул Саболыч и потянулся за костылем. — Да я тебя, падлу бацильную, удавлю! Ты у меня говно хавать будешь!

— Успокойся, Саболыч, — вступился я за Викжеля. — Ты ослышался. Налей лучше.

— Если что, Андреич, — пообещал Саболыч, — я его приморю, гада… Присосался, как клещ — как ни приду сюда, он тут как тут… Откуда ты взялся, хмырь холерный?..

Викжель без страха посмотрел в глаза Саболычу и сказал проникновенно:

— Лицо мне твое нравится, Саболыч, и человек ты хороший, душевный…

— Саболыч, а откуда ты с профессором знаком? — переменил я разговор.

— Учились вместе, — неохотно сказал инвалид.

Я посмотрел на бывшего ученого. Тот кивнул.

— В школе?.. — продолжал я расспрашивать.

— Да… в школе. Вернее, в университете, — ответил за Саболыча профессор, — а если быть совсем точным, то в университетах. Сначала в московском, где мы вместе учились на историческом, а потом — на Мокше, есть такая речушка в Мордовии… Леса там хорошие — вековые… Грибов там! Пропасть! И диссидентов…

— Он там мою ногу съел, — ляпнул вдруг Саболыч. Викжель отодвинулся от профессора.

— Я и мяса-то не ем! — возмутился ученый.

— Как же! Он не ест! Что я, не помню? Жрал, жрал ты мою ногу, сало по подбородку текло…

— Откуда сало? Ты посмотри на себя, заморыш! — вскипел профессор.

— Да из твоей ноги бульона путного не сваришь…

Мы выпили. Дружно закрякали, закряхтели… Водка была — сивуха сивухой… Закусили. Закурили.

И тут было нам видение. Будто время остановилось. Все замерло, как перед концом света…

Девушка, почти девочка, с растрепанными волосами, блуждающими прекрасными глазами в грязном разодранном платьице выплыла из сигаретного дыма и пошла прямо на меня.

У меня остановилось сердце. Это была Саша. Моя дочь! Не может быть!!! Это не она!!!

Девушка, задев меня краем платья, медленно прошла мимо и скрылась в грязно-синем тумане.

— Несчастная девчонка… — услышал я голос Викжеля.

— Да, — произнес профессор, — революционная матросня разгромила смоленский гастроном, перепилась до изумления и принялась ловить школьниц… Эту, говорят, они не отпускали три дня… мерзавцы! И теперь она ходит тут, ищет кого-то… Умом тронулась… Подумать только, эти ублюдки отныне будут командовать нами…

Я сорвался с места, махнул рукой на прощанье и выбежал из пивной.

…Дома я тут же бросился искать записную книжку. Нашел и дергающимся пальцем набрал номер. Подошла Саша.

— Андрей Андреевич, здравствуйте, — тихо сказала она. Слышно было, как она, прикрывая трубку рукой, кричит: — Закройте дверь, пожалуйста!

— Сашенька, неужели это ты? — прохрипел я в трубку.

— Ну, я…

— С тобой… ничего не произошло?..

— Вроде, нет… Двойку вот получила. По литературе…

— И это все?.. Слава Богу! Как мама?

— А что мама? С мамой порядок… У меня теперь отчим… Новый…

— Как это, новый?..

— Да у меня от этих отчимов уже крыша едет… Мама моя человек тонкий, увлекающийся… Этот, вроде, ничего, тихий… Как выпьет, все сидит на кухне и в окошко смотрит…

— Сашенька, я тебя прошу, не выходи из дому вечером… Сейчас стало страшно опасно, ты молодая девушка, и все такое…

— О чем это вы?! Раньше, что, лучше было?.. Носились эти, бритоголовые, на джипах, только берегись… У нас одну девочку из параллельного класса…

— Сашенька, — перебил я, — сейчас я скажу, может быть, самую важную для меня вещь. Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

Я слышал, как она захихикала.

— Саша, ты слышишь меня? Когда это все кончится, я увезу тебя далеко-далеко…

— Правда?.. И куда же?..

— Правда, правда! А теперь, пока… Привет маме и этому… в окно впередсмотрящему… Целую…

— Я тоже…

Я положил трубку. Значит, не она. Слава Богу!.. Я вспомнил горестное видение в тумане пивной. И мне стало стыдно…

В дверях появилась Слава. Она подошла ко мне. Мы обнялись.

— Я очень… привыкла к тебе.

— И я…

Я увидел у нее в руке тоненькую тетрадь.

— Нашла на антресолях, в кухне… Она была вложена в книгу. В томик стихов Пушкина. Господи, чего там, на антресолях, только нет! Даже самовар. Кажется, он медный… Такой самовар в Париже стоит бешеных денег… Ты уж прости меня, но я заглянула в тетрадь, думала, а вдруг там любовное послание… Там твой отец… он пишет… это тебе…

— Слава! Дай мне слово, что ты отныне из дому без меня ни на шаг!

— У тебя такое лицо!.. Что случилось?

— Поклянись! — закричал я.

— Хорошо, хорошо… Успокойся. Я как твоя гражданская…

— Слава!..

— Хорошо, клянусь! Сознаюсь, мне и самой страшно. Ох, Господи, скорее бы все это кончилось! Как ты думаешь, кончится это когда-нибудь?..

— Рано или поздно… кончится, — сказал я твердо.