Тринадцатая рота (Часть 1)

– Бросьте валять дурака, генерал!
– крикнул Балабонцев.
– Вы отлично знаете, куда ехали. Вы искали нас, партизан. Ну, так вы их нашли. Вы в руках партизан.

Борода пронзительно свистнула, юркнула назад и долго кашляла там и чихала. Потом в карете забулькала жидкость, звякнули кружки и раздалась команда: "Матрена, смирр-на-а! Для встречи дивизий, равняйсь!"

– Вот тебе и храбрый генерал, - сказал Балабонцев.
– При одном упоминании о партизанах рассудок потерял. Вы слышите, слышите, какую околесицу понес?

Комбат подошел к Балабонцеву, протянул руку:

– Поздравляю! Горячо поздравляю с пленением очень важной персоны липового генерала.

– Товарищ комбат! Да что вы? Какая липа? Не может быть. Он же в мундире. И все о дивизиях, ста дивизиях бубнит.

– От кружки водки, товарищ Балабонцев, сто чертей в бочке наплетешь. А ну, где у вас этот личный представитель президента? Может, и тот такая же липа?

– Никак нет. Тут без осечки. Тут точненько. За этого ручаюсь головой. Жулик чистейшей воды. Мать афера. Перед Гитлером на лапках... Да вот вам доказательство, - Балабонцев протянул командиру отряда Железный крест.
– Сам лично конфисковал. И плюс карета с рекламой, а на карете флаг с портретом Гитлера.

– Вот как?! Ехали даже под флагом?

– Так точно! А на флаге под косым Гитлером золотая надпись: "Поможем фюреру дойти до конца!"

– Где этот флаг?

– У меня в повозке. Разрешите принести?

– Давайте и флаг, и всю шатию-братию сюда. Свиту имею в виду.

– Вас понял. Сейчас доставлю.

Не знал, не гадал и не думал комбат Рубцов, что всю эту "шатию-братию" возглавляет старшина Бабкин. Он стоял перед ним все такой же веселый, улыбчивый, молодцеватый, с природной бесшабашной удалью и хитрецой, только не в гимнастерке старшины Красной Армии, а в черном фраке иностранного дипломата или господина, в кармане у которого по меньшей мере - миллион. А рядом с ним!.. О чудо! Не сон ли это? Не привидение ли белым днем?

Комбат потряс головой, пытаясь стряхнуть наваждение, очнуться от сна. Но не тут-то было. Никто не исчез. Став в шеренгу, как на перекличке, все они стояли перед ним. На правом фланге - старшина, на левом - ротный писарь, на середине - шеф-повар.

– Товарищ капитан!
– вскинул руку к цилиндру Гуляйбабка.
– Оставшаяся в тылу противника тринадцатая строительная рота двадцать шестого саперного батальона выведена в полном составе. Потери - два коня и карабин. Один человек ранен. Старшина роты Бабкин!

– Слыхали?
– кивнул Балабонцев.
– Вот так и со мной. Крутился, как уж. А вот это? Это что?
– развернул на палке черный флаг Балабонцев. "Благотворительное единение искренней помощи сражающемуся Адольфу". И заметьте, не какой-нибудь, а искренней. Искренней помощи Адольфу! Вот она, какая штука получается. На словах одно, а на дело другое - искренняя помощь фюреру!

– Товарищ младший лейтенант, читайте лучше, - почти потребовал Гуляйбабка.

– Читал сто раз. Пусть теперь прочтет вот сам товарищ комбат. Может, я безграмотный, без очков не так прочел.

– Стойте!
– поднял руку Гуляйбабка.
– Коль вы ничего не поняли, дайте мне уголек или карандаш.

Старик с козьей бородкой, в котором Гуляйбабка без труда узнал проводника деда Калину, подал кусок головни.

– Разрешите штандарт, - попросил Гуляйбабка и, как только младший лейтенант и дед Калина исполнили просьбу Гуляйбабки, мазнул над буквой И в слове БЕИПСА хвостик и воскликнул:

– Читайте! Вслух читайте наш пароль и девиз.

– Бей пса! Бей пса!

– раздалось вокруг.
– Ай да хлопцы! Качать их! Качать!!! Комбат обнял старшину:

– Не обижайся, Иван Алексеевич. Хлопцы не знали пароль.

– Ну что вы, товарищ комбат. Ни в коем случае. А вот на деда Калину я в обиде. Ох, в какой обиде!
– погрозил пальцем старшина.

– Это за что ж ты на него?

– Да как же? Объявился честно указать дорогу, а завел в болото. И паче того - карабин стащил.

– Виноват. Звиняюсь, - поклонился дед Калина.
– Был такой грех. Обмишулился малошть. Возьмите свой карабинчик. Вертаю его.

Старшина подержал карабин в руках и тут же вернул его Калине:

– Возьмите, дедок. Вы настоящий партизан. Храните и бейте фашистского пса. Спасибо вам, что привели нас к своим.

Дед Калина замахал руками:

– Нет, нет. Не мне спасибо, а вот товарищу командиру. Он ведь вас давно на прицеле держал. Еще с той поры, как вы тронулись из Луцка. Только не знато было дело, кто едет в вашем хваетоне.

В карете раздался крик:

– Братцы! Да что же это? Такая радость, а вы меня... взаперти. Да откройте же. Пустите, сто полков вперед!

– Кто у вас? Что за "генерал"?
– спросил комбат.

– Мой кучер Прохор. Отбывает за нарушение дисциплины трое суток гауптвахты. Сутки уже отсидел, двое осталось, а впрочем... в честь такой радости выходи, Прохор! Амнистия тебе.

Бойцы отряда подхватили прямо из кареты "генерала повстанческой армии", и, как старик ни умолял оставить его в покое, как ни кричал: "Смирно! Разойдись!", пришлось ему все же побыть в роли волейбольного мяча.

Толпа у кареты росла. Росло и ликование встретившихся после долгой разлуки строителей пограничных дотов. Не принимал в этом участия лишь Балабонцев. С грустью смотрел он на "генерала повстанческой армии" и вздыхал: "Эх, если бы это был не кучер, а в самом деле генерал!" Однако вскоре и он, послав к чертям собачьим повстанческих генералов, присоединился к общему веселью, приказал жарить кур. По курице на каждого солдата БЕИПСА, а "генералу повстанческих войск" за то, что так славно сыграл свою роль, целого гусака.

Не зря говорится, "земля слухом полна". К карете привалили все и, конечно же, примчалась Марийка.

– Ваня!
– только и могла сказать она. И, уткнувшись в грудь старшины, заплакала.

29. НОЧЬ В ПОЛЕССКОМ БОРУ, ИЛИ РАССКАЗ О ТОМ, КАК МЮНХЕНСКИЙ БЮРГЕР УТАЩИЛ МАРИЙКИНУ ПЕРИНУ

Она, как ночная птица, не умолкала всю ночь, все рассказывала и пересказывала, что было после того, как расстались за час до войны, как прощалась с мачехой Гапкой, куда уходили потом со штабом батальона, который стоял в ту ночь в Жменьках, а он не уставал ее слушать и, жарко обнимая, просил:

– Говори, говори, Марийка. Полесская зоряночка моя. Я так давно не слыхал твоего голоса!

– О чем же тебе, Ванечка, еще? Кажется, про все вспомнила. Ах, да! О самом главном забыла. Вот растереха.

– О чем, Мариночка?

– Да я же письмо от мачехи получила.

Она выхватила из кармана гимнастерки комсомольский билет и письмо. Билет положила в карман. Письмо протянула любимому.

– Оно пришло, когда штаб батальона еще в тридцати километрах от Жменек стоял. Связной привез. Дед Тихонович. Прочтешь? Не темно?