Тринадцатое небо

Жрецы внимательно следили за приготовлениями. Когда, по их мнению, все было сделано согласно правилам, они позвали Саньогиту. Вдове предстояла долгая церемония прощания. Для начала её отправили в главный храм, где она помолилась богам и попросила их о скорейшем воссоединении с супругом, намазала левую ладонь охрой и приложила её к входной двери - оставила след для потомков, затем трижды обошла вокруг храма и поговорила с горожанами, ожидающими её рядом со святым местом...

...Начинать церемонию не торопились - все же надеялись, что во дворец прибудут её близкие родственники во главе с младшим братом и его супругой. Ведь Саньогита приходилась родной дочерью радже Чанделу из рода Гахадавалов, который люто ненавидел Притхвираджа и соперничал с ним, претендуя на его земли так же, как и его прямой родственник - правитель Канауджа. Но гонец передал послание, в котором говорилось: "Мы давно забыли, что у нас есть дочь". Паджван тоже не смог приехать на церемонию. Рана его загноилась, он чувствовал себя ужасно. Преданная супруга выхаживала его. Так что, не считая горожан, только дальним представителям кулы Чахаманов, радже Харши и Мукешу предстояло торжественно проводить Чаухана с супругой в мир иной...

...Согласно древнему ритуалу, вдова махараджи старалась думать только о воссоединении с мужем и ждала "радостного" момента с нетерпением, как и подобает верной и преданной супруге.

Родственники клана мужа прибыли только к вечеру. Она последний раз поговорила с ними, вручила дорогие подарки на добрую память, после чего омылась водой, принесенной из священного источника, облачилась в новое белое сари, надела на волосы свадебную диадему с огромным алмазом, обрамленным узором из изумрудов, украсила запястья и лодыжки множеством золотых браслетов с драгоценными камнями.

Пока Саньогита занималась личными приготовлениями, на помост подняли забальзамированные останки Чаухана и возложили на кровать.

Брахманы и жрецы окрестных храмов собрались у помоста и забили в барабаны. Главный жрец поднес Саньогите чашу с сильнейшим отваром сомы, которую она выпила до дна, и вскоре стала безудержно веселиться, порхая, как бабочка, между родственниками.

Чанд Бардаи взял сверх меры веселящуюся Саньогиту под руку, трижды обошел с ней помост и проводил по приставной лестнице к кровати, затем уложил её рядом с телом, подал в руки священное писание и сел на стул рядом. Подошел еще один жрец, связал женщину с останками мужа веревкой, а нежные ступни её густо намазал смолой для быстрейшего возгорания. Под кровать добавили хвороста и облили его горячей смолой. Жрец подал знак остальным желающим совершить сати, и на помост потянулась вереница из человек тридцати челяди.

Мукеш стоял на площади в окружении воинов, вынужденно наблюдая за приготовлениями, и заметил, что вместе с челядью на "лобное место" поднялись судья и новый начальник дворцовой стражи... "Сегодня праздник... гуляют все. Хорошо, что я уговорил Абху остаться дома. Она бы не выдержала такого действа..." - с горечью подумал он и тоже попытался абстрагироваться от происходящего. Но, не получалось. Послышался женский плач, местами переходящий в надрывистый крик.

Хотя рыдающих во весь голос светлоликих наложниц - иноверок и обратили в Индуизм, умирать ужасной смертью они явно не желали. Их силком притащили из дворца и посадили у изголовья кровати рядом с погибшим, пригрозив заткнуть рты кляпами. Челядь пристроили за ними на стульях, служанок на низенькие скамейки, затем крепко привязали всех веревками к седалищам. Одна совсем молоденькая служанка попыталась вырваться, потеряв самообладание, но цепкие руки жрецов не дали ей возможности воспротивиться церемонии.

Когда последние люди были привязаны, между стульями положили вязанки дров. Родственники стояли у помоста и громко распевали гимны. Простые горожане запрудили все оставшееся пространство площади и подходы к ней, безропотно ожидая начала "празднества".

Внезапно солнце пропало. Вокруг потемнело.

– Затмение!
– крикнул главный жрец, взглянув на небо, - Шива подал знак о начале церемонии!

Жрецы живо ударили в барабаны. Главный "церемонемейстер" взял горящий факел, подошел к Саньогите, подал ей в руки и торжественно произнес:

– Встань и иди в мир жизни, о женщина, иди...

Но женщина отчего-то медлила и не решалась поджечь собственные ступни.
– "Отвар перестал действовать?" - подумал Мукеш, наблюдая за ней.

Жрец еще громче повторил:

– Встань и иди в мир жизни, о женщина, иди...

Несмотря на то, что ритуал строго предписывал ей поджечь себя и помост, у неё никак не хватало мужества дотронуться огнем до ног. Мощный инстинкт самосохранения явно мешал. Тогда жрец прибегнул к заранее заготовленной хитрости.

– Не бойся. Калпа* бесконечно, сказал он, - подожги хотя бы хворост под собой, иначе жрецы ударят тебя палками по голове - так поступают с нерадивыми женами, и все сделают сами.

После такого заявления гордая Саньогита, воспитанная в строжайших традициях рода, собрала все своё мужество и дотронулась факелом до хвороста. Маленькое слабенькое пламя, подпитываемое смолой, моментально вспыхнуло и набрало силу. Барабаны зазвучали еще громче и энергичнее. Брахманы завершили ритуал - подожгли хворост под помостом с нескольких сторон. Часть гостей принялась танцевать, аккомпанируя себе бубнами. Едкий черный дым моментально заполнил собой все пространство, из которого в первую минуту летели жуткие утробные вопли обожженных людей, не заглушавшиеся барабанным боем и пафосными гимнами. В воздухе запахло паленым мясом. Жрецы "смилостивились" и дополнительно - для ускорения процесса, выплеснули на них чан с льняным маслом. Огромное мощное пламя резво взметнулось к небу, полностью поглотив всех, кто находился там.

Несмотря на запах и гарь, люди вокруг веселились и не собирались расходиться. Праздник продолжался до тех пор, пока все сооружение не сгорело дотла, и пламя угомонилось, оставив после себя лишь большую кучу пепла.

Площадь сразу заметно опустела. Остались только самые стойкие горожане, да служители культа Шивы ворошили палками пепел и тлеющие кое-где угли, проверяя, все ли части тела полностью сгорели, и не надо ли еще поддать огоньку. Мукеш облегченно вздохнул. Его уже занимали другие, более земные мысли - как объявить себя раджёй. Он хорошо помнил слова из Парашарасмирти: "царское достоинство - это не наследство. Оно не может быть передано другому лицу письменным документом. Им пользуются, когда приобретают при помощи меча. Землей правят герои". И в реальности, кроме мальчика - младенца, прямых наследников у Чаухана не осталось. Пока родственники будут еще тридцать дней читать священное писание, самый удобный момент прибрать к рукам власть.

Как подтверждение своим мыслям, он будто услышал тихий голосок Алины: "сейчас самое время, действуй! Я помогу тебе. Объяви, что теперь ты раджа. Кшатрии поддержат тебя... Ибо нет большей мудрости, чем своевременность".

Мукеш не колебался ни секунды по поводу правильности её мыслей.

– Тохар Гати, - позвал он верного помощника, - объяви остальным командирам гульм приказ о всеобщем построении. На правах родственника, я оставляю право управления землями, входящими в кулу Чахаманов за собой и объявлю об этом в гарнизоне. Если кто-нибудь воспротивится моему решению - устранить немедленно. Я дождусь построения здесь.

– А как же брахманы?!
– осторожно спросил кшатрий.

– Сначала настроим воинов, потом брахманов... Преподнесу им ларец с золотом, и они никуда не денутся.

– Слушаюсь, повелитель, - моментально сообразил преданный кшатрий.
– Сейчас же исполню твой приказ.

Мукеш не торопясь объехал площадь по кругу, постоял еще немного у кучи пепла и двинулся в сторону гарнизона. Кшатрии ждали его на земляном плацу. Он медленно проехал вдоль строя, вглядываясь в лица подчиненных, затем вернулся на центральное место, остановился и выкрикнул:

– Раджпут умрет, но имени своего не опозорит!

– Не опозорит!
– вторили ряды...

Тогда он произнес основную речь, начавшуюся словами из Махабхараты:

– Мои храбрые воины! Вспомните, что говорили нам брахманы: ** "Те, кто с радостью принесли тела свои в жертву на огне величайшей из битв - ушли, истиннодоблестные, в миры, подобные миру Царя богов. Те, кто пали в бою, сражаясь, но без упоения боем, лишь повинуясь мысли "Надо умереть!" - те пошли к гандхарвам. Те, кто на поле брани обратились в бегство, просили о пощаде в момент принятия смерти от меча, пошли к гухьякам. Те великие духом, кто, оставшись без оружия, вынесли от врагов жестокие мучения, кто, запретив себе стыд бегства, шли в битве прямо на врага, кто, всецело преданные дхарме кшатриев, пали, изрубленные острыми мечами, - те герои, осиянные славой, направились в обитель Брахмы...". Нет с нами больше повелителя, моего родственника и товарища! Надеюсь, что он уже пребывает на небесах у Индры, откуда ему беспрепятственно откроют дорогу в Брахму. Ибо геройски погибшему на поле боя не требуется дополнительное очищение.