Тринадцатый двор

— Неподсудно.

— Ну её к лешему, эту тёщу. Вот, тут я от твоего имени Петру Виленовичу отказ состряпал, чтобы не надеялся ни на что. Послушай: «К вам обращаюсь, к человеку, с юных лет закалившемуся в должности прохвоста…».

— Дай сюда, — Нина вырвала лист. — Не позволю от моего имени такие гадости посылать.

Начинкина стала читать текст, написанный на листке с другой стороны:

— «Мы стояли над бездной, но поняли это тогда, когда она уже разверзлась перед нами». Что это?

— Отдай, я перепутал, — взмолился Василий.

— «… но было поздно».

Нина прочитала письмо, предназначавшееся Наталье от начала до конца и выгнала Грешнова из дома.

— Я тебя ненавижу! Уходи с глаз долой! Знать тебя не желаю! — кричала Начинкина ему в спину.

Глава 21 На ловца и зверь бежит

1

Отдежурив вторую смену в Нинкином магазине, Миша направился в лесопарковую зону. Будучи ребёнком, он часто ходил туда с родителями, они вместе сидели на скамеечке, читали книги. Повзрослев, с закрепленной на багажнике велосипеда шахматной доской, Каракозов отправлялся в лесок один. Доезжал до павильона «Шашки-шахматы» и просиживал за игрой с пенсионерами допоздна.

Ещё вчера Михаил приходил сюда с Ниной и Василием, играл в бадминтон. Сегодня пришёл он в лес без ясной цели, но с явным желанием что-то нехорошее с собой сделать. Интуитивно ища приключения, Каракозов направился в сторону от центральной дороги, в самую чащу.

Говоря о лесопарке, понятие «чаща» — есть понятие относительное. Стоит только сказать, что в эту «чащу» хулиганы приволокли скамейку с центральной прогулочной дороги, и всё станет ясно.

То есть Миша сознательно побрёл в ту часть парка, где собиралась всякого рода шпана, где выпивали горячительное и горланили, чувствуя себя, как в настоящей тайге.

В детстве у Каракозова от хулиганов была только одна защита, — трогательное непонимание их преступных намерений. Надо заметить, что не только в детстве, но и в подростковом возрасте это ему часто помогало. Его оскорбляли, — он не оскорблялся, задирали, а он искренно не мог понять сути предъявляемых ему претензий. Не за что было шпане зацепиться, так и оставляли в покое. Но на этот раз всё было иначе. И он был не тот, да и хулиганы не те.

Устроившись в магазин к Начинкиной, Миша был осведомлен о свалившихся, откуда ни возьмись, бандитах. И, находясь на ночных дежурствах, побаивался их нападения. К тому же налаживалась жизнь, хотя бы внешняя её часть. Побаивался, но не показывал вида. Играл роль защитника. А сегодня, заметив бандитов в лесу, даже обрадовался им, как какому-то исходу. У него даже вырвалось:

— На ловца и зверь бежит.

Он подошёл к молодым людям, которые только разлили по пластиковым стаканчикам водку, и спросил:

— Так это вы — наши гости незваные? Угостили бы дяденьку.

Миша говорил свободно и легко и сам себе удивлялся. Настолько незнакомый голос и незнакомые слова звучали из его уст, что впоследствии, вспоминая случившееся, Каракозов дрожал, как при сильном ознобе.

— А деньги у дяденьки есть? — спросил самый старший из них.

Физически крепкие ребята больше играли в бандитов, нежели были таковыми. А перед ними стоял человек, на тот момент вышедший за все рамки самосохранения, готовый каждую секунду расстаться с жизнью. Не только не страшащийся смерти, а находящийся в поиске таковой.

Весь этот ужас Каракозов нёс с собой, и всё это ощущалось окружающими на животном уровне.

Ужас, паника, непроизвольные сокращения мышц кишечника, желание бежать, куда глаза глядят, — всё это в процессе общения с Мишей лжебандиты ощущали на себе.

— Деньги? — спокойно спросил Каракозов. — Есть.

— Давай сюда.

— А сколько давать?

— А все давай, — с нервным смехом сказал здоровяк.

— Ты на брата моего покойного похож, — доставая деньги, заметил Миша. — Тоже думал всё только о себе, тащил деньги у матери, у меня. До тех пор, пока я ему хорошенько не стукнул.

— Стукнул? — переспросил здоровяк, недоверчиво рассматривая субтильную фигуру Профессора и вместе с тем протягивая руку к деньгам. — Это как?

— Да вот так! — ответил Миша и без замаха, без напряжения, ударил собеседника ногой в пах.

Никто этого не ожидал. Раздался хруст. То ли попятившийся лжебандит наступил на ветку, то ли в паху у него что-то сломалось. Здоровяк карикатурно смешно согнулся пополам, сделался похожим на живой угол. Спесь ушла, лицо искривилось в гримасе страдания. Миша засмеялся сатанинским, замогильным голосом и стал приговаривать:

— Подходили к козлику серые волки. А он им копытцем — в пах. А у них в паху — чтой-то — хрусть!

При этом он бил своими тяжёлыми «скороходовскими» полуботинками согнувшегося лжебандита по лицу, как в фильмах это делают злодеи перед тем, как убить свою жертву.

Каракозов бил его с наслаждением, пользуясь тем, что здоровяк еле стоит на ногах и не может разогнуться, до тех пор, пока лжебандит не свалился на землю и не затих.

А что же товарищи здоровяка? Они самым постыдным образом бежали. У них и сомнения не возникло в том, что у этого разбойника есть и нож, и пистолет, и кровавая цепочка жертв, тянущаяся за ним. А главное, у него были все права на ту территорию, которую они пришли «завоёвывать». Ибо так ведут себя только хозяева или люди отпетые, конченные, которым нечего терять. Несмотря на свой грозный вид и вызывающее поведение, бандитами они всё же не были.

Миша спрятал деньги, которые так и не отдал. Выпил водку из оставленного кем-то из троих пластикового стаканчика, стоящего на скамейке. И с бутербродом в руке, который лжебандиты соорудили за минуту до встречи с ним, направился решительной походкой домой.

Что будет делать он дома, — этого Каракозов не знал, всё произошло само собой.

Он вошёл в квартиру, прошёл в комнату Майи, посмотрел на жену и на дезертира. И ничего не сказал мирно беседовавшим людям, только засмеялся. Но смех этот низкий, демонический, произвёл поразительный эффект. Влад выбежал на балкон, перелез через ограду, спрыгнул вниз, благо, был второй этаж и бегом помчался в подвал к Василию.

Жена Миши Профессора Майя с перепугу забежала в ванную комнату и прямо в одежде залезла в наполненную ванну с замоченным бельём, пытаясь укрыться, пряча голову под водой.

Михаил Андреевич бережно её оттуда достал и долго, мокрую, носил на руках по комнате. Они оба плакали. Миша Профессор от тяжёлой ноши чуть живот не надорвал, а жену простил.

Через час после случившегося в подвал к Василию пожаловал Каракозов и посулил Сморкачёву фальшивые документы.

— То есть подготовку к институту не обещаю, а с документами мы решили тебе помочь. Жена обратилась с этим вопросом к брату, — он у неё влиятельный человек, в друзьях у него вся районная милиция, включая начальника паспортного стола, — сказал Миша Профессор, глядя на Влада победителем.

Грешнов поразился увиденному и услышанному. Он отвёл Каракозова в сторону и спросил:

— Ты жену простил?

— Она сказала: «Да. Было. Но без проникновения». Я ей верю.

— Без проникновения? — переспросил Василий. — Ты — святой!

Все захохотали: и Вася, и Никандр, и Влад, и попугай Женька. На этот раз хохотал вместе со всеми и Миша, будучи совершенно счастливым.

А что же лжебандиты? Те двое, что побежали от Каракозова, не чувствуя земли под ногами? Выскочив из леса и заметив милицейский патруль, они кинулись к сотрудникам правоохранения, как к своим спасителям. Подобрав в лесочке их старшего с разбитой физиономией, всех троих доставили в райотдел милиции. Там лжебандиты наперебой стали жаловаться подполковнику Евгению Николаевичу Познякову, к которому их привели. Говорили, что в Москве их все обманывали, даже купленные ими проститутки оказались своими, чуть ли не соседями. Дома бесплатно ими пренебрегали, а в столице пришлось деньги за них платить. А у этих проституток, как выяснилось, «день красной армии», да они, ещё узнав, что с ними спят земляки, стали просить себе денег на хлеб, мотивируя это тем, что сутенёр их обманывает, денег не платит.