Тринадцатый двор

— Ты путаешь меня с Гавриловым, — сдержанно улыбаясь, поправил брата Костя.

Василий, как близорукий, приблизил своё лицо к Костиному, внимательно его рассмотрел, как бы спрашивая взглядом: «А разве ты — не Гаврилов?», но тотчас сориентировался и продолжал:

— И смотришь на всех пристально. То есть, я хотел сказать, высокомерно. А ведь так вести себя нельзя. Это я говорю потому, что ты брат мне. Другой смолчит, а за спиной посмеётся. Да-да, Костя, не улыбайся. У тебя такой взгляд, что даже пролетающие мимо птицы падают на землю от разрыва селезёнки.

— С чего бы у них селезёнки лопались? — вмешалась Наталья. — Птицы сивуху не пьют.

— Вот. Не пьют, а от его взгляда прямо в воздухе лопаются. Одни перья у них остаются, и как снег среди лета, прохожим на головы падают. И ещё. Когда в ванной по утрам принимаешь душ, ты, Костя, поёшь.

— Это-то ты откуда знаешь? — захохотала Наталья, совершенно себя не сдерживая. — Ты где напиться успел? Я таким тебя никогда не видела.

— Да-да, моешься и поёшь. Что это за привычка такая? Так, Костя, воспитанные люди себя не ведут.

— Откуда ты всё это взял? — поинтересовался Дубровин.

— Соседи на тебя жалуются.

— Тебе?

— И мне в том числе. А как ты хотел? Времена такие, — все на всех жалуются.

Василий замолчал, насупился. Наталья стала продолжать свой рассказ о том, как поступала она в «первый мед».

— С пятнадцати лет об этом мечтала. Поступила после школы с первого раза. Было три экзамена, — химия, сочинение и биология. По химии «тройку» получила, за сочинение — «четвёрку», а по биологии — «пятёрку». С репетитором занималась, и ему же сдавала экзамен. Набрала двенадцать баллов, и двенадцать — оказался проходным. Было пять человек на место, считаю — просто чудом поступила.

Василий очнулся и глянув на Наталью, влез в разговор с покаянной речью.

— И все-то мы в неоплатном долгу перед своими жёнами. Не удовлетворяем их. Виноваты мы перед вами.

— Ты что-то не то говоришь, — попробовал Юра сменить тему.

Но тут Наталья, до этого казавшаяся совершенно трезвой и рассудительной, в данном вопросе пришла к мужу на помощь.

— А ты, Юра, спроси любую замужнюю женщину. Спроси. Ни одной не найдёшь, которая бы в постели с мужем не притворялась. Свою бывшую жену Катерину спроси, а Костя пусть Аллу спросит. Вон они, смеются, улыбаются. Если бы в постели с вами им было хорошо, они бы вас, родимые мои, не бросили.

— Я с первой женой своей думал, что всё у нас хорошо, — развил тему слегка протрезвевший Василий. — В постели и плакала, и смеялась от счастья. Даже визжала от восторга, чего уж там. Уверяла, что нет меня лучше на всём белом свете. А однажды пришёл домой раньше обычного и столкнулся с ней в дверях. Была одета и с вещами. Говорю: «Объясни. Скажи причины, которых я не знаю. Может, у тебя на шее двенадцать заколдованных братьев, которым ты поклялась помогать? Зачем крадёшь?». Ведь всё нажитое в баул увязала и хотела уйти. В ответ — тишина. Бросила вещи и — наутёк. Их не поймёшь. Я так думаю, она была больна копрофилией или как там её… Когда всё крадут и матерно ругаются? Я эти две болезни путаю. Она постоянно ругалась и воровала, в общем, была всесторонне больна.

— Если уйду, что обо мне рассказывать станешь? — спросила Наталья, знавшая, как и все остальные терпеливые слушатели, что никакой «первой» жены у Василия не было.

— А ты не уходи. Правильно я говорю? Костя? Георгий? И где же эти лаутары? Кто нам чардаш Монти сыграет?

Глава 23 Узилище

1

Вечером в своём шутовском бутафорском милицейском наряде Василий пил в ресторане «Корабль». Забравшись на эстраду, говорил в микрофон, что покончит с районной мафией, руководимой так называемым «Гимнастом», Львом Ласкиным.

Взяли Грешнова сразу, как только он вышел из зала и направился на мойку. Привезли его в отделение милиции, переодели в рубище с того же Мосфильма, — штаны свободного кроя из мешковины, державшиеся на резинке от трусов и такую же холщовую рубашку с вырезом на груди. Повели в кабинет к начальнику. Там Василия встретил подполковник Позняков и тот, кого Грешнов называл «Гимнастом».

Присутствие в кабинете Ласкина Василия не удивило, он внутренне был к этому готов.

— О! А ты чего здесь делаешь? — притворно удивился Грешнов, скатываясь на шутливый панибратский тон.

Но Лев Львович заговорил с ним серьёзно:

— Ты же всем рассказываешь, что я — главный мафиози, управляющий всем и вся. К кому же тебя должны были привести, если не ко мне? Надо же придерживаться законов жанра.

— Какого жанра?

— Тебе виднее, какого. Ты же всё играешь во что-то? В полковника Зорина или Гурова? Или президент тебя уже генералом наградил? Грозишься покончить с мафией, порядок в районе навести? Почему не в Москве? Или даже во всей России? Ах, да! У вас же Никандр Уздечкин должен занять президентское кресло.

Ласкин перемигнулся с Позняковым и они друг другу улыбнулись.

— А ты знаешь, — спросил Лев Львович, — что на меня было совершено вооруженное нападение?

— Нет, — угрюмо ответил Василий.

— А может, знаешь? Может, это твои люди?

— Какие у меня люди! Цыган и дезертир, оба — убежденные пацифисты. Умирать будут, в руки оружие не возьмут.

— «Пацифисты», — Лев Львович усмехнулся. — Слова иностранные вспомнил. Вот посидишь под следствием год-другой, — может, за ум возьмёшься. А то тебе всё с рук сходит, ты и обнаглел совсем. Евгения Николаевича спрашивает на празднике депутат из Мосгордумы: «Что за полковник со сцены всех поздравляет?», а он и не знает, что ответить. Чего молчишь?

— Да детство вспомнил. Как мать отцу оставила червонец под зеркальцем, а я его украл. Чего вы с Юрой только ни придумывали, чтобы отнять его у меня. А просил ведь всего три вещи: саблю с металлическим клинком за рубль тридцать, килограмм шоколадных конфет «Василёк» и набор из десяти юмористических открыток про охотника и охотничью собаку. Вы с моим братом, других приятелей ваших уже и не вспомню, как шакалы, бегали вокруг меня, и всё же обманули. Купили саблю из мягкого пластика за пятьдесят пять копеек, «стеклянные» конфеты «Дюшес» триста грамм, а вместо набора открыток — два десятикопеечных значка с изображением погибших космонавтов, Комарова и Волкова. А все оставшиеся деньги забрали себе. Вы же знали, что эти деньги краденые, но вам на это было плевать. Потому что отвечать за них предстояло мне. Где же тогда была твоя принципиальность?

Лев Львович засмеялся и, обращаясь к Познякову, с неподдельной завистью сказал:

— А ведь он правду говорит, я и забыл совсем. С такой памятью не Никандра… Сам бы мог президентом стать. Ну, не страны, конечно, и даже не Москвы, а крупной компании, например. А ты чем занимаешься?

— А чем я занимаюсь?

— Не становишься президентом, — миролюбиво ответил Ласкин.

— И ёлочную игрушку ты у меня украл, снегиря.

— Ну, началось!

— А в пионерлагере вместе с физруком по фамилии Шиболтас, ты футбольный мяч ножом резал, игрушки топором рубил. Всё, якобы, для списания.