Тринадцатый год жизни

Это был один из тех, про которых (кто с презрением, а кто, напротив, с глубоким восторгом) говорят: «Шикарный мэн!» Он был одет не просто потрясающе, но как-то даже уж слишком. Звезде экрана так не одеться. Здесь надо быть и фарцовщиком, и последним дураком одновременно. Здесь надо душу прозакладывать за тряпки с «лейблами»…

Москву, кажется, ничем не удивишь. Сюда, в обмен на совершенно немыслимые деньги, стекается шмотьё из всех гонконгов и парижей. И однако же, на него оборачивались.

Единственная в нём была положительная и одновременно подозрительная черта — он не трясся над своим облачением. Локти в светло-коричневой замшевой куртке преспокойно поставил на стол. А эти столики всякий знает, какого они бывают цвета и липкости.

Он сидел к Стелле прямо лицом — в меру коротко подстриженный, с сигаретой и чуть прищуренным правым глазом, чтоб дым не лез. Он был красивый и… какой-то грубый. Что-то проступало у него в лице грубое. Но может быть, и это был лишь его фокус: именно такую грубость Стелла видела на рекламе «Кэмела» — так называемых «честных мужских сигарет».

Он услышал Стеллин взгляд. Но то дерево, за которым прятались её глаза, нашёл не сразу.

Кажется, зачем ей прятаться, откуда он её узнает? Стоит у дерева девчонка — ну и что? Однако не могла она спокойно смотреть в глаза человеку, который сидел с её матерью.

Подтолкнула Машку: пойдём отсюда… Кого-то ей этот человек напоминал. Лётчика известного, что ли… Хотя каких там она лётчиков знала?

Вернее всего, показалось. Просто противный… с этими шмоточками, с этой рекламной физиономией.

Гора бы его увидал — взял бы за шкирку… А! Вот в чём дело. Вот почему она его возненавидела…

Но почему опять всё решается без неё? Уж без Ваньки — это само собой. Но и без неё, без старшей. А потом придёт и скажет: «Вот, Стелла, познакомься, это…» От бессилия своего она была готова разреветься.

— Ты не психуй, Стел.

Стеллино лицо горело. Сейчас, наверное, на нём такие картины разыгрывались, как на экране для цветомузыки.

— Возьми да подойди, Стел.

Но Стелла сразу покачала головой: невозможно!

— У тебя с матерью плохие отношения, да?

Почему обязательно плохие? Хорошие. Но совсем не такие, чтобы взять сейчас и подойти: «Привет. Вы чего тут делаете?» Нина же ей не подружка.

Но и мать при случае тоже не полезла бы в какие-то вещи… Они один раз с Горой спорили. (Ага! Вот это, наверное, еще когда началось!) Спорили про знакомых. И Гора говорит, что, мол, у них в семье официальное благополучие. А Нина: нет, неправильно, это свобода, каждый может жить своей жизнью. Гора пожал плечами, однако Нина его в покое не оставила. «Воспитанность, говорит, это когда человек понимает: где-то есть предел отношений».

Но Машка не хотела понимать никаких «воспитанных пределов». Послушала её, усмехнулась:

— Хорошо, молодцы! Значит, подглядела и молчи.

— Ну ты права, права! — крикнула Стелла раздражённо. — Только успокойся!

— Да пожалуйста…

Тут как раз они очень удачно оказались около мороженщицы.

— На, охладись, — сказала Машка, протягивая Стелле стаканчик с фруктовым.

Но с этими словами и сама принялась усиленно охлаждаться.

Странная Машка

Как-то само собой они ушли из парка. И опять на троллейбусе, пешочком добрались до каменных тёплых ступенек у Москвы-реки. Сидели, молчали. Машка посмотрела на Стеллу, улыбнулась:

— Ну чего ты улыбаешься-то, Романова?

— Я? — удивилась Стелла. — Я не улыбаюсь! — и улыбнулась.

Маша достала уже знакомую пачку «Столичных». Надо заметить, что сигарет там с прошлого раза не убавилось. Маша вынула одну, протянула Стелле, другую взяла себе, чиркнула спичку. Всё так происходило обыденно, до жути.

— Чмокай, чмокай губами, — сказала Машка азартно. — Иначе не прикуришь!

Во рту вдруг появился такой вкус, будто она глотнула жидкости от клопов и тараканов.

— Тьфу! — она закричала. И увидела, что изо рта у неё идёт дым. И плюнула, а потом ещё раз с такой искренностью, как не плевала никогда в жизни.

Она замечала: мальчишки, когда курят у школы, часто плюются. Кто через зубы, кто с языка, кто с особым хрипом, кто просто, как сейчас Стелла. И она всегда думала, что это они от невоспитанности, оттого, что они… хулиганы. А теперь знала: мальчишки плюются, потому что курить противно.

Стелла бросила свою сигарету — она покатилась, подталкиваемая ветром.

— Машка! Сейчас скажу одну вещь… Имей в виду, Маш! Хочешь со мной дружить, выброси эту пачку. И больше никогда не покупай.

— Во даёт! — от всей души удивилась Машка. Она держала «Столичные» на раскрытой ладони, как бы взвешивая. Потом вдруг легонько вздрогнула эта ладонь, и пачка словно сама собой слетела вниз, споткнулась о последнюю ступеньку, в которую уже ударяла вода, а потом шлёп в Москву-реку и поплыла.

Не ожидала Стелла от Машки такого изысканного жеста и потому глядела на подружку, как говорится, широко раскрытыми глазами. Машка увидела это, улыбнулась, довольная собой:

— Имей в виду, с тебя одно серьёзное желание!

А у Стеллы сейчас тоже возникло одно серьёзное желание: ей очень хотелось поцеловать эту странную Машку. Но конечно, она ничего подобного не сделала.

— Чего-то у тебя глаза блестят, — сказала Маша, хмуря брови и улыбаясь.

— Мне, Маш, домой, наверно, надо идти…

Они поднялись.

Сигаретная пачка уже отплыла метров на пятьдесят — еле белелась вдали. Но они не сказали об этом друг другу ни слова. Взялись за руки и шли молча до самого Стеллиного подъезда.

Новая эра?

Дом встретил её громким запахом жареных баклажанов — «синеньких», как говорят настоящие хозяйки.

Так-так… Значит, Нина пришла не меньше получаса назад.

Словно магнитом Стеллу потащило на кухню. Мать увидела её напряжённое лицо, со звяком вдруг положила нож, которым она переворачивала баклажановые кружочки: