Триста миллионов лет спустя

–  Убрать ракету с пути метеорного роя! Убрать с трассы!
– командует Бахарев, замерший посреди отсека главного пульта.
– Федор Платоныч, приготовьте программу для работы двигателей!

–  Слушаюсь, Алексей Павлович!
– отзывается академик Забродин, и его пальцы мелькают над клавишами счетной машины.

Первый отзвук космической грозы появляется в виде сухого треска. Это первое столкновение с крупинкой космического вещества весом в тысячную долю грамма. Потом колючий звук повторяется… Еще удар.

–  Ускорьте, голубчики, операцию!
– тихо просит Бахарев.

Забродин видит, как заложенные за спину руки Бахарева нервно сжимаются.

Звук трех ударов подряд!

–  Насколько реальна опасность?
– подступает к Градову Алимкулов.

–  Если ракету догонит всего один метеорит весом в несколько граммов, она будет уничтожена!
– отвечает Градов.

–  Такой крупный метеорит может встретиться ракете не чаще одного раза в сто лет!
– замечает Забродин.

–  Но не обязательно в последний день столетия, - включается в разговор Бахарев.
– Столкновение может произойти и в двадцатый и в любой другой день полета.

–  К тому же мы врезались в самую гущу метеорного роя!
– отзывается Градов.
– Глядите!

На большом экране зароились крошечные, разнокалиберные звездочки. Ну, точно пылинки в солнечном луче! Только эти пылинки пролетают мимо ракеты со скоростью ВОСЕМЬДЕСЯТ КИЛОМЕТРОВ В СЕКУНДУ! Грохот становится частым и беспорядочным.

–  Иван Митрофаныч, что же двигатели?!
– тревожно спрашивает Бахарев.

Резко и сразу к звуку ударов метеоритов присоединяется грохочущий гул.

На экране видна кормовая часть ракеты. Из нее вырывается ослепительный сноп пламени. Он бьет не прямо назад, а немного вверх.

Все поворачивают головы в сторону табло.

Огонек ракеты начинает сползать с линии трассы. Он отдаляется от нее все скорее… скорее…

И в тот самый момент, когда улыбка облегчения готова затеплиться в уголках бахаревских губ, раздается самый сильный удар. Удар скрежещущий, гулкий! Гаснет экран.

Гаснут контрольные глазки пульта. Зловещая тишина. В полутьме не слышно дыхания людей.

Старый Бахарев шатается… хватается руками за грудь и, опускаясь прямо на пол, хрипло просит:

–  Федор… там, в аптечке… на нижней полке…

К профессору кидаются три фигуры: Забродин, Градов и Алимкулов.

Они несут старого профессора по тесному коридору мимо двойного ряда дверей… Тупик. Здесь Градов нажимает в серой стене рычаг. Участок стены начинает опускаться вниз… Открывается ниша и дверь в ее глубине.

Под синим небом сверкают над облаками гигантские рефлекторы ЦСУ - Центральной станции управления. Гудят под ветром массивные фермы, вросшие в приземистое железобетонное основание… Вдруг участок стены начинает опускаться вниз… Открывается ниша… дверь! Из двери Забродин, Градов и Алимкулов выносят Бахарева.

От приземлившегося невдалеке вертолета бегут Мажид Сармулатов и Дарья Матвеевна в белом халате.

Бахарев открывает глаза.

–  Почему несете?
– спрашивает он.
– Не надо нести! Я сам…

Он опускает ноги на землю и действительно идет, поддерживаемый Градовым и Забродиным.

Когда старик видит бегущих навстречу Мажида и врача, он останавливается и, сжав лицо ладонями, задумывается…

–  Что случилось?.. Куда вы меня?

–  Немедленно вниз, в долину!
– кричит Дарья Матвеевна.
– Ему нельзя оставаться в горах! Я предупреждала!..

Оказывается, - об этом можно было догадаться и раньше - Центральная станция управления ракетой находится не в самой ракете, а на Земле.

Над облачным полем, кренясь прозрачной кабиной книзу, летит вертолет.

За рулями - Мажид Сармулатов.

Сзади над лежащим Бахаревым склоняется Дарья Матвеевна.

–  Не очень резко, но вниз, вниз!
– просит она пилота.

Мажид молча кивает, и вертолет погружается в туманное месиво облаков…

–  Как вы смели?!. Назад! В ЦСУ!
– протестует Бахарев.
– Мажид, вы слышите, что я приказал?!

–  Среди больных приказываю я!
– отвечает Дарья Матвеевна.
– Вам нельзя оставаться в горах.

–  Мне надо! Надо! Вы понимаете, что там происходит?!
– разгневанно кричит старик.

–  С вашим сердцем? С вашим давлением? Нельзя! Нельзя! Это очень трудно понять?!

–  Мне надоело слушать одно и то же!
– морщится Бахарев.
– «Сердце - давление», «сердце - давление».

–  Разве не все равно, как называется болезнь, из-за которой вы можете не узнать об итоге экспедиции на Венеру?
– с расстановкой спрашивает старая женщина, и Бахарев сразу никнет.

–  Ну-ну, - бурчит он, - нечего пугать старика. Стариков утешать надо. Мне вредно волноваться…

Дарья Матвеевна кладет руку на лоб профессора.

–  Алексей Павлович, - печально говорит она, - мы друг о друге знаем все. Я знаю, как ждешь ты посадки на Венеру…

–  Мне надо знать, на что я истратил последние двадцать лет жизни… может быть, всю жизнь, - тихо признается Бахарев.

–  Так слушай меня, старый товарищ, - грустно и очень искренно говорит Дарья Матвеевна, - еще одно… только одно путешествие в горы… и ты больше ничего и никогда не узнаешь о своей ракете.

Оба задумываются о серьезном и грустном… Вертолет над степью. Внизу - городок планетной обсерватории.

–  Связь с ракетой восстановлена?
– спрашивает Бахарев.

–  Да, восстановлена. Она летит там!
– раздраженно и с непонятной обидой машет рукой старая женщина.
– Летит твоя ракета.

Помещение центрального поста. Огонек ракеты снова ползет по линии трассы. На большом экране по-прежнему сияет «двойная звезда»: Земля и ее верный спутник. Словно ничего не случилось.

–  Что же было?!
– спрашивает Забродин Градова, когда он, тщательно просмотрев показания всех приборов пульта, возвращается на свое место.

–  Разбита солнечная электростанция ракеты, - мрачно отвечает Градов.

–  У нас осталась атомная электростанция, - облегченно вздохнув, успокаивается Забродин.

–  Кроме того, разбит запасной бак рабочей жидкости.

–  Что это значит?

–  Если мы начнем тратить запасы жидкости на работу электростанции, у нас не останется ее для посадки на Венеру!