Триста миллионов лет спустя

–  Могу я, - с готовностью дергается Леша. Но Мажид «осаживает» приятеля.

–  Я расскажу, - неторопливо поднимается он.

В просторном помещении секретариата толпятся многочисленные газетчики.

Распахивается дверь, за которой происходило совещание. Выходит президент.

–  Магнитофон, кинооператора! Немедленно!
– приказывает он и обращается к газетчикам: - Товарищи, нужен только один из вас.

–  Значит, я!
– тотчас выходит вперед Алимкулов.

Все засмеялись, но возражать не стали.

Вспыхивает «мигалка». Объекты фотоаппаратов направлены в сторону двери, из которой выходят Бахарев с Мажидом. В руках старика шар, который он теперь не хочет отдавать никому. Старый профессор выглядит ошеломленным, помолодевшим и счастливым.

Президент берет под руки Бахарева и Забродина и направляется к выходу.

По улицам города мчится вереница легковых автомашин. И мы слышим голос Бахарева:

–  Кажется, что удивительного может произойти в век атомной энергии и счетных машин, в век строительства искусственных спутников Земли и подготовки межпланетных экспедиций? Оказывается, удивительное может случиться и в такой век. Может! Случилось!

Машина президента. На переднем сиденье - президент и Забродин.

На заднем - Бахарев и Алимкулов. Старый профессор вкладывает в руки журналиста шар:

–  Шар как шар, что же тут необыкновенного, не так ли, голубчик?
– спрашивает он.
– Но есть основания думать, что он попал в угольный пласт во времена образования угля на Земле.

–  Триста миллионов лет назад?!
– изумляется Алимкулов и невольно отдергивает руки.

–  А могли на земном шаре триста миллионов лет назад быть люди?
– спрашивает Бахарев.

–  В каменноугольный период? Нет. Обезьян даже не было, - неуверенно отзывается журналист, привыкший задавать вопросы, но уж никак не отвечать на них.
– Хвощи были. Папоротники древовидные были… Стегоцефалы были… А шар сделали люди?

–  Не могли же стегоцефалы отлить шар!
– кричит старик.
– Откуда он взялся, голубчик? Откуда?

–  И вы не знаете? Кто знает? Он знает?
– журналист указывает на Забродина.

–  И я не знаю, - оборачивается к ним Забродин.
– Я знаю только одно: шар не мог пролежать в земле триста миллионов лет. По одной простой причине: триста миллионов лет назад его никто не мог сделать. Слишком неправдоподобно!

–  Для вас!
– азартно говорит Бахарев.

–  Почему только для меня?

Бахарев вместо ответа вкладывает загадочный шар ему в руки.

–  Шара не может быть, а он есть. Вот он. Чувствуете, какой тяжелый? Смотрите на него!

–  Предпочитаю не верить своим глазам и рукам, чтобы не поверить в чудеса, бога и чорта!
– говорит Забродин, возвращая шар Бахареву.

–  Вот-вот!
– смеется в ответ Бахарев.
– Чувствуете, как шар требует себе места в наших теориях? В какой из них ему найдется местечко, а, Федор Платоныч?

–  Вы догадываетесь, откуда шар взялся?
– поворачивается к Бахареву президент.

–  Каждый из нас догадывается… и каждый по-своему!
– уклончиво отвечает Бахарев.
– О своем предположении я… не решаюсь сейчас сказать, оно слишком… невероятно. Кстати, мы приехали.

Машина останавливается.

Эти бурные сутки исследователи загадочного шара воспринимали как нечто нереальное. Каждый из них в отдельности и все вместе то впадали в задумчивость, строя всевозможные предположения, то начинали бурно спорить.

Так было и сейчас.

Загадочный шар в руках молодцеватого и по-военному подтянутого профессора. Он осторожно кладет шар под жерло мощной «кобальтовой пушки».

Остальные участники «чрезвычайного совещания» наблюдают за ним через большое смотровое окно из другого помещения. У всех возбужденное состояние. Все настороженно ждут чего-то неожиданного, невероятного.

–  Попробуем гамма-лучами!
– говорит молодцеватый профессор, выходя к остальным. Он садился за небольшой пульт перед смотровым окном.
– Для «кобальтовой пушки» шар окажется прозрачным, как хрусталь, и мы увидим, что в нем есть. Полторы тысячи грамм-эквивалентов радия! Сейчас эти «полторы тысячи грамм-эквивалентов радия» что-то приоткроют в загадке шара…

Профессор переводит пластмассовый рычажок, и тотчас на его пульте вспыхивает маленький красный глазок. Слышится легкое гудение.

–  Радиоактивный кобальт из бункера транспортируется в пушку!
– говорит профессор.

Зеленая лампа над пушкой в этот момент мигает и гаснет. Вместо нее вспыхивает красная лампа.

Нервное напряжение туманит лица ученых.

–  Просвечивание началось!
– объявляет профессор. Кинооператор снимает пульт, пушку, шар под ее жерлом… Крутятся катушки магнитофона. Звукооператор записывает малейший шорох, который сопровождает это необыкновенное «совещание».

Карандаш Алимкулова лихорадочно скользит по листкам блокнота.

Мажид и Лешка, захваченные всем происходящим, скромно притулились на одном стуле.

Профессор берется за рычаг, собираясь прекратить облучение. Стрелка хронометра на пульте завершает минутный круг.

–  Удвойте экспозицию, профессор!
– тихо просит его президент.

–  Помилуйте!
– обижается профессор.
– В природе нет вещества, которое оказалось бы непрозрачным для гамма-пучка такой мощности!

Однако он ждет, пока стрелка хронометра сделает еще один минутный пробег.

Вместо красной лампы над пушкой опять вспыхивает зеленая.

–  Проявите пленку, - распоряжается профессор.

Лаборант в селом халате несет кассету с пленкой в проявочную.

–  Если в шаре что-то есть, мы сейчас увидим!
– уверенно обещает профессор.

Открывается дверь лаборатории. С мокрой пленкой в руках входит лаборант.

Профессор - руководитель института - первым глядит пленку на просвет.

–  Пожалуйста, - не совсем уверенно говорит он, протягивая пленку Бахареву.

Пленка. На засвеченном непроницаемо-черном фоне фотопленки - четкая белая «тень». Так что же это: шар или ядро? Есть что-нибудь внутри?

–  Нашлось в природе вещество, непроницаемое и для гамма-лучей, - улыбается президент руководителю Института радиоактивных веществ.

–  Фантастика!
– соглашается тот.

Пленка идет по рукам. Слышатся разочарованные возгласы.

–  А не пора ли, товарищи… вспомнить о моем институте?
– спрашивает в это время молодой ученый, который из скромности не сказал до сих пор ни слова.