Триумф еретиков
Шрифт:
На заведённое уголовное дело (вещдоки – налицо, отпечатки пальцев – на ручке сковородки!) ставится в известность партком: коммунистов не судят! Вначале их делают, как всех – рядовыми беспартийными, исключают из КПСС…
Следственное дело быстро не делается и к моменту его завершения Олеся родила мальчика и подала на развод.
И – гражданский иск в суд на… алименты!
В те времена в гражданских процессах не использовали научные методы установления родства по ДНК. Тогда использовались, как доказательный аргумент, в основном, показания соседей и подружек.
Непререкаемый авторитет Риты открыл глаза наивной селянке: если родить от капитана-рыбака, а лучше – от двоих или троих, то до конца жизни не придётся
Такая тактика была в ходу у «верботы» и «гастролёрш» на всех бассейнах страны. И была весьма успешной. А в последнее время закон был изменён в пользу интриганок: не требовалось свидетельства о браке, а достаточным считалось «ведение совместного хозяйства»! То есть, если бабульки, зорко охраняющие подъезд, засекут тебя с «авоськой» с пивом и сушёной корюшкой, то имеет место факт ведения общего хозяйства, а стало быть, капкан захлопнут как минимум на 18 лет! Потому, как ещё и за время учёбы надо платить.
Партком ждал заключения следствия по делу, а следователь ждал решения парткома о партийности обвиняемого по делу.
Вот тогда-то и вытащили Эдуарда Ростоцкого на бюро, а он предпринял встречный, иезуитский ход… и написал жалобу… на самого себя!
Поскольку шляхетские кровя не позволяли Ростоцкому лечь на пузо перед следствием и божиться, что не спал он со своей женой (кто ж поверит в такую благоглупость?), что не его это ребёнок и не бил он неверную жену сковородкой по голове, а… вляпался он, как последний лох, что не достойно командира огромного судна с экипажем почти в сто человек, доверившим ему свои судьбы и даже жизни… пришлось ему пойти на сделку с интриганкой:
Чего и было нужно Олесе!
Эдуард согласился на развод, на уплату алиментов, на отказ от делёжки жилья (что и было предусмотрительно подстраховано Олесей пропиской в квартире её любимой матушки-няни), а Олеся и её собутыльницы изменили свои прежние показания на «точно не помню» и «мне кажется», что, по закону автоматом решается в пользу обвиняемого, ибо вменяемая ему статья примирением сторон дела не закрывала.
Тамара и Ляля, как опытные лоцманы, вели Олесю к цели: «сделать» Эдика и при этом оставить его в капитанах, ибо цель – капитанские алименты, а не «пшик» из зоны… Поэтому, показания всех троих плавно перетекали со «смертоубийства» в супружескую ссору на почве ревности.
Следствие тоже сочувствовало капитану: не впервой им попадали такие «дела». И готово было приостановить дело за «недостатком улик»…
Очень многие бывшие члены КПСС (не «коммунисты» – нет, таковых в природе не было, были лишь «члены», изображавшие коммунистов) помнят то «лобное место» – отдельно стоящий стул в торце длинного стола, за которым заседало «бюро» парткома и всегда последним вопросом повестки дня был «персональные дела»… На этом стуле сидел, смущённый и растерянный капитан Ростоцкий под взглядами одиннадцати пар глаз, взирающих на него, как на прокажённого, – с откровенным отвращением и укором.
С противоположного торца стола САМ (секретарь парткома Титов) задал стандартный вопрос (на «ты», естесственно!):
– Ну, расскажи нам, Ростоцкий, как ты дожил до жизни такой, до уголовщины, и на кого ты жалуешься при этом? Нам непонятно!
– Я не жалуюсь. Я прошу защиты у коммунистов. Ведь я ничего не совершил противоправного. А меня сняли с должности. Возбудили уголовное дело, отняли квартиру и ещё в суде лежит иск на выплату алиментов… При том, что я свою жену и пальцем даже не трогал. В прямом и переносном смысле… У меня с ней… не было близких отношений… Ну – брачной ночи, что ли… Не успел. Ушёл в рейс…. Вы мне верили, когда доверяли судно и экипаж, так поверьте и сейчас, не исключайте меня из партии… Я просто «влип» в историю…
– Ну, вы посмотрите на него! Его поймали за руку, а он говорит: «рука – не моя!» возмутился САМ и с обеих сторон
стола-трибунала возник возмущённый ропот с жестикуляцией: они ожидали покаяния, а тут такая глупость и наивность: «и не бил жену и даже – смех один! – не спал с женой!» Кто ж поверит? Ясно, – ревнивец, да ещё и нас принимает за дурачков, чтоб прикрыли его выкрутасы…»Но тут взял слово начальник службы эксплуатации флота Илья Гольдман:
– Как юрист и как один из непосредственных руководителей капитана Ростоцкого я вник в дело Ростоцкого, как общественный защитник по поручению коллектива нашей службы. Я связался со следствием и вместе мы пришли к выводу, что нападение на жену – инсценировка, а «свидетельницы» – не являлись очевидцами преступления. Вопрос об алиментах – на совести обоих супругов. Но, мне кажется, суд будет на стороне законной жены, а Ростоцкий станет жертвой… спешки…. Но это – не вопрос парткома. Ходатайствую о возвращении капитана Ростоцкого на его судно, в его экипаж, с которым он успешно работал. И по работе к нему претензий нет.
После противоречивых дебатов, переглядываясь и пряча улыбки (особенно касательно «непорочной брачной ночи»! ), члены бюро парткома, уловив сигнал начальника базы не губить ему успешного капитана, постановили: объявить строгий выговор коммунисту Ростоцкому «За неправильное поведение в быту» (!?), и рекомендовать следствию (если позволяют обстоятельства дела) прекратить уголовное дело за недоказанностью вины (в то время существовала такая тенденция, когда партия «рекомендовала» следствию!), а начальнице ЖКО Новиковой возобновить партийное поручение по урегулированию личной жизни и быта коммуниста Ростоцкого и поставить его вновь на очередь для получения жилья в самый конец!
«Пущай ждёт ещё десять лет – в наказание за бестолково утраченную Базой Тралфлота аж двухкомнатную жилплощадь для какой-то сельской вертихвостки!»
Предостережением для остальных моряков, увы, это дело не послужило…
Между прочим, один из Отцов-основателей коммунистической догмы – Фридрих Энгельс в своей книге «Происхождение частной собственности, семьи и государства», на 81 стр. (М. 1948 г.), написал:
«От супружеской неверности, КАК ОТ СМЕРТИ, нет никаких лекарств».
По-видимому, коммуняка Фрэд был большой «дока» «в энтом деле» (по части ходьбы «налево»…). А то с чего это, вдруг, Карл заслал гневное письмо Фрэду:
«Как ты, женатый человек, посмел «наследить в моём доме? (Кто-то «случайно» обрюхатил молодую служанку Карла Маркса!) Гнев Маркса можно было понять: ведь, во-первых, Фрэд залез в чужой огород! А, во-вторых, подозрения, естественно, пали на безвинно пострадавшего – Маркса! А это – не по понятиям, чтобы безвинно страдать… за чужие радости.
На эту эскападу Карла шалунишка Фрэди ответил цитатой из римского писателя Теренция, ставшей «крылатой», а, главное, – очень удобной:
«Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо!» 5 , после чего он сел за стол и облёк свою мысль в рамки научного коммунизма (в смысле: «каждому по потребности»…) и что он в бронзе и в граните увековечил позже (на станице 81 московского издания, читай выше!) своего научного труда «Происхождение…»
5
Фраза древнеримского комедиографа Теренция из комедии «Самоистязатель»: Homo sum, humani nihil a me alienum puto!
Правды ради, тем самым, Фрэди здорово подгадил студиоусам аж до седьмого колена: предмет «Научный коммунизм» (вместе с сакраментальной фразой!) напрягли изучать поголовно всех – и гуманитариев, и технарей и везде выносили сии «Новые скрижали Завета» на экзамены… Вот так Фрэди попал в самую пяточку, что до сих пор, почти все поголовно люди на грешной Земле живут по заветам научного коммунизма, подаренным Человечеству Фрэдом, «аки Прометеем – огнь…»