Триумф графа Соколова

Когда в том же 1907 году Инессу отправляли на этап, в одном из писем она сетовала: «Меня хотели послать еще на 100 верст к северу, в деревню Койду. Но, во-первых, там совсем нет политиков, а во-вторых, там, говорят, вся деревня заражена сифилисом, а мне это не очень-то улыбается».

Биограф Арманд Е. Егорова писала: «Если Ленин все-таки был болен сифилисом, то подцепить его, по-видимому, он мог только у Инессы Арманд. Больше просто не у кого» («МК». 1998. 24 октября).

Похоже на правду. А то, что Ильича лечили от этой болезни и после революции, — исторический факт. Врачи, кстати по желанию пациента, были из Германии.

Последняя жертва

Товарищи по партии много сплетничали об их отношениях, но Инессу считали умной. Оправдывая это мнение, она читала лекции в партийной школе Лонжюмо.

Когда лекции закончились, Ленин предложил:

— А почему бы вам, Инесса, не вести семинарий по политической экономии? Уверен, у тебя отлично получится. (Ильич все время сбивался, называя любовницу то на «вы», то на «ты», даже в переписке. Нередко эти послания пролетарский вождь подписывал игриво и по-большевистски конспиративно — «Ваш Базиль».)

И сомневавшаяся в своих силах Арманд с присущей ей добросовестностью стала осваивать политическую экономию. Ильич даже заставал ее с «Капиталом» в руках.

Ленин захаживал на семинарские занятия. Как писал Марк Алданов, «Ильич хотя кое-чем оставался не очень доволен и дополнял, но хвалил Инессу. Крупская на ее лекциях и практических занятиях не бывала. Сплетники не ошибались: Ленин по-настоящему влюбился, — вероятно, в первый и последний раз в жизни».

В результате товарищ Арманд подтвердила афоризм другого знатного вождя, который позже заявил: «Нет крепостей, которые не смогли бы взять большевики».

Надежда Константиновна то ли умом была попроще, то ли не чувствовала в себе педагогического призвания, хотя в советское время командовала на ниве просвещения и запрещала великих писателей — Льва Толстого, Федора Достоевского, того же Надсона и прочих, но не только семинарий не вела, даже лекций не читала.

А вероятнее всего, все эти семинарии справедливо считала глупостью и блажью, предпочитая заниматься домашним хозяйством, обеспечивая по мере сил уют гению пролетарской революции, а заодно и его пассии.

Впрочем, Ильич относительно не участия Крупской в лекционном деле был не в претензии. Хороший борщ и рюмка водки к нему хороши сами по себе, без всяких классовых противоречий. Тем более что Арманд даже тарелку не умела вымыть.

У Надежды Константиновны своего личного ничего не было. Все, что она имела — кочевой быт, партийные деньги, — все это принадлежало мужу, который с законной точки зрения и мужем не являлся.

Как естественное следствие, Ильич вплоть до Октябрьского переворота не разрешал Крупской даже пользоваться своей природной фамилией. Лишь в 1918 году она короткое время подписывала документы и письма: Н. Ульянова.

Но вскоре Ленин и эту вольность запретил.

И вот однажды Крупская, воспитанная своим гениальным мужем в духе полнейшего растворения и самоотрешения, взглянула на Ильича большими серыми глазами, и глаза эти были полны слез. Она произнесла:

— Владимир Ильич, я все тщательно обдумала. Я готова уйти, предоставив тебе полную свободу в отношениях с Арманд.

Ильич задумался, постучал по привычке пальцами по крышке стола, решительно заявил:

— Гм-гм, Надя, твое предложение не выдерживает критики — ни с практической, ни с теоретической стороны. Я отвергаю его как волюнтаристское. И впредь ко мне с такими глупостями не ходи. У тебя с Инессой наконец-то наладились прекрасные товарищеские отношения. Береги их. Что нынче у нас будет на ужин?

Ради истины заметим: некоторые биографы полагают, что у товарищей Ленина и Крупской отношения тоже были лишь товарищескими.

Извращенцы

Это была странная эпоха.

Извращались вековые семейные традиции, осквернялось брачное ложе. Делалось это до тошноты цинично, а порой намеренно лживо.

Уже в 1914 году отсняли фильм «Анна Каренина», от которого, будь жив, содрогнулся бы Толстой. Порочная женщина, ради блудного греха бросившая ребенка и нарушившая подвенечную клятву в отношении порядочного и честного мужа, вдруг была выставлена героиней. Зритель, в массе своей незнакомый ни с первоисточником, ни с философией великого мыслителя, плакал и сочувствовал «несчастной жертве социальной несправедливости».

Общество скатилось в нравственное болото.

То, что прежде было постыдным, для многих сделалось обычным.

Самая высокопоставленная большевичка Александра Коллонтай совершенно открыто содержала любовников, а меньшевика Маслова любила на глазах его больной, беспомощной жены.

Про амурный треугольник семейства Брик и поэта Маяковского сказано много. Зинаида Гиппиус годами вовсе не платонически держала возле себя литератора Дм. Философова, и все это с ведома мужа — знаменитого в начале века Дм. Мережковского.

Поэтесса Галина Кузнецова годами жила в семье великого Ив. Бунина. Продолжалось это и после того, как возникла ее лесбиянская связь с Маргой Степун, сестрой известного философа. Более того, Марга с весны 1934 года тоже переехала в дом нобелевского лауреата, где вместе с Галиной прожила восемь лет.

Увы, подобных примеров из «революционной» эпохи много.

И семья «самого человечного человека» вовсе не исключение.

Растление из сфер высших проникало в низшие — мещанское, рабочее, крестьянское. Распадались семьи, безнравственность все глубже погружала свои ядовитые щупальца в общество. Этими продуктами распада питалось все самое дурное, что было в обществе — революционные элементы, множившиеся со скоростью крыс.

Не будь семейного разложения, может быть, никогда не свершилось бы разложение главное, историческое — Октябрьский переворот 1917 года и последовавший за ним маразм большевистский — на десятилетия.

Безнравственность личная и попрание всех моральных устоев общества легко перешли в безнравственность государственную.

Кончилось подавлением всех свобод, безмерным восхвалением хама и морем крови.

Тихий ход

Соколов обратил внимание, что после Поронина отношения двух ленинских женщин стали сдержанней, даже сердечней. Друг к другу, по крайней мере при госте, они теперь относились приличней, обращались на «вы».

Арманд протянула тарелку:

— Граф, рекомендую тарталетки с сыром. Совсем свежие…

Ленин взял в руки маленький графинчик:

— Позвольте хотя бы рюмку водки — очень полезно для пищеварения.

— Кушайте, граф, бутерброды с сыром и икрой, — Крупская заботливо положила сыщику на тарелку.

Соколов подумал: «Они ухаживают за мной, как за женихом, которому хотят сплавить беременную на пятом месяце дочь».

Вдруг Ильич обратился с вопросом:

— А в шахматы, граф, вы играете?