Шрифт:
Глава 1. Лифт
У всякого нормального человека
временами возникает желание:
наплевать на руки,
поднять черный флаг
и начать резать глотки.
Мыслить как преступник (Criminal minds)
— Ты идиотка? Или просто припадочная? — он перевел взгляд с меня на свою мерзко розовую рубашку с расползающимся на ней кроваво-красным пятном от свежевыжатого гранатового сока. Презрительный взгляд переквалифицировался в бешеный, но он смог совершенно безэмоционально резюмировать. — Скорее, идиотка.
— Мы разве на
И мне скоро станет плохо. Надо продержаться всего несколько минут. Римма Викторовна уже сообщила, что проблема с застрявшим лифтом будет вот-вот решена.
Почему у меня не арахнофобия? Прости, Василий, я от страха погорячилась.
Вот очень изящная боязнь — дентофобия. Так нет, не она!
Модная номофобия? Как это современно: бояться остаться без мобильной связи! Увы, и не она.
Вот прекрасный вариант — аблютофобия! Была бы я сейчас в заношенном, нестираном брючном костюме, который элегантно сидел бы на моем немытом, дурно пахнущем теле.
Или атихифобия, например? А что? Чудесный выбор! Боязнь совершить ошибку, маниакальное стремление к порядку, успеху, положительному результату. Только этот вариант больше подойдет не мне, Нине Симоновой-Райской, а господину Тостеру. Да! Сегодня он будет Тостером и лишится почетного звания господин Холодильник, которое получил от меня в самом начале нашего знакомства за высокий рост, широкие плечи и параноидальную любовь к белым, нет, белоснежным рубашкам.
Пока паническая атака не привела к ярко выраженным физиологическим симптомам и не выдала меня с головой, я начинаю грациозно и очень интеллигентно садиться на пол лифта.
— Тебе плохо или ты так артистично демонстрируешь мне свой страх? — недовольный (впрочем, как всегда!) моим поведением Тостер подхватывает меня подмышки. — Ни за что не поверю, что ты меня боишься! Или у тебя клаустрофобия и я первый раз ни при чем?
— Вовсе нет! — вяло сопротивляюсь я, схватившись за розовую ткань его модной сорочки, подаренной ему святой Светланой, и еле-еле выговариваю, гордясь и своей памятью, и четкостью речи. — У меня нет никаких фобий, кроме гексакосиойгексеконтагексафобии.
— Вы скоро?! Девушке совсем плохо! — рычит в динамик Тостер, и испуганный голос нашего инженера Дениса Владиленовича сообщает, что буквально через пару минут нас спасут.
— Смотрите, вычту из вашего жалования стоимость каждой минуты сверх обещанной вами пары! — продолжает рычать Хозяин всего и всех в этом здании.
— Даздрасен Владиленович — механик от бога! — кидаюсь я на защиту старого друга, болтаясь в руках Хозяина тряпичной
куклой. — За столько лет этот лифт ни разу не ломался. Ни разу! Пока…— Пока ты в него не влетела, — понимающе заканчивает за меня Тостер, неуклюже поворачиваясь со мной в руках, словно пытаясь найти место для моего складирования, но так и не решившись посадить меня на посыпанный стеклянной крошкой пол лифта. — Ты говоришь второе непереводимое слово. Это признак панической атаки?
Ничего не придумав и, видимо, устав поддерживать меня под руки, Тостер взял меня на руки.
— Всё переводимо, — ворчу я, тут же потеряв связь с приступом, поскольку оказалась в объятиях личного врага, войной с которым живу и энергетически подпитываюсь уже полгода. — Дениса Владиленовича на самом деле зовут Даздрасен Владиленович. Да здравствует седьмое ноября. Стыдно не знать!
— Стыдно?! — мышцы на руках Тостера сжимаются, словно он решил бросить меня на пол. — Почему я должен стыдиться того, о чем я не знаю, поскольку об этом мне никто не говорил?
— Потому что это ваши люди, без которых жизнь этого дома невозможна. Юрий Александрович всё обо всех знал. А Дарья Владиленовна, сестра Дениса Владиленовича, тоже не Дарья, — радуюсь я дополнительной возможности рассориться с Хозяином перед тем, как мы расстанемся, словно почти драки, разбитого кувшина с соком и испорченной (надеюсь, навсегда!) рубашки недостаточно.
— И кто же она? — спрашивает меня Тостер, встретившись наглым взглядом своих больших карих глаз с моим гордым (гарантирую!) взглядом.
— Она Даздраперма, — снисходительно сообщаю я, не собираясь помогать ему в расшифровке.
— Тоже что-то там да здравствует? — находчиво говорит Хозяин.
— Да здравствует первое мая! — хвастаюсь я осведомленностью. — Это они для таких, как вы, вынуждены родные имена менять на удобные.
— Как я?! — Тостер подбрасывает меня на руках, словно я кусочек поджаренного хлеба. — Я-то здесь причем? Люди с труднопроизносимыми именами представляются Денисом и Дарьей, а я виноват? Ты дура?
Начинаю ужом вертеться в его руках, пытаясь встать на пол. От боязни не осталось и следа! Да я про нее просто забыла! Тостер дает мне встать на ноги, но только для того, чтобы прижать к своей груди мою спину.
Мой костюм! Ленка убьет меня! Я его непоправимо испортила мокрой от гранатового сока рубашкой.
— Не рыпайся! — Хозяин прижимает меня еще сильнее. — Стекло кругом! Не хватало еще, чтобы ты и кровавые порезы на меня списала.
Затихаю, придумывая достойный ответ, но ничего не приходит голову от нервного перенапряжения.
— Если сейчас эти Да здравствует не запустят лифт! — снова рычит в динамик Тостер. — Всех поувольняю к чертовой матери! Всю секту староверов.
— Какое невежество! — радостно фыркаю я, вдохновленная новой темой противостояния. — То староверы, а это люди с революциоными именами! Тогда бы они были Каллистратами, Ермилами, Гермогенами, а не Да здравствует.
— А их дети? — вдруг спрашивает меня Хозяин, развернув лицом к себе и пачкая (гадина!) мой великолепный голубой брючный костюм и спереди.