Трофей для Зверя

Глава 10

Так плохо ей не было никогда в жизни. В голове непрерывно гремели колокола, каждый их удар причинял мучительную боль, и казалось, что ей не будет конца.

Мел не могла пошевелиться — тело ее не слушалось, и порой его пронзало разрядом, будто кто-то использовал ее собственную плеть на ней самой. Не могла открыть глаза. А может и могла, но мир все равно оставался черным пятном, в котором ничего невозможно разобрать. Какие-то отголоски, с трудом пробивающиеся сквозь гул, то ли голоса, то ли завывания диких зверей. Потом тишина, настолько мучительная, что хотелось кричать и звать на помощь, но голос тоже не слушался.

Мел была заперта в своем теле, и в те моменты, когда приходила в себя, испытывала ни с чем несравнимый страх, что теперь это ее жизнь. Неужели, все те, кого она отправила под корону, испытывали то же самой? Она даже не могла представить размер той ненависти, которые они должны были к ней испытывать за такие мучения.

Впрочем, мысли тоже в голове надолго не задерживались, и она проваливалась в абсолютную пустоту, в которой не было ни звуков, ни видений, ни ощущений. Ничего. И сама Мел в эти моменты была ничем, и не понимала, что здесь делает, почему не уходит. Ведь там за гранью уж точно должно быть лучше, чем здесь. Там должен быть свет, тепло и еще что-то хорошее. Что-то, чего ей так отчаянно не хватало на этой стороне.

Но стоило только потянуться в сторону грани, как вокруг нее сжималась жёсткая удавка. Кто-то не отпускал ее, не позволял уйти и забыть обо всем.

Потом она почувствовала прикосновение. Легкое, как крылья бабочки, почти невесомое, от которого по всему телу растекалось тепло. Где-то на задворках памяти мелькнул и тут же погас образ синеглазой девушки, пришедшей в Асоллу вместе с завоевателями.

После нее боль утихла, а темнота осталась. Она не хотела отпускать Мелену из своих коварных объятий, лишала воли и по-прежнему манила, обещала вечное блаженство. Постепенно Мел полюбила эту темноту. В ней было спокойно. Не нужно ни за что сражаться, носить ненавистную броню и выполнять глупые приказы. В темноте было приятно. Здесь можно дрейфовать на черных волнах и ни о чем не думать. Здесь можно остаться навсегда. Она была готова к этому. Она хотела этого.

Но ее снова придавливало чем-то тяжелым, и становилось сложно дышать. На смену покорности приходило вялое желание бороться. В такие моменты она пыталась повернуться, но слышала неизменное:

— Спи!

И почему-то покорно проваливалась в небытие.

Иногда темнота сдавалась и посылала ей сны. Жаркие, наполненные прикосновений, таких реальных, будто все это происходило наяву. Она чувствовала чужие руки на своей коже, чужие губы на своих, тяжесть тела и ощущение, будто рассыпалась на миллионы осколков.

Это было неправильно, но так томительно сладко, что она готова была молить о том, чтобы это никогда не заканчивалось. Она отчаянно нуждалась в чужом тепле и тянулась за ним, все дальше уходя от опасной черты.

А потом она проснулась…

В комнате было светло. Сквозь неплотно зашторенные окна внутрь пробивались холодные лучи зимнего солнца. В их светлых прорехах неспешно кружились пылинки. Мел на миг зависла, наблюдая за тем, как они вращаются и плавно плывут по воздуху. После долгой тьмы, даже такая мелочь казалась волшебством.

Впрочем, длилось это волшебство недолго. На смену ему пришли дурные предчувствия и непонимание.

Над кроватью плотными фалдами висел зеленый бархатный балдахин.

Насколько Мел помнила, такой был в одной из комнат придворных в южном крыле. Как она тут оказалась? Память упорно отказывалась выдавать хоть какую-то информацию. Мел помнила комнату, покрытую белесым инеем, Рамэя, корону на своей голове и злой янтарь кхассера. На этом все. Ни того, чем закончилась болезненная процедура, ни того, что происходило дальше, она восстановить не смогла.

Плохо. Мел терпеть не могла, когда что-то выходило из-под контроля. Сейчас из-под контроля вышла вся ее жизнь.

Она попыталась подняться и только тут обнаружила, что прикована. Одни металлические наручники пристегивали ее правую руку к изголовью кровати, а другие прикалывали левую ногу к передней части.

Мелена по-прежнему оставалась пленницей, только вместо каменного мешка камеры, была по диагонали растянута на широкой кровати, как бабочка под смотровым стеклом любопытного Морта.

— Какого…

Мел дернула рукой, стремясь освободиться. Дотянулась до металлического обода и попыталась его разжать. Конечно, ничего не вышло. Попытка освободить ногу тоже провалилась.

Она только запыхалась от тщетной борьбы и раздраженно откинулась на подушки, судорожно соображая, что делать дальше. Надо как-то выбираться.

Ей доводилось слышать истории, как воины, попавшие в плен, умудрялись сбежать из таких оков, попросту вывернув себе большой палец.

Всего то и надо — ухватиться покрепче и дернуть так, чтобы сустав выехал. Тогда можно будет протащить ладонь сквозь узкое кольцо и освободиться.

Упрямо поджав губы Мел снова потянулась к своей правой. Боль несмертельна — выдержит. Она ухватилась поплотнее за большой палец, зажмурилась, и…

— На твоем месте я бы не стал этого делать. — спокойный голос прозвучал, как гром среди ясного неба.

Притихшая Мелена медленно разжала кулак и опустила руку. Из темного угла, неотрывно глядя на нее, вышел зверь.

***

— Очнулась, — он не спрашивал, утверждал.

Подошел ближе и по-хозяйски положил ладонь на шею. Мел напряглась, думая, что задушит, но он лишь проверил, как бьется сердце и отступил.

— Сколько я была в отключке? — общаться с врагом не хотелось, но ей нужно было знать сколько времени потеряно в пустую.

— Почти две недели.

Эти слова словно ледяные глыбы упали между ними.

Мелена даже подумала, что кхассер пошутил, но в янтаре не было ни намека на веселье, только холодное спокойствие и уверенность. Вряд ли у андракийца вообще было чувство юмора.

Тяжело втянув воздух, Мелена отвернулась.

Почти две недели. За это время столько можно было сделать…например, полностью сломить сопротивление Асоллы.

Она снова перевела взгляд на окно, сквозь которое было видно кусок блеклого зимнего неба. В прошлый раз, когда она была на улице, его застилали клубы черного дыма.

Сейчас не было слышно ни звона оружия, ни шума борьбы. Подозрительная тишина и спокойствие.

— Это твоя комната?

— Моя.

— Зачем я здесь?

— Я должен был оставить тебя в камере?

— Ты должен был оставить меня подыхать, — равнодушно повела плечами, — я бы так и сделала.

— Это было бы слишком просто, — криво усмехнулся Маэс, — а у меня на тебя большие планы.