Трогать запрещено

Губы начинают дрожать. Приходиться стиснуть ладони, впиваясь ногтями в кожу до боли, чтобы удержаться от поспешных выводов и крокодильих слез. Сумбур. В голове один сумбур! Слова, слова, слова – все сказанное Аллой Демьяновной крутится, как на бешеной карусели, я выдыхаю:

– Не понимаю… – подавшись вперед. – О какой ситуации вы говорите?

Алла Демьяновна вздыхает, как мне кажется, тоже сочувственно. Да что они все сегодня меня жалеют-то, а?!

Ректоресса тянется и открывает верхний ящик стола, достав оттуда черную папку. Недолго думая, протягивает ее мне.

– Наша академия печется не только о хороших отметках и идеальной выучке будущих артистов балета, но также для нас важна моральная сторона и облик академии. А такое, увы, нашу репутацию и репутацию наших балерин порочит…

Что там говорит Алла Демьяновна дальше я не слышу. Меня словно с головой под воду окунули: слова долетают, как тихое эхо, откуда-то издалека. Я открываю папку и перестаю дышать от накатившей паники. Она топит и сжимает. У меня в руках, перед моими глазами фото. Мои фото. В том самом развратном боди на сцене ночного клуба, где я по дурости своей согласилась выступить в вечер мальчишника Титова…

– Это… как… – сиплю.

Это всего пара кадров. Снимки из зала. Я ведь сделала всего пару движений, прежде чем Богдан утащил меня со сцены, но кому-то было их достаточно, чтобы успеть прихватить меня в кадр, в общий план с остальными девочками. А мое лицо, стоящее в первой линии, как назло, видно слишком отчетливо и ясно, даже несмотря на полумрак.

На глаза наворачиваются слезы. Я боюсь их даже поднять на Аллу Демьяновну. Прежде, чем ректоресса говорит следующие слова, я уже и так понимаю, каков будет итог этого разговора:

– Мы подготовили документы на твое отчисление из Академии, Юля. Мне очень жаль.

Глава 36

Юля

– Алла Демьяновна, это была ошибка! – сжимаю снимки, вскидывая полный мольбы взгляд. – Я сглупила, я не подумала о последствиях, я вообще не думала, что это может быть проблемой! Я ведь ничего плохого не сделала, – срывается мой голос, губы дрожат.

Я проталкиваю ком, застрявший в горле, понимая, что я не могу так просто и быстро сдаться. Не сейчас. Не тогда, когда решается моя судьба, мое будущее, моя жизнь.

– Юля, послушай…

– Клянусь, больше такого не повторится! Накажите меня, сделайте выговор, штраф, но только не отчисляйте. Умоляю! Я…

Ректоресса поднимает ладонь, жестом останавливая меня. Потирает переносицу и поднимается из-за массивного рабочего стола, прохаживаясь вдоль кабинета. Ее каблуки звонко цокают в ритм с тикающими настенными часами.

Я, вцепившись в снимки, как в спасательный круг, все больше тону в болоте отчаяния. Секунды молчания Рамченко тянутся, как вязкая вечность. Снова открываю рот, чтобы сделать еще одну унизительную попытку оправдаться, когда Алла Демьяновна говорит:

– Как я уже сказала, если бы эта информация осталась между мной и тобой, то я ограничилась бы предупредительными мерами, Юля, – замирает напротив меня, теребя в руках дужку стильных очков. – Но, увы. Есть третье лицо, которое по каким-то непонятным мне причинам заинтересовано в твоем отчислении.

– Но…

– Не перебивай, – сурово одергивает меня ректоресса.

Я втягиваю голову в плечи и вспыхиваю, напрочь пропуская мимо ушей слова Аллы Демьяновны про “третье лицо”.

– Третье лицо заинтересовано в твоем отчислении, а я, в свою очередь, не заинтересована в том, чтобы подобное поведение, недостойное профессии балетного артиста, порочило мою Академию. Мы уже много лет строго следим за чистотой нашей репутации и репутации наших студентов. Полуголые танцы в стриптиз клубах…

– Это не стриптиз!

– Это нюансы. Ты должна быть образцом чистоты и невинности, а не таскаться по клубам, выставляя все свои прелести напоказ.

– Вы не можете! – подскакиваю на ноги, все еще сжимая в руках злосчастную папку. – Вы сами сказали, что я подаю большие надежды! Учусь на отлично, посещаю все занятия и тренировки, спросите у любого преподавателя – ни единого пропуска или хвоста. Дайте мне шанс, прошу!

– У тебя и правда талант, скрывать не буду, – кивает Алла Демьяновна и всего на миг мне кажется, будто все не так безнадежно. Но этот “миг” разбивается, как хрустальный шарик, брошенный с неимоверной высоты, о следующие слова ректорессы:

– Но таких как ты – талантливых – наша Академия выпускает каждый год, да не по одной. Ты просто одна из многих, девочка. Исключений быть не может.

Падает все. Надежды бьются, планы рушатся, сердце рвется от скрутившей его невыносимой боли. Вот так вот, Юля. Ты не особенная. Ты не стоишь борьбы за тебя. Ты вообще ничто. Пусто место.

С моих губ срывается до ужаса жалкое и очевидное:

– Я не смогу без балета.

– Ты можешь попробовать восстановиться или перевестись в другое учебное заведение. Это все, что я могу тебе предложить.

– И все же, может, есть возможность…

– Увы. Мне предельно ясно дали понять, что “ославят” нашу академию на всю страну этими снимками и тем, чем занимаются наши будущие потенциальные примы в свободное от учебы время. Это будет скандал. Шила в мешке не утаишь.

– Кто? – наконец-то доходит до меня понимаете того, что круг лиц, посмевших “сдать меня”, весьма ограничен. Вечеринка Титова была закрытой.

– Что “кто”?

– Кто вам принес эти фото? Кто пригрозил вам публичным позором?

– Об этом я распространяться не буду, – резко отрезает Рамченко. – Прости, Юля, но ты должна меня понять.

– Это женщина? – и не подумала отступить я. – Блондинка? Она принесла эти снимки? – стискиваю зубы от злости, чувствуя, как стремительно на щеки набегает краска. – Что еще она вам сказал?

– Вы забываетесь, студентка Данилова. Отчитываться перед вами я не намерена. А по поводу этой ситуации, – кивает на зажатую у меня в руках папку Алла Демьяновна, – как я уже сказала, моральная сторона не менее важна в нашем деле, чем хорошие физические данные. Все наши балерины должны быть истинными леди. Все скелеты в их шкафах должны там и оставаться. Точка.

– Это несправедливо – отчислять меня за единственный промах! – сжимаю кулаки, топнув ногой. Как маленький капризный ребенок? Ну и пусть! Это нечестно! Неправильно! Низко и подло!

Рамченко этот мой жест ни капли не трогает. Ректоресса огибает стол, садится и отстраненным спокойным тоном сообщает:

– Документы заберешь у секретаря. Подпишешь обходной лист. Комнату в общежитии освободишь к завтрашнему утру. Разговор окончен. Мне жаль, – берется за ручку Алла Демьяновна, всем видом ставя точку в нашем разговоре. Жирную, несправедливую точку.