Трон императора: История Четвертого крестового похода

Отто не меньше меня хотел, чтобы она поехала с нами. Он был доведен до такого отчаяния и преисполнен такой решимости убедить Джамилю остаться у нас, что иногда отправлялся в Перу без меня и пытался договориться с охранниками через ворота, после того как я получал свою ежедневную порцию отказа. Я знал, что успеха ему не добиться, но, когда бы он ни предпринимал очередную попытку, я с нетерпением ждал его возвращения — вдруг все-таки он приведет с собой Джамилю. Каждый раз я ловил себя на радостном предчувствии, а потом корил за такую глупость, пока в конце концов не оставил всякую надежду. Это повторялось изо дня в день, делая нашу жизнь в маленькой хижине какой-то уютной.

Поэтому однажды, вскоре после обеда, я был поражен, услышав голос Джамили, доносившийся из-за хижин: она шла и отвечала на какие-то вопросы Отто.

Она возвращалась ко мне.

Я распахнул дверь столь стремительно, что чуть не сорвал ее с кожаных петель.

60

Джамиля не могла меня обнять, потому что, как и Отто, держала целую охапку тряпья. Она дернула локтем, и я послушно посторонился, пропуская ее в хижину. При этом, как дурак, улыбался, а сердце мое стучало так сильно, что казалось, туника на груди трепещет.

— Неужели Отто уговорил их отпустить тебя? — радостно спросил я.

Джамиля покачала головой, пытаясь найти место, куда бы скинуть ношу.

— Я случайно наткнулась на него, когда он пополнял свою коллекцию, — ответила она, взглянув на тряпки.

Лилиана заулыбалась и начала приподниматься со стула. Отто оказался добытчиком, и за этот период заточения и лишений его мародерские пристрастия переключились в основном на тряпки. В углу хижины собралась целая гора прекрасного пеленального материала (парчовые обрезки, шелковые лоскутки, куски кожи, как раз на детскую обувку), прямо хоть спи на ней, хотя ребенку предстояло появиться на свет еще только через два месяца. Отто забрал у Джамили тряпки и присоединил к остальным. Он гордился собой.

— Хоть это и не военные трофеи, все равно, господин, вы герой любой будущей мамаши, — сказала Лилиана.

Она потянулась к Джамиле, чтобы поздороваться, и та обняла ее, но не очень крепко, просто в знак уважения. Лилиана, сразу это почувствовав, отстранилась и внимательно посмотрела на подругу. Я подошел к Джамиле, чтобы тоже ее обнять.

Но Джамиля по-прежнему избегала смотреть на меня и даже не делала попыток приблизиться, что создавало неловкость. Отто с Лилианой переглянулись, а я сделал вид, что ничего не замечаю.

— Грегор только что вернулся с отрядом фуражиров, — объявил Отто, целуя Лилиану в щеку. — А мне предстоит ночная вылазка: по слухам, голова Иоанна Крестителя спрятана в деревушке к северу отсюда, так что Бонифацию понадобился для этого дела его лучший охотничий пес.

Лилиана запричитала, как всегда делала перед отъездом Отто из лагеря.

— Дай мне накидку, — наконец сказала она, протянув руку. — Я пойду с тобой встретить Грегора. — При этом она не добавила: «Потому что этим двоим, видимо, нужно поговорить с глазу на глаз».

Когда мы остались одни, Джамиля наконец посмотрела на меня.

— Мы переселяемся, — хрипло сказала она.

— Мы? — подозрительно спросил я. — Куда?

Она покачала головой.

— Тебе нельзя с нами.

— Тогда кто это «мы»? — не отступал я.

— Сам знаешь, — сказала она, потупившись. — Хочу кое-что тебе сказать, потому что неизвестно, когда мы снова увидимся…

— Перестань, немедленно перестань! — сказал я, тряся головой. — Перестань говорить чепуху. Не знаю, куда переселяются иудеи, но мы с тобой…

— Мое сердце разделилось на три части, — сказала Джамиля, не обращая внимания на мои слова.

Проклятье! Похоже, она все это отрепетировала.

— В одной части двое моих погибших детей, и больше никого. В другой я храню тех, кого когда-то знала или любила, — родителей, мужа, всех остальных.

Пауза. Нет, определенно она репетировала.

— А в третьей части — один только ты. И так будет всегда. Я хочу, чтобы ты знал… — Она прерывисто вздохнула. — Мы с Самуилом поженились.

Понятия не имею, что делало мое тело следующие несколько минут. Я в жизни не был так огорошен.

— Джамиля… — наконец выдохнул я, по-прежнему не веря тому, что услышал.

— Это очевидный и необходимый для обеих сторон союз. Он пойдет на благо всей общине.

С тем же успехом она могла бы говорить по-норвежски.

— Какой общине? — Я едва дышал. — Перу вот-вот снова разрушат, и ты это знаешь…

— Поэтому мы и переселяемся. Немедленно. Нам не видать здесь покоя, пока на троне будет Мурзуфл. И конечно, мы не можем сидеть и умирать от голода, прячась в тени крестоносцев. Мы отстроимся, как только отыщем прибежище. В общине должны быть семьи, и мы с Самуилом можем создать такую семью. Поэтому наш союз пойдет на благо всей общине, — повторила она.

— А тебе он пойдет на благо? — Бесполезный вопрос, но я пытался привести в порядок свои чувства.

— Это все-таки лучше, чем жить нахлебницей среди христиан-крестоносцев. И лучше, чем жить нахлебницей среди иудеев. Это хороший союз, — сказала она так, словно пыталась убедить себя в первую очередь. — Я вдова его брата, так что такой брак — вполне обычное дело. Мы оба умелые лекари. Вместе мы преуспеем. Но сейчас его допрашивают в связи со смертью Алексея, поэтому мы вынуждены покинуть эти места.

Наступила тишина. Мысли мои туманились.

— Я сказала, что мы поженились, но на самом деле все не так просто. Сегодня утром мы обручились, а свадьба будет через год, — сказала она, словно это что-то меняло. — Таков обычай у иудеев в этой части света. Обручение, совместное проживание в течение года, а потом уже свадьба. Это позволяет убедиться, что союз хороший, и предотвратить развод.

— Ты обошлась со мной бесчестно.

— Нет…

— Хватит! — Я схватил ее за плечи и затряс так, что она съежилась. В эту секунду я ненавидел нас обоих. — С каждым днем я все больше влюблялся в тебя, и ты это знала, и ничего не делала, и не предупредила меня, что в конце концов уйдешь к кому-то другому.

— В чем именно ты меня обвиняешь? — нервно спросила она. — Помимо того, что я иудейка. Ты обещал вернуть меня в родное племя, и ты это сделал. В чем я тебя подвела?

Я взвыл от отчаяния и отпустил ее, но стукнул кулаком по стене так сильно, что чуть не сломал себе руку и завыл теперь от злости.

— Твои чувства неглубоки, — тихо произнесла она. И вновь ее речь показалась мне отрепетированной. Возможно, она слышала ее из уст Самуила. — Знаешь, как часто бывает, когда человеку кажется, будто он получит то, к чему стремился, а в последний момент все срывается? В таком страдании нет ни чего необычного или благородного.