Трон Знания. Книга 5

Адэр прижал пальцы к вискам:

— Что может быть страшнее смерти любимого человека?

— Смерть ребёнка, Ваше Величество.

Адэр встряхнул головой:

— Какого ребёнка?

— Я говорю о своих детях. У меня их было двое.

Адэр двинулся между стеллажами, не понимая, куда идёт, зачем идёт:

— Родина — это не просто слово, Кебади. Так получилось, что у меня есть родина, а я живу в другой стране. И так получилось, что я… не знаю, какую страну люблю больше… Я родился и вырос в Тезаре. Мой отец в Тезаре. Моя мать похоронена в Тезаре. Но Грасс-дэ-мор за четыре года стал мне близким и дорогим, как Тезар. Я король Грасс-дэ-мора. Он дорог мне, как родина. Я могу назвать его второй родиной, Кебади?

За спиной едва слышно прозвучал хриплый голос:

— Можете, Ваше Величество.

— Родина — это не просто слово… — повторил Адэр.

— Не просто слово.

— За родину люди отдают жизни. Зервана назвали предателем. Он предал не родину. Он её выбрал. За родину он отдал свою любовь. Представь Кебади, ты любишь женщину. Любишь так сильно… как Зерван… А потом уезжаешь в другую страну и почему-то женишься на другой женщине… Почему он так поступил?

— Не имею понятия, Ваше Величество.

Адэр остановился и принялся рассматривать паутину трещин на каменных плитах под ногами:

— Эти записи расшифровывают слишком долго…

— Слишком долго.

— Раньше я не верил, что от горя можно умереть, а теперь верю. Зерван умер, обнимая труп своей женщины. Он любил… Любил по-настоящему. Как можно отказаться от такой любви? Добровольно отказаться от человека, без которого дышать трудно… — Адэр улыбнулся через силу. — Маркиз Бархат как-то сказал, что любовь надо отрывать, как пластырь. Любовь — не пластырь. Настоящую любовь невозможно оторвать.

— Мне очень жаль.

— Кого тебе жаль, Кебади? — Адэр устремил взгляд на летописца. — Зервана? Не смей его жалеть. Он всё сделал правильно. От его решения зависели сотни или тысячи жизней. Я в этом почему-то уверен… Нельзя любить так сильно и просто отвернуться. Зерван стоял перед выбором: убить любовь или убить ради любви. Он всё сделал правильно. Ты ни черта не понял, Кебади.

— Я ничего не понял, Ваше Величество, — эхом прозвучал голос летописца.

Адэр посмотрел по сторонам. С трудом выдохнул:

— Как он жил тринадцать лет? Без неё. Тринадцать лет. День, как год.

— Человек привыкает к боли.

Адэр покачал головой:

— Привыкает… Я хочу знать, почему он бросил жену, почему поехал в Партикурам, почему поспешно женился. Хочу знать, чем его шантажировали. Просмотри книги, рукописи, старые газеты. Может, найдёшь.

Кебади поклонился:

— Сейчас же займусь этим, Ваше Величество.

Из архива Адэр направился в покои маркиза Яриса Ларе. Протянув руки к огню, посмотрел на часы сбоку камина. Полночь. Но уходить уже поздно: слуга скрылся за дверями спальни.

— Наконец-то вы услышали голос рассудка, — промолвил Ларе, шагая через гостиную и на ходу застёгивая халат. — Я уже хотел звонить Трою Дадье. — Приблизившись к Адэру, взял его за плечи и заглянул ему в лицо. — Что с вами происходит?

— Не знаю. Живу, как в угаре от похмелья.

Через час автомобиль повёз правителя в клинику маркиза. При обследовании никаких заболеваний выявить не удалось, но Ларе настоял, чтобы Адэр остался в клинике на неделю.

Вернувшись в замок, Адэр обнаружил на столе газету «Криминальный вестник». Напечатана сорок лет назад в Маншере. В газете была опубликована статья под заголовком: «Загадки без ответов». Автор рассказывал о нераскрытых преступлениях прошлого века.

Кебади обвёл карандашом два абзаца. «Во время танцевального праздника, который ежегодно проводится в Партикураме, было совершено покушение на старшего советника Его Величества. Гвардары задержали более двухсот иностранных граждан, приехавших на праздник. Точная цифра нигде не указывается. Подозреваемые в организации и совершении преступления выпущены на свободу за неимением улик и доказательств». Перед глазами Адэра чернели две даты: покушение состоялось за три недели до свадьбы Зервана, подозреваемых выпустили через два дня…

*

Зашуршали шторы. Солнечный свет безжалостно выдернул Эйру из сна без сновидений. Сморщившись, она уткнулась лицом в диванную подушку.

— Вставай! — произнесла Кенеш и, распахнув форточку, впустила в комнату запах близкой весны. — Такая живая женщина, а лежит как мёртвый труп.

Эйра пыталась вспомнить, зачем она попросила Мебо привезти к ней старуху. Вспомнила… отправить в Ракшаду.

— Вставай, — повторила Кенеш. — Пойдём смотреть на море. От ваших лесов у меня скоро дурно будет.

— Мне.

— Что — тебе? — переспросила Кенеш, шелестя на столе бумагами.

— Мне дурно будет. И ничего не трогай!

— Конечно, будет дурно. Посиди-ка всю зиму взаперти.

— Как мне все надоели… — прошептала Эйра.

Охранители по нескольку раз за день приглашали её на прогулку по Лайдаре, предлагали съездить на карьер или на строительство моста. Но Эйра не могла найти в себе силы покинуть узкую и длинную, как гроб, комнатку в дешёвой гостинице. Её раздражал шум города, поэтому двери и окна были плотно закрыты. Её раздражало небо, истерзанное куполами храмов и шпилями башен, поэтому шторы всегда были сомкнуты.

— Я всё слышу, — произнесла Кенеш. — Лошадиный труд не самое главное в твоей жизни, но могла бы и прибраться, если ждёшь гостей. Или ты, как эти прачки в замке? Как ни приду, они заварку сквозь зубы цедят. Говорю: «А кто работать будет?» А они мне: «Пускай работает железная пила, не для работы меня мама родила». Так вот, шабира, ты не прачка, а я не железная пила.

По полу заскрежетали ножки кресла.

Скривившись, Эйра резко села:

— Ну всё! Хватит!

Кенеш всплеснула руками:

— Ох… а видок-то у тебя…

Завязывая волосы в узел на затылке, Эйра посмотрела на дорожные сумки, брошенные у двери. На вешалке пальто с капюшоном. У порога сапоги. Мун дал старухе её вещи!

— Забирай баулы и топай на корабль. Мои люди тебя проводят.

— Э, нет, моя унылая голубка, — покачала головой Кенеш. — В Ракшаду я поеду только с тобой. Хазир ох как обрадуется…

— Хватит жужжать, как муха!

— А с мухами у вас беда. Даже зимой на чердаке жужжат. Я хотела травой подымить, а Мун запретил. Говорит: не порть живую ауру.