Тропа к Чехову

Паразит, «маленький, кругленький, заплывший жиром старик, совсем лысый и облезлый». «…Состояние нажил тем, что свиньей хрюкал» («Пьяные», 1887).

Паша, хористка. «…Ей стало стыдно своих пухлых, красных щек, рябин на носу и челки на лбу, которая никак не зачесывалась наверх. И ей казалось, что если бы она была худенькая, не напудренная и без челки, то можно было бы скрыть, что она непорядочная, и было бы не так страшно и стыдно стоять перед незнакомой таинственной дамой» («Хористка», 1886).

Паша, или Спиридоновна. «…Маленькая худенькая женщина лет пятидесяти, в черном платье и белом платочке, остроглазая, остроносая, с острым подбородком; глаза у нее были хитрые, ехидные, и глядела она с таким выражением, как будто всех насквозь видела. Губы у нее были сердечком. За ехидство и ненавистничество в купеческих домах ее прозвали Жужелицей» («Бабье царство», 1894).

Полинька, Пелагея Сергеевна, «дочь Марьи Андреевны, содержательницы модной мастерской, маленькая худощавая блондинка» («Полинька», 1887).

Пелагея, «красивая Пелагея», горничная у Алехина, полюбившая повара Никанора, «этого мурло» («Крыжовник», 1898; «О любви», 1898).

Пеплова Наташенька.

«– Ну да! Будто я не знаю вашего почерка! – хохотала девица, манерно взвизгивая и то и дело поглядывая на себя в зеркало» («Неудача», 1885).

Пересолин Андрей Степанович, действительный статский советник, «туз». «Ехал он и размышлял о той пользе, какую приносили бы театры, если бы в них давались пьесы нравственного содержания» («Винт», 1884).

Песоцкий Егор Семеныч, известный в России садовод. «…Был высокого роста, широк в плечах, с большим животом и страдал одышкой, но всегда ходил так быстро, что за ним трудно было поспеть. Вид он имел крайне озабоченный, все куда-то торопился, и с таким выражением, как будто опоздай он хоть на минуту, то все погибло!» («Черный монах», 1894).

Песоцкая Татьяна Егоровна, жена Коврина. «…В конце концов обратилась в ходячие живые мощи… в которой, как кажется, все уже умерло, кроме больших, пристально вглядывающихся, умных глаз» («Черный монах», 1894).

Петр, камердинер Гундасова. «Вид этого Петра, одетого гораздо богаче, чем я… поверг меня в крайнее изумление, не оставляющее меня, говоря по правде, и до сего дня: неужели такие солидные, почтенные люди, с умными и строгими лицами, могут быть лакеями? И ради чего?» («Тайный советник», 1886).

Петр, преосвященный, викарный архиерей. «Отец его был дьякон, дед – священник, прадед – дьякон, и весь род его, быть может, со времен принятия на Руси христианства, принадлежал к духовенству, и любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врожденной… в церкви он, особенно когда сам участвовал в служении, чувствовал себя деятельным, бодрым, счастливым» («Архиерей», 1902).

Петр Демьяныч, «очень похожий на несвежего копченого сига, в которого воткнута палка», преподаватель латыни в гимназии, коллежский советник («Кто виноват?», 1886).

Петр Дмитрич, судейский чиновник. «На председательском кресле, в мундире и с цепью на груди, он совершенно менялся. Величественные жесты, громовый голос, «что-с?», «н-да-с», небрежный тон… Все обыкновенное человеческое, что привыкла видеть в нем Ольга Михайловна дома, исчезало в величии, и на кресле сидел не Петр Дмитрич, а какой-то другой человек, которого все звали господином председателем» («Именины», 1888).

Петр Леонтьич, учитель чистописания и рисования, отец Анны. «…Отец в цилиндре, в учительском фраке, уже пьяный и уже очень бледный, все тянулся к окну со своим бокалом» («Анна на шее», 1895).

Петр Сергеич, исполняющий должность судебного следователя (в черновике – Михайлов). «И в городе Петр Сергеич иногда говорил о любви, но выходило совсем не то, что в деревне. В городе мы сильнее чувствовали стену, которая была между нами: я знатна и богата, а он беден, он не дворянин даже, сын дьякона» («Рассказ госпожи NN», 1887).

Петров Григорий, токарь, «самый непутевый мужик во всей галчинской волости» («Горе», 1885).

Петров Родион, кузнец. «Придя домой, Родион помолился, разулся и сел на лавку рядом с женой. Он и Степанида, когда были дома, всегда сидели рядом, и по улице всегда ходили рядом, ели, пили и спали всегда вместе, и чем старше становились, тем сильнее любили друг друга» («Новая дача», 1899).

Печонкина Марфа Петровна, «Печончиха», генеральша, «десять лет уже практикующая на поприще гомеопатии» («Симулянты», 1885).

Пименов Осип Ильич, рабочий. «…Лицо у него было смуглое от копоти, и одна щека около носа запачкана сажей. Руки совсем черные, и блуза без пояса лоснилась от масляной грязи. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста, черноволосый, плечистый и, по-видимому, очень сильный. Анна Акимовна с первого же взгляда определила в нем старшего, получающего не меньше 35 рублей в месяц, строгого, крикливого, бьющего рабочих по зубам… Покойный отец, Аким Иваныч, был братом хозяина, а все-таки боялся старших, вроде этого жильца, и заискивал у них» («Бабье царство», 1894).

Пискарев Аристарх Иваныч, полковник. «…Надел фуражку и отправился в правление дороги, где служил новоиспеченный вдовец» («Дипломат», 1885).

Писулин Иван, чиновник («Винт», 1884).

Платонов Михаил Васильевич, сельский учитель, коллежский регистратор, 27 лет. «…Герой лучшего, еще, к сожалению, не написанного современного романа»; «оригинальнейший негодяй»; «малый развитой и слишком нескучный»; «Я колокол, и вы колокол с тою только разницею, что я сам в себя звоню, а в вас звонят другие» («Безотцовщина», 1877–1881).

Платонова Александра Ивановна, Саша, жена Платонова, дочь отставного полковника Трилецкого. «За что я тебя люблю? Какой же ты сегодня чудак, Миша! Как же мне не любить тебя, если ты мне муж?» («Безотцовщина», 1877–1881).

Племянников Семен, отставной коллежский асессор, отец Душечки. «Раньше она любила своего папашу, который сидел теперь больной, в темной комнате, в кресле, и тяжело дышал» («Душечка», 1898).