Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Почечуев Прокл Львович, антрепренер («Средство от запоя», 1885).

Прасковья, мать Липы, поденщица. «Когда-то, еще в молодости, один купец, у которого она мыла полы, рассердившись, затопал на нее ногами, она сильно испугалась, обомлела, и на всю жизнь у нее в душе остался страх. А от страха всегда дрожали руки и ноги, дрожали щеки» («В овраге», 1900).

Прачкин Ваня, сын станового пристава. «Вот бегает дворовый мальчик… в салазки Жучку посадив» («Не в духе», 1884).

Прачкин Семен Ильич, становой пристав. «…Ходил по своей комнате из угла в угол и старался заглушить в себе

неприятное чувство. Вчера он заезжал по делу к воинскому начальнику, сел нечаянно играть в карты и проиграл восемь рублей»; «А у родителей нет того в уме, чтоб мальчишку за дело усадить. Чем собаку-то возить, лучше бы дрова колол или Священное Писание читал… И собак тоже развели…» («Не в духе», 1884).

Приклонская, старая княгиня. «Дела становились все хуже и хуже, денег становилось все меньше и меньше. Княгиня заложила и перезаложила все свои драгоценности… Днем княгиня крепилась, ночью же давала полную свободу слезам и плакала всю ночь» («Цветы запоздалые», 1882).

Приклонская, «княжна Маруся… девушка лет двадцати, хорошенькая, как героиня английского романа, с чудными кудрями льняного цвета, с большими умными глазами цвета южного неба» («Цветы запоздалые», 1882).

Приклонский Егорушка, Жорж, молодой князь, отставной гусар. «…Был глуп, но не настолько, чтобы не сознавать, что дом Приклонских действительно погибает, и отчасти по его милости» («Цветы запоздалые», 1882).

Пришибеев, «сморщенный унтер с колючим лицом», отставной каптенармус, пожарный, швейцар в мужской классической гимназии, «ребятам уши дерет, за бабами подглядывает, чтобы чего не вышло, словно свекор какой… Намеднись по избам ходил, приказывал, чтоб песней не пели и чтоб огней не жгли. Закона, говорит, такого нет, чтоб песни петь» («Унтер Пришибеев», 1885).

Пробкин, чиновник. «Чтоб мне князем или графом сделаться, нужно весь свет покорить, Шипку взять, в министрах побывать, а какая-нибудь, прости Господи, Варенька или Катенька, молоко на губах не обсохло, покрутит перед графом шлейфом, пощурит глазки – вот и ваше сиятельство…» («Женское счастье», 1885).

Прозоров Андрей Сергеевич, член земской управы. «О, где оно, куда ушло мое прошлое, когда я был молод, весел, умен, когда я мечтал и мыслил изящно, когда настоящее и будущее мое озарялось надеждой? Отчего мы, едва начавши жить, становимся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны, несчастны… Город наш существует уже двести лет, в нем сто тысяч жителей и ни одного, который не был бы похож на других, ни одного подвижника ни в прошлом, ни в настоящем, ни одного ученого, ни одного художника, ни мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть… страстное желание подражать ему… Только едят, пьют, спят, потом умирают… родятся другие и тоже едят, пьют» («Три сестры», 1901).

Прозорова Ирина Сергеевна, сестра Андрея, невеста Тузенбаха. «Я не любила ни разу в жизни. О, как я мечтала о любви, мечтала дни и ночи, но душа моя, как дорогой рояль, который заперт и ключ потерян» («Три сестры», 1901).

Прозорова Мария Сергеевна, по мужу Кулыгина. «Люблю – такая, значит, судьба моя. Значит, доля моя такая… Когда читаешь роман какой-нибудь, то кажется, что все это старо, и все так понятно, а как сама полюбишь, то и видно тебе, что никто ничего не знает и каждый должен решать сам за себя… Милые мои, сестры мои… Призналась вам, теперь буду молчать… Буду теперь, как гоголевский сумасшедший… молчание… молчание…» («Три сестры», 1901).

Прозорова Наталья Ивановна, невеста, потом жена Андрея. «Жена есть жена. Она честная, порядочная, ну,

добрая, но в ней есть при всем том нечто принижающее ее до мелкого, слепого, этакого шершавого животного. Во всяком случае, она не человек» («Три сестры», 1901).

Прозорова Ольга Сергеевна, старшая сестра, начальница гимназии. «Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь… Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!» («Три сестры», 1901).

Прохожий. «Чувствительно вам благодарен. (Кашлянув.) Погода превосходная… (Декламирует.) Брат мой, страдающий брат… Выдь на Волгу, чей стон… (Варе.) Мадемуазель, позвольте голодному россиянину копеек тридцать…» («Вишневый сад», 1904).

Прохоровна, старушонка-сваха. «Голова старухи похожа на маленькую переспелую дыню, хвостиком вверх» («Цветы запоздалые», 1882).

Пустовалов Василий Андреич, управляющий лесным складом купца Бабакаева, второй муж Душечки. «Он был в соломенной шляпе и в белом жилете с золотой цепочкой и походил больше на помещика, чем на торговца» («Душечка», 1899).

Путохин. «…Служил писцом у нотариуса и получал 35 рублей в месяц. Это был человек трезвый, религиозный, серьезный» («Старый дом», 1887).

Путохин Вася, старший сын писца, учится в городском училище. «Оттого, что нельзя плакать и возмущаться вслух, Вася мычит, ломает руки и дрыгает ногами или, укусив себе рукав, долго треплет его, как собака зайца. Глаза его безумны, и лицо искривлено отчаянием. Глядя на него, бабушка вдруг срывает со своей головы платок и начинает тоже выделывать руками и ногами разные штуки, молча, уставившись в одну точку. И в это время, я думаю, в головах мальчика и старухи сидит ясная уверенность, что их жизнь погибла, что надежды нет» («Старый дом», 1887).

Путохины, дети писца. «…Детишки, причесанные, веселые и глубоко убежденные в том, что на этом свете все обстоит благополучно и так будет до конца, стоит только по утрам и ложась спать молиться Богу» («Старый дом», 1887).

Пушков. «…Вот уже 35 лет состою профессором одного из русских университетов, член академии наук-с, неоднократно печатался» («Пассажир 1-го класса», 1886).

Пятеркин, помощник присяжного поверенного. «…Возвращался на простой крестьянской телеге из уездного городишка N, куда ездил защищать лавочника, обвинявшегося в поджоге… Ему казалось, что истекший день, день его долгожданного и многообещавшего дебюта, искалечил на веки вечные его карьеру, веру в людей, мировоззрение» («Первый дебют», 1886).

Пятигоров Егор Нилыч. «Дверь отворилась, и в читальню вошел широкий приземистый мужчина, одетый в кучерской костюм и шляпу с павлиньими перьями, в маске. За ним следовали две дамы в масках и лакей с подносом» («Маска», 1884).

Раббек фон, «Фонтрябкин», генерал-лейтенант, «благообразный старик лет шестидесяти, одетый в штатское платье… здешний помещик» («Поцелуй», 1887).

Раббек фон, «высокая и стройная старуха с длинным чернобровым лицом, похожая на императрицу Евгению» («Поцелуй», 1887).

Поделиться с друзьями: