Тропиканка. Том второй

— Он не переживет, если вы исчезнете с лица земли, — с жестокой шутливостью сказала Оливия, — а если вас сейчас оставить в вашей хижине без всякой помощи, то именно это и произойдет. Или вы хотите остаться на попечении донны Серены? Она, возможно, согласится за вами ухаживать, но я сомневаюсь, что вы именно этого и хотите.

— Хорошо, я все поняла и поеду с вами в больницу, — смирилась Летисия.

— Ну так-то лучше, — одобрила Оливия, — сейчас вы сделаете над собой усилие, я помогу вам, и вы встанете.

Оливия, поддерживая Летисию, которая оказалась совсем невесомой, вышла из спальни. Она оставила Летисию в комнате и заглянула на кухню.

— Я решила госпитализировать нашу больную, — сказала она. — Так она гораздо быстрее поправится.

Серена и Франсуа встали, готовые помочь Летисии добраться до машины.

— Я справлюсь сама, — сказала Летисия. — Франсуа, Оливия, не могли бы вы подождать меня на улице? Мне бы хотелось немного поговорить с Сереной наедине.

Франсуа с Оливией, кивнув, вышли.

— Ты потрясающий человек, Серена, и я не знаю, как тебя благодарить, — слезы блестели в глазах Летисии, и было видно, что благодарит она не на словах, а всем своим настрадавшимся сердцем.

— И не благодари, я сделала бы это для каждого, — ответила Серена. — Я — женщина, мать, как и ты. У меня было много страданий, но много и радостей, которые не дали мне ожесточиться…

— И все-таки мне хотелось бы как-то выразить свою благодарность, — настаивала Летисия. — Можно я пожму тебе руку?

— Я уже сказала, что благодарить меня не за что, Летисия, — Серена говорила очень мягко, но не подала руки. — И я совсем не святая. Если ты не против, мы просто не будем больше об этом вспоминать.

Летисия кивнула и, держась за стенку, медленно вышла. Благодарность ее не уменьшилась, но теперь она еще и уважала эту в самом деле необыкновенную женщину.

Глава 17

Летисия лежала в светлой палате, на белоснежных простынях, и тело ее наслаждалось привычным и долгожданным комфортом, но душа томилась тревогой и горькой печалью. Горько было сознавать Летисии, что ее избалованность, физическая хрупкость стали преградой на пути к счастью. Она тревожилась о Рамиру: что будет, если он не найдет ее в их хижине? Второго предательства он не перенесет…

«Успокойся, любимый, — твердила она про себя, — я люблю тебя, я с тобой. Что бы ни случилось, я с тобой. Делай свое трудное дело в душевном спокойствии и любви».

Это было ее молитвой, ее заклинанием. Твердя эти слова, она внутренне собиралась, готовясь как можно скорее выздороветь и встретить Рамиру у них дома, под кровом, который он построил собственными руками.

И еще Летисия ждала своих детей. Она не считала, что ее болезнь, ее физическая немощь являются какой-то особой привилегией. Про себя она просто ненавидела эту немощь. Но ей казалось, что эта болезнь могла бы стать вполне достойным поводом для примирения, если бы они того хотели… если бы… Но они пока не хотели.

Антибиотики сразу улучшили состояние Летисии. Оливия была просто счастлива, что организм Летисии так хорошо на них реагирует. В противном случае исход был бы плачевным, теперь Оливия могла сказать это с полной откровенностью. Сил для борьбы у истощенного организма не было, а воспаление затронуло оба легких. Хорошо еще, что помощь подоспела так вовремя, еще час-два лежания на земле, и все было бы кончено.

Все это Оливия сообщила Франсуа, который то и дело заглядьгоал в больницу, узнавая о переменах в состоянии Летисии. Он не спал из-за нее много ночей, готов был дежурить возле ее кровати. И было похоже, что у Летисии есть один-единственный родственник на свете — Франсуа.

Возвращаясь домой из больницы, Франсуа не мог не заехать к Серене и не поблагодарить ее.

— Вы вчера спасли ей жизнь, донна Серена, и я не мог не сказать вам об этом. Вы редкостный, необыкновенный человек!

Может, донне Серене благодарность Франсуа была нужна куда меньше, чем Асусене. Асусена все считала обидой присутствие Летисии у них в доме. Однако восхищение окружающих постепенно убедило ее в материнской правоте. После ухода Франсуа она бросилась матери на шею.

— Я так люблю тебя, мамочка!

— И я тебя, — отозвалась Серена, обнимая дочь и с печалью думая, сколько ее девочке еще уготовано испытаний.

Потом они обе решили, что хоть и не принято беспокоить рыбаков в море неприятностями на берегу, но случай этот не такой уж обыкновенный, и поэтому будет лучше, если они сообщат все заранее Рамиру. Чтобы не было никаких обид и недоразумений.

Серена с большим трудом вышла на связь. И успела сказать только несколько слов, сообщить, что Летисия больна, после чего связь оборвалась. Что ж, главное было сделано. Сказав одну короткую фразу, Серена будто проделала неимоверно тяжелую работу и почувствовала себя вконец опустошенной и без сил.

— Ну знаешь, Серена! — сказала ей Эстер, узнав о разговоре по рации. — Разве можно звать собственного мужа к другой?

— Он… он мне больше не муж, Эстер, — устало сказала Серена. — Знаешь, пойду-ка я приму душ, а то у меня сегодня ни минуты свободной не было…

* * *

Когда Аманда сообщила Витору, что их мама находится в больнице, он игриво поинтересовался:

— В ветеринарной или психиатрической? Вопрос покоробил Аманду. Ну и ладно! Что она, Витора не знает? Пусть лучше сообразит, как связаться с дедушкой. Он непременно должен знать о болезни Летисии.

Как раскаивалась теперь Аманда в своих резких словах, которыми встретила Франсуа! Вдруг она поняла, что может остаться без матери, и ей стало по-настоящему страшно. Она увидела, что непрестанная материнская забота окружала ее как воздух, что злилась и негодовала она на мать только потому, что ни с кем не хотела ее делить. Она требовала, чтобы мать занималась только ею, Амандой, чтобы во всем помогала ей. Франсуа был прав, когда твердил, что обиды ее — чистейший детский эгоизм. Но когда опасность потери стала реальностью, Аманда вдруг почувствовала, как мелки и ничтожны были все ее обиды и претензии перед грозящей ей бедой…

Но Витор не понял и не почувствовал ровно ничего. Он наотрез отказался звонить Гаспару. Болезнь была очередным вывертом Летисии, досадной помехой на пути Витора, и он не собирался обращать на нее ни малейшего внимания.

— Но мама больна, и серьезно. Безответственно держать дедушку в неведении, — пробовала убедить брата Аманда. — Он даже не знает, что она живет теперь с рыбаком в этой ужасной хижине…

— А разве не ты говорила, что у тебя нет матери? — ехидно спросил в ответ Витор.