Тропинка в небо(Повесть)

— Ничего, ничего, ничего, — бормотал Вася успокаивающе и, как ей показалось, растроганно. — С кем не бывает… По такой сырости ноги стереть — раз плюнуть.

Вскоре они увидели быстро идущего им навстречу Калинника.

— Что случилось, господин комотд? — издалека закричал он. — Надеюсь, рана не смертельная?.. Ну, цепляйся еще за меня и подгинай ноги, — подойдя и подавая Манюшке кренделем руку, продолжал он. — Конечно, хорошо бы Троша в пару — мы с ним по росту одинаковые, сподручнее было бы… Но Барон вылез в первый ряд и боится лавров лишиться. Говорю ему: мол, командир ранен, надо помочь. Ничего, — говорит, — княгиня у нас двужильная, сама справится.

— Ну и правильно, — еле выдавила Манюшка пересохшим ртом. У нее все горело внутри, нестерпимо хотелось пить, как будто она и впрямь была ранена. — Четвертый взвод тоже должен быть в первых рядах.

Она не хотела, чтобы ее несли на руках, но Калинник резонно объяснил: вести ее будет тяжелее, и времени это займет гораздо больше. Пришлось подогнуть ноги, и ребята, подхватив Манюшку под руки, бодро и довольно быстро зашагали вперед.

— Рекорды — это прекрасно, — сказал Калинник, — но есть хорошая солдатская заповедь: сам пропадай, а товарища выручай.

Манюшке неприятно было говорить об этом, и она промолчала. Молчал и Вася. С приходом Калинника он опять замкнулся в себе; можно было подумать, что раздосадован неожиданной помощью.

У входа в лагерь Манюшка попросила отпустить ее — она отдохнула и последние метры могла пройти сама. На финиш они явились все-таки не последними.

Усталый, забрызганный грязью батальон был выстроен на передней линейке. Майор Кудрин, успевший уже почиститься, подтянутый и свежий, как огурчик, вышел на середину строя и оглядел его, двигая скулами.

— Приготовься кричать: служу Советскому Союзу! — толкнул Вася Манюшку.

Она досадливо дернула плечом: ей было не до шуток.

— Прошедшая ночь показала, — обратился майор к строю, — что боевая готовность у нас — на троечку с минусом. По тревоге поднимались долго, ни в один норматив не уложились. Правда, марш-бросок совершили сносно. Можно сказать, физически подготовлены вы неплохо. Но общее впечатление неважное.

Отдышавшаяся Манюшка не выдержала — подтолкнула Васю.

— Ну, что ж ты не кричишь «служу Советскому Союзу?»

Тот сконфуженно покашлял.

— Почему долго поднимались и строились? — продолжал Кудрин. — Потому что в подразделениях плохой внутренний порядок. Посмотрите на себя внимательно, и вы поймете, что я имею в виду. Разойдись!

Начальство ушло. Спецы начали взаимный осмотр. Послышался хохот, засверкали острые словечки. В ночной темени и суматохе многие перепутали свое и чужое обмундирование и сейчас выглядели довольно комично. Евстигнеев влез в чьи-то огромные, номера на три больше, чем у него, ботинки. Они имели сейчас жалкий вид: покоробились, загнулись носами вверх, как у клоуна. Мотко признал их своими и с руганью повлек Женечку в палатку — переобуваться. Через минуту он явился довольный и сияющий, словно побывал у мамы на блинах.

— А я мучусь: чего це у меня пальцы аж на пятку подвернуло? Думав, може нога отсырела та й розпухла. А це Женечка мени свое барахло подсунув.

На Калиннике лопнула по всем швам Васина гимнастерка. Барон щеголял в штанах Сирика, едва закрывавших ему колени. Голые икры Троша были пегими из-за грязных пятен, оставшихся от жирных черноземных брызг. Игорь Козин, подтянув к ушам застегнутый ворот чьей-то гимнастерки, мешком обвисшей вокруг его худощавого торса, вопрошал:

— Где колхозный бугай, коему я должен вернуть его собственность?

Им оказался плотный рыжий крепыш Боря Резников, который с радостью забрал свою одежду.

Калинник выговаривал Васе:

— Глянь, что ты сделал с моими штанами, господин Архимед! Не мог поосторожнее?

— Я их и так подпоясал чуть не под мышками. Куда уж осторожнее?

Манюшка в шутки не встревала. До завтрака оставалось около часа, она ушла в свою палатку, уткнулась лицом в подушку и собралась горько переживать: эх, дура-баба, зачем полезла в мужицкое дело, первое же испытание — и с копыт долой… Но развить эту многообещающую самоедскую мысль не успела: ее разом, одним рывком погрузил в себя вязкий обволакивающий сон.

Разбудила ее Вика.

— Ой, Маша, что ж ты делаешь? Проспала все занятия, уже на обед протрубили, а ты все спишь. Нагорит тебе.

Заканчивалось построение на обед. Манюшка встала в строй одной из последних. Капитан Тугоруков внимательно посмотрел на нее, но ничего не предпринял. Матвиенко, стоявший рядом, вполголоса сказал:

— Ничего не бойся: мы тебя прикрыли — и сверху, и с хвоста.

За столом Комора, скривив губы, бросил, ни к кому не обращаясь:

— Военная служба не для баб. Кишка тонка.

Манюшка, покраснев, опустила глаза: эта мысль не давала ей покоя с самого утра. Из нее напрашивался горький вывод: надо быть честной и освободить чужое место. Неприятно только, оскорбительно было услышать это из уст Коморы.

— Чепуха, — сказал Вася, пытаясь вилкой выковырнуть мозг из толстой кости.

Манюшка посмотрела на него с надеждой. Особую убедительность его возражению придавала именно вот эта мимоходность.

— Чепуха и глупость, — продолжил Матвиенко, трудясь над костью: теперь он пытался выбить мозг в ложку. — Тренироваться надо. Физические данные, если человек не больной, — дело наживное. Вот если моральный дегенерат — это, увы, непоправимо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Барон на свидании. Смятение

Наконец Вика добилась своего — Манюшка устроила ей свидание с Трошем. Почти полтора месяца она увертывалась, обещала впустую, тянула и волынила. Все средства саботажа были исчерпаны, а Вика — нежная тихоня с большими голубыми глазами, как у девочки-куклы Мальвины — похоже, становилась все нетерпеливее. Она заявила, что если Манюшка в ближайшие два вечера не сведет ее с возлюбленным, то придется ей самой заняться этим.

— Если ты первая подойдешь к нему — это будет равносильно капитуляции, — непререкаемо, словно делясь личным опытом, заявила Манюшка. — А Барон — малый не промах, сразу потребует контрибуцию.

— А что мне еще остается, Марий? — смиренно опустила длинные, подкрашенные тушью ресницы Вика. — Ты же не хочешь помочь.

Ультиматум возымел действие. После обеда Манюшка сказала Трошу:

— Уложишь отделение — приходи к сосне-матери. Разговор есть.

— Что за разговор, княгиня? — насторожился Барон.