Тростник под ветром
Шрифт:
Такахама не понимал, за что его арестовали. Он так и не мог уразуметь этого, когда его подвергли жестоким пыткам. Такахама был не настолько силен, чтобы выдержать истязания. Единственной мыслью его было стремление любым путем вырваться из рук полиции. Арестованный без причины, лишенный права протестовать в законном порядке, он не имел иного выхода, если хотел остаться в живых. И, решив соглашаться с любыми небылицами, чтобы поскорее выйти на волю, он послушно давал на все вопросы такие ответы, которых требовал от него следователь. Да, Мацуда хотел бежать в Советский Союз и готовился к этому... Да, Хирабаяси и Нисидзава усиленно занимались изучением теории коммунизма...
За десять дней до того, как сотрудники журнала «Синхёрон» собрались на импровизированный банкет в ресторане «Санкотэй», чтобы весело отметить выход в свет июньского номера,— утром
Институт мировой экономики был вполне официальным учреждением, существовавшим на средства, которые отчислялись в его пользу министерством иностранных дел, Генеральным штабом, главным штабом военно-морского флота, посольством Маньчжоу-Го, концернами «Мицуи» и «Мицубиси», Японским Банком, акционерными обществами «Юсэн», «Осака-сёсэн», «Ямасита-кисэн» и многими другими, ежегодно переводившими на счет института по пятьдесят — шестьдесят тысяч иен. Институт располагал, таким образом, почти миллионом иен поступлений и на эти средства собирал материалы об экономическом положении зарубежных стран и об их военном потенциале. Эти материалы переводились на японский язык и рассылались заинтересованным организациям в виде секретных бюллетеней. Возглавлял институт Сэцудзо Савада, бывший посол в Бразилии.
С началом войны поступление свежей информации из-за границы почти прекратилось, и материалы института приобрели особую ценность. Изучение экономики СССР, которым занимался Ясухико Мацуда, проводилось по поручению Японского Банка, руководители которого выразили пожелание, чтобы любые, даже самые малозначительные на первый взгляд статьи экономического характера, публикуемые в советской прессе, подшивались и переводились. Этой работой и занимался Мацуда. Переводы этих статей под общим заголовком «Информационный бюллетень. Составлено по материалам советской прессы» поступали, как строго секретные документы, в Японский Банк и в другие правительственные учреждения.
Но тайная полиция города Иокогамы, едва услышав слова «изучение СССР», окончательно и бесповоротно уверилась, что Мацуда — коммунист, а Хирабаяси и Нисидзава — с ним заодно, и все они вместе безусловно замышляют восстановление Японской коммунистической партии и возобновление ее активной деятельности.
«Мацуда тайно замышлял поехать в Советский Союз». Действительно, Мацуда хотел поехать в Советский Союз. Однако он отнюдь не собирался совершить это путешествие тайно. Когда бывшего директора Института мировой экономики Горо Моридзима весной 1942 года назначили полномочным послом Японии в СССР, он хотел взять с собой Мацуда в качестве личного секретаря. Но новый директор воспротивился этому, и поездка Мацуда не состоялась. Вот и все. В глазах полиции этот эпизод превратился в план побега. Это была очередная химера, рожденная подозрительностью тайной полиции.
Полицейское управление Иокогамы распорядилось провести обыск на квартирах арестованных сотрудников Института мировой экономики и в результате этого обыска добыло множество «вещественных доказательств» инкриминируемых им преступлений; в числе этих доказательств фигурировал обнаруженный в ящике письменного стола Тамио Нисидзава фотографический снимок. На снимке была изображена группа одетых по-японски мужчин в саду, на фоне какого-то строения, напоминавшего здание гостиницы. В центре группы сидел какой-то старик. Сама по себе это была вполне невинная фотография. Но следователи отнюдь не посчитали ее невинной. Вот оно, вещественное доказательство состоявшегося недавно тайного совещания по восстановлению коммунистической партии!
Оказалось, что сидевший в центре старик был не кто иной, как Кироку Хосокава, с прошлого года находившийся в тюрьме в связи с запрещением печататься. Это был тот самый Хосокава, которого тайная полиция уже давно хотела считать главой «коммунистического заговора». Когда личность Хосокава на фотографии была установлена, все полицейское управление Иокогамы пришло в волнение. Грандиозное, из ряда вон выходящее дело!
А между тем сам Кироку Хосокава, ни о чем не подозревая и в душе уповая на то, что скоро его, наверное, выпустят, в несколько более спокойном настроении ежедневно являлся в кабинет следователя, где, греясь в лучах весеннего солнышка, страницу
за страницей исписывал причудливые документы, именовавшиеся «протоколами личного показания», покорно отвечая на бесконечные вопросы: «Ваши политические убеждения? Ваше отношение к войне?..»Об этой лихорадочной деятельности иокогамской полиции меньше всего догадывались люди, собравшиеся на маленький банкет в одной из уединенных гостиных ресторана «Санкотэй» в Токио. Благодаря всегдашней осведомленности Кумао Окабэ они слышали об аресте Ясухико Мацуда, но и только, и не придали этому событию большого значения.
— А что за человек этот Кироку Хосокава? — поинтересовался Сэцуо Киёхара.
— Хосокава-сан? Славный старик,— ответил раскрасневшийся от нескольких чашек сакэ Кумао Окабэ.— Что касается его убеждений, то по нынешним временам власти, конечно, могут на него коситься. Но только какой же он красный?.. Если таких, как он, считать красными, тогда и Тандзан Исибаси и Кин Асида тоже, выходит, красные... А человек он очень симпатичный. Любит выпить, держится просто. Вы, наверное, помните его статью «Тенденции мировой истории и Япония» в прошлогодних номерах «Кайдзо»? Он получил за нее тогда порядочный гонорар и на радостях решил выпить вместе с ребятами из редакции, с которыми был постоянно связан... Ну’а ведь в нынешнем Токио даже кусок говядины достать нелегко. А Хосокава сам родом из префектуры Исикава. Там с продуктами не так плохо, как здесь, и сакэ тоже можно достать. Вот он и пригласил нескольцих человек из «Кайдзо», из «Нихон хёрон» прогуляться в префектуру Исикава. Поехало человек шесть, не меньше. Есть там маленький курорт Томари на теплых водах. Ну, конечно, поехали все любители выпить. Кутили они в этом Томари двое суток подряд. Сакэ отличное, а угощение такое, что, как потом мне рассказывали, уж и не запомнят, когда в последний раз приходилось так пировать. Вот такой он человек, этот Хосокава... И с нами, молодыми, держится запросто, всегда готов вместе выпить, потолковать. Арестовать такого человека — просто идиотство со стороны полиции. Никакой он не коммунист — так, либерал, вот и все... Ну вот, погуляли они там, в Томари; а вернулись в Токио — рукопись-то, оказывается, изъята цензурой! И самого Хосокава уже поджидает полиция. Помню, как я был поражен, когда услышал об его аресте! Но, говорят, он скоро выйдет на волю. Надо будет непременно его навестить.— Кумао Окабэ с удовольствием предавался воспоминаниям о событиях прошлого года. Арест Хосокава представлялся ему чем-то далеким, не имеющим к нему никакого отношения. Он от души наслаждался приятной беседой за чашкой сакэ.
Юхэй Асидзава разговаривал с сидевшей рядом знакомой гейшей о праздничном спектакле в честь артистов Дандзюро и Кикугоро, состоявшемся на днях в театре Кабуки. Днем давали пьесы «Ворота Хуанмын», «Шесть поэтов», «Нао-самурай», вечерняя программа состояла из комедии «Муж-заика» и драматических пьес «Бэнкэй на корабле» и «Таскэ Сиобара».
— Ах, сэнсэй, неужели лошадь и в самом деле настолько понимает переживания человека? Мы с приятельницей рыдали навзрыд....
Юхэй, улыбаясь, слушал наивную болтовню молоденькой гейши. В комнате царило непринужденное веселье, даже Сэцуо Киёхара, расстроенный недавней стычкой в информбюро, постепенно развеселился. В эти суровые времена не часто выдавался такой отрадный, беззаботно-веселый вечер.
XIX
За завтраком Юмико почти не дотронулась до еды.. С наступлением лета у нее заметно ухудшился аппетит, она сильно похудела.
— Так нельзя, Юми, ты захвораешь,— говорила мать., Впрочем, сама госпожа Сакико тоже до неузнаваемости исхудала и поседела после смерти младшего сына. Мать понимала, отчего так осунулась Юмико. Ясно, что девочка думает только о Кунио, ее гложет тоска и тревога. У матери сердце сжималось при виде печального, повзрослевшего личика дочери, которая, сидя за утренним завтраком, рассеянным, отсутствующим взглядом смотрела на цветущие в саду ярко-желтые хризантемы. В свое время госпожа Сакико воспротивилась обручению дочери с Кунио, теперь опа готова была раскаяться в этом.
— Что, в колледже по-прежнему много работы?
— Много. Прямо конца не видно. Заказы все поступают; сейчас скопилась целая груда... Но зато мы вышли на шестое место среди всех женских колледжей Токио!
— Все это хорошо, но надрываться на работе тоже не следует. Всякому делу надо знать меру.
— Но, мама,— ответила Юмико, все так же глядя куда-то в пространство,— ведь солдаты на фронте не думают об отдыхе, когда воюют.
— Все это так, и все же...— Мать не знала, что отвечать.