Трудно быть богом. Хищные вещи века

— Разрешите мне бежать рядом с вами? — сказал он, кланяясь.

— Изволь,- сказал Румата, шевельнув поводьями.- Можешь взяться за стремя.

Горожанин пошел рядом. Он держал шляпу в руке, и на его темени светлела изрядная лысина.Приказчик,подумал Румата.Ходит по баронам и прасолам,скупает лен или пеньку.Смелый приказчик, однако… А может быть, и не приказчик. Может быть, книгочей. Беглец. Изгой. Сейчас их много на ночных дорогах, больше чем приказчиков… А может быть, шпион.

— Кто ты такой и откуда?- спросил Румата.

— Меня зовут Киун,- печально сказал горожанин. — Я иду из Арканара.

— Бежишь из Арканара,- сказал Румата, наклонившись.

— Бегу,- печально согласился горожанин.

Чудак какой-то,подумал Румата.Или все-таки шпион?Надо проверить… А почему, собственно,надо? Кому надо? Кто я такой, чтобы его проверять? Да не желаю я его проверять!Почему бы мне просто не поверить? Вот идет горожанин, явный книгочей, бежит,спасая жизнь… Ему одиноко, ему страшно, он слаб, он ищет защиты… Встретился ему аристократ.Аристократы по глупости и из спеси в политике не разбираются,а мечи у них длинные,и серых они не любят. Почему бы горожанину Киуну не найти бескорыстную защиту у глупого и спесивого аристократа? И все. Не буду я его проверять. Незачем мне его проверять. Поговорим, скоротаем время, расстанемся друзьями…

— Киун…- произнес он.- Я знавал одного Киуна. Продавец снадобий и алхимик с Жестяной улицы. Ты его родственник?

— Увы, да,- сказал Киун.- Правда, дальний родственник, но им все равно… до двенадцатого потомка.

— И куда же ты бежишь, Киун?

— Куда-нибудь… Подальше. Многие бегут в Ирукан. Попробую и я в Ирукан.

— Так-так,- произнес Румата.- И ты вообразил, что благородный дон проведет тебя через заставу?

Киун промолчал.

— Или, может быть, ты думаешь, что благородный дон не знает, кто такой алхимик Киун с Жестяной улицы?

Киун молчал.Что-то я не то говорю,подумал Румата. Он привстал на стременах и прокричал, подражая глашатаю на Королевской площади:

— Обвиняется и повинен в ужасных, непрощаемых преступлениях против бога, короны и спокойствия!

Киун молчал.

— А если благородный дон безумно обожает дона Рэбу? Если он всем сердцем предан серому слову и серому делу? Или ты считаешь, что это невозможно?

Киун молчал. Из темноты справа от дороги выдвинулась ломаная тень виселицы. Под перекладиной белело голое тело, подвешенное за ноги. Э-э, все равно ничего не выходит, подумал Румата. Он натянул повод, схватил Киуна за плечо и повернул лицом к себе.

— А если благородный дон вот прямо сейчас подвесит тебя рядом с этим бродягой?- сказал он,вглядываясь в белое лицо с темными ямами глаз.- Сам. Скоро и проворно. На крепкой арканарской веревке. Во имя идеалов. Что же ты молчишь, грамотей Киун?

Киун молчал.У него стучали зубы,и он слабо корчился под рукой Руматы, как придавленная ящерица. Вдруг что-то с плеском упало в придорожную канаву, и сейчас же, словно для того, чтобы заглушить этот плеск, он отчаянно крикнул:

— Ну, вешай! Вешай, предатель!

Румата перевел дыхание и отпустил Киуна.

— Я пошутил,- сказал он. — Не бойся.

— Ложь, ложь…- всхлипывая, бормотал Киун. — Всюду ложь!…

— Ладно, не сердись,- сказал Румата.- Лучше подбери, что ты там бросил, — промокнет…

Киун постоял,качаясь и всхлипывая, бесцельно похлопал ладонями по плащу и полез в канаву.Румата ждал, устало сгорбившись в седле. Значит, так и надо, думал он, значит, иначе просто нельзя… Киун вылез из канавы, пряча за пазуху сверток.

— Книги, конечно, — сказал Румата.

Киун помотал головой.

— Нет, — сказал он хрипло.- Всего одна книга. Моя книга.

— О чем же ты пишешь?

— Боюсь, вам это будет неинтересно, благородный дон.

Румата вздохнул.

— Берись за стремя,- сказал он.- Пойдем.

Долгое время они молчали.

— Послушай, Киун,- сказал Румата.- Я пошутил. Не бойся меня.

— Славный мир,- проговорил Киун. — Веселый мир. Все шутят. И все шутят одинаково. Даже благородный Румата.

Румата удивился.

— Ты знаешь мое имя?

— Знаю,- сказал Киун.- Я узнал вас по обручу на лбу. Я так обрадовался, встретив вас на дороге…

Ну, конечно, вот что он имел в виду, когда назвал меня предателем, подумал Румата. Он сказал:

— Видишь ли, я думал, что ты шпион. Я всегда убиваю шпионов.

— Шпион…- повторил Киун.- Да,конечно. В наше время так легко и сытно быть шпионом. Орел наш, благородный дон Рэба озабочен знать, что говорят и думают подданные короля. Хотел бы я быть шпионом. Рядовым осведомителем в таверне «Серая Радость». Как хорошо, как почтенно! В шесть часов вечера я вхожу в распивочную и сажусь за свой столик.Хозяин спешит ко мне с моей первой кружкой. Пить я могу сколько влезет,за пиво платит дон Рэба- вернее,никто не платит. Я сижу, попиваю пиво и слушаю. Иногда я делаю вид, что записываю разговоры,и перепуганные людишки устремляются ко мне с предложениями дружбы и кошелька. В глазах у них я вижу только то, что мне хочется: собачью преданность,почтительный страх и восхитительную бессильную ненависть. Я могу безнаказанно трогать девушек и тискать жен на глазах у мужей, здоровенных дядек,и они будут только подобострастно хихикать… Какое прекрасное рассуждение,благородный дон,не правда ли? Я услышал его от пятнадцатилетнего мальчишки, студента Патриотической школы…

— И что же ты ему сказал? — с любопытством спросил Румата.

— А что я мог сказать? Он бы не понял. И я рассказал ему, что люди Ваги Колеса,изловив осведомителя,вспарывают ему живот и засыпают во внутренности перец… А пьяные солдаты засовывают осведомителя в мешок и топят в нужнике. И это истинная правда, но он не поверил. Он сказал, что в школе они это не проходили. Тогда я достал бумагу и записал наш разговор. Это нужно было мне для моей книги, а он, бедняга, решил, что для доноса, и обмочился от страха…

Впереди сквозь кустарник мелькнули огоньки корчмы Скелета Бако. Киун споткнулся и замолчал.

— Что случилось?- спросил Румата.

— Там серый патруль, — пробормотал Киун.

— Ну и что?-сказал Румата.- Послушай лучше еще одно рассуждение, почтенный Киун.Мы любим и ценим этих простых,грубых ребят, нашу серую боевую скотину. Они нам нужны.Отныне простолюдин должен держать язык за зубами,если не хочет вывешивать его на виселице! — Он захохотал, потому что сказано было отменно — в лучших традициях серых казарм.

Киун съежился и втянул голову в плечи.

— Язык простолюдина должен знать свое место.Бог дал простолюдину язык вовсе не для разглагольствований, а для лизания сапог своего господина, каковой господин положен простолюдину от века…

У коновязи перед корчмой топтались оседланные кони серого патруля. Из открытого окна доносилась азартная хриплая брань. Стучали игральные кости. В дверях,загораживая проход чудовищным брюхом, стоял сам Скелет Бако в драной кожаной куртке, с засученными рукавами. В мохнатой лапе он держал тесак — видимо,только что рубил собачину для похлебки,вспотел и вышел отдышаться. На ступеньках сидел, пригорюнясь, серый штурмовик, поставив боевой топор между коленей.Рукоять топора стянула ему физиономию набок.Было видно,что ему тошно с перепоя. Заметив всадника, он подобрал слюни и сипло взревел: