Трудное бабье счастье

Вернувшись с базара, перекусила, легла не раздеваясь на диван.

Раздался телефонный звонок.

– Мам, привет! – голос дочери. – Что это ты там за концерты устраиваешь? Говорят, с работы ушла, какую-то ерунду ходишь на рынок продаёшь.

– Это не ерунда.

– А что это?

Голос у дочери сердитый. Разговаривает как строгая учительница с нашкодившей ученицей.

– Ты объясни мне, что с тобой происходит? Какая вожжа тебе под хвост попала?.. Ты же до сих пор нормальная вроде была. Справно работала. На фиг тебе всё это, спрашивается, нужно?!

С дочерью у Надежды Николаевны никогда не складывались доверительные отношения, даже когда та была ещё безмужней. А сейчас тем более Надежда Николаевна не была расположена пускаться с ней в откровения. Ещё менее – выслушивать какие-то внушения.

– Ты чего это на меня бочку катишь?! Что у тебя, своих забот мало? Думай, чтобы муж был тобой доволен, дитю своему, коли на то пошло дело, угождай, а меня оставь в покое! У меня своя голова на плечах.

– Да гнилая у тебя, оказывается, голова!

– Гнилая, да всё одно своя! – Надежда Николаевна до конца выслушивать не стала, бросила в сердцах трубку.

Не хотела больше идти к прилавку. Видит бог, не хотела! Но после этого звонка, после того как родная дочь прошлась насчёт её умственных способностей, решила: «Нет, ещё рано сдаваться… Отступиться всегда смогу. И валенки – чтоб их всех оптом купоросом пообжигало! – никуда не денутся. Постою на этом поганом, чтоб ему ни дна ни покрышки, базаре ещё».

Так и сделала – результата ноль. Даже сын потерял интерес («Не, мамк… Короче, продавец из тебя хреновый»). Больше даже не появлялся. А между тем денежные припасы у Надежды Николаевны стремительно истощались. С Павлом они жили скромно, тратились только на самое необходимое, поэтому если что и было на сберкнижке, то перед этим «что» замаячила пустота: с чем-то тысяча рублей. Потратит тысячу – а дальше как? Раньше хоть огород выручал, но в это лето, когда сознательно им пренебрегала, собрала с гулькин нос.

Требовалось что-то предпринимать. Решение созрело в одно мгновенье. «Не пошло с этим? Пойду-ка и сотворю другую партию! Сотворю что-то… Ну, словом, чего раньше никогда не делала. Благо глины намешанной хватает».

Очень кстати вспомнились прочитанные ею в детстве сказки: Иванушка-дурачок, Царевна-лягушка, глуповатый царь-батюшка, сметливый, находчивый отставной солдат. А бок о бок с ними – те, что пришли из сказок Андерсена и когда-то повергали в трепет Надино нежное сердечко: Дюймовочка, Кай, попавший в коварные сети Снежной королевы, отважная Герда, обратившийся в великолепного лебедя гадкий утёнок.

И, как часто это бывало у Надежды Николаевны, задумано – сделано.

Персонажи были совершенно новые. И все какие-то неожиданные. Чем-то удивляющие саму мастерицу: то необычным поворотом головы, то непонятно откуда взявшейся ухмылкой. Как будто они сами лепили себя и каким-то потаённым образом подсказывали Надежде Николаевне, как им лучше, поприманчивее смотреться. От самой Надежды Николаевны только и требовалось, что не пропускать эти пожелания, их волю мимо ушей.

Пока суд да дело, ко времени окончания новой партии настал конец сентября. Все деревья стояли уже полуоголёнными. И базар изменился. Царствующая здесь летом чернота куда-то разбежалась – так что занимай любое место, никто тебя не подвинет, не обзовёт худым словом. Торговали в основном сушёными грибами и ягодами. Редко-редко привезут из ближайших деревень яйца, парное мясо или что-то из молочных продуктов. Народу, кто мог бы чего-то купить, тоже стало гораздо поменьше: все «дачники» из города разъехались по своим уютным квартирам. Что касается местных, нужда ходить на рынок появлялась у них крайне редко, разве что у самых незапасливых, а таких в Кошкино всегда было немного.

Словом, шансов что-то продать, судя по всему, у Надежды Николаевны даже поубавилось. А продать хоть что-то надо было обязательно: вот уже третий день Надежда Николаевна питалась исключительно чёрным хлебом и запивала его кипятком. Денег у неё практически не осталось. Даже мелочи, чтобы купить пачку соли, не насобирала.

Но хотелки хотелками, а на деле… Тот же ноль на палочке. Её новые творения вызывали у редких базарных посетителей ещё меньший интерес, хотя Надежда Николаевна встала сейчас на довольно бойком месте – чуть наискосок от главных ворот. Бросят мельком равнодушный взгляд, а некоторые даже и ухмыльнутся: мол, надо же, взрослая баба, а такой чепухой занимается.

Следующий день был понедельник, рынок был закрыт, и теперь на него можно было попасть только во вторник.

«Схожу ещё раз. Последний. Если опять ничего не продам – всё! Хенде хох. Считай – я проигравшаяся. Тогда уж точно возвращаюсь в валяльню…»

4

Понедельник, понятно, день тяжёлый.

Но для Надежды Николаевны он ещё оказался и не без сюрприза. Уже завечерело, а в желудке урчит, желудок есть просит. Этим днём она почти ничего не поела. Только погоняла несладкого (на сахар денег уже не доставало) чаю с пустым ломтём хлеба. Так худо она не питалась даже в детстве.

Только сполоснула кружку, поставила в сушилку – звонок в дверь.

«Сыночек пожаловал», – подумала Надежда Николаевна. Давненько уж он у неё не бывал, с тех самых пор, как у матери стало совсем нечем поживиться. Уверенная, что это он, она даже не стала спрашивать, сразу отворила дверь.

За нею… Надежда Николаевна как увидела, убедилась – аж в глазах зарябило. И было от чего. За дверью стоял, широко улыбаясь, её бывший односельчанин – Толян. Прифранчённый. В костюмчике. Великоватом, правда. Похоже, выпросил у кого-то на время. И даже при галстуке. Таким Толяна Надежда Николаевна в жизни никогда не видывала.

– Принимай, Надюха, гостей со всех волостей! – заговорил он и уже занёс ногу через порог. – Чё? Видать, не ждала?

– Ты откуда… такой?

Толян уже перебрался за порог и даже дверь за собой поспешил прикрыть.

– Да чапал мимо. Дай, думаю, зайду. Давно не виделись. Слушай, Надюха, я тут пошамать кой-чего… И выпить тоже. – У нечаянного гостя в руках торбочка. Выуживает оттуда сначала бутылку, потом пакетики. – Отметим это дело?

– Какое дело-то?

– Дак я ж этта… дом в Сосновцах продал. Разве ж ты не слыхала? Да. Аж за сто тыщ! Сыну, правда, сразу половину. Теперь у них проживаю. Так что мы с тобой теперь вроде как соседи… Ну и где мы тут с тобой посидим? Показывай.

«А что? Может, и в самом деле посидеть?»

Что ж, Толян, понятное дело, не подарок. Хотя… сейчас, принаряженный, умытый, даже постриженный, свежепобритый и издающий запах одеколона (судя по всему, только что из парикмахерской), – он не производит впечатления совсем уж никудышного, никчёмного, ни на что не годящегося мужичонки. Да и вовсе ещё не старый. Особенно для неё-то. Ведь совсем одной – чего уж таить? – ей всё труднее и труднее. А тут хоть какое-то разнообразие. Всё, может, не так тоскливо… А, будь что будет!

– Что у тебя хоть в пакетах-то?

– А этта… – совсем уж засуетился Толян, обрадованный, что его сходу взашей не прогнали, – я тут колбаски ветчинной… Рыба сом. С большим усом. Холодного копченья. Запах!.. Чуешь? И ещё стюденю. Продавщица нахваливала. Так я его прямо целый кило. Словом, много всего. Счас облопаемся!

…Растолкала Надежда Николаевна Толяна уже в начале седьмого утра. Чтобы убрался из её квартиры, пока соседи не проснулись, не увидели её позора. «Ещё дочери возьмут и доложат! От стыда до конца жизни не отмоешься…»