Трудности взаимопонимания

– Замри, замри! – сжимает меня Эдвард обеими руками, прижав к себе, потому что я издаю слишком много шума. Я оказываюсь сверху – не на сырой земле – и он пытается набросить на меня как можно больше листьев. – Тихо!

Тарелка над нами. Я чувствую, как вибрация мотора сотрясает меня. Мой безумный взгляд впивается в Эдварда, его глаза широко в ужасе раскрыты. Голова волка, а также моя укрытая шкурой спина, остаются на поверхности.

Луч смерти скользит рядом со мной, и я вцепляюсь в плечи Эдварда с такой огромной силой, что наверняка останутся синяки. Меня трясет, и кажется, я сейчас сойду с ума от страха. А потом луч исчезает. Вибрация уходит прочь, и тарелка покидает это место. Просто улетает.

– Сработало, - первым приходит в себя Эдвард. Я трясусь, с трудом дышу, поверить не могу в удачное завершение. – Пойдем, скорее! Дважды по одному месту она не пролетит.

Но все гораздо хуже: мы встаем, отряхиваемся, и тут понимаем, что шум, раздающийся впереди – это звук ломающейся крыши. Крики – это похищение людей.

– Нет! – кричит Эдвард и бросается вперед. Напрасно я пытаюсь поймать его, умоляю остановиться. В доме его родные, и он, не думая о последствиях, рвется в напрасный бой.

– Им уже ничем не поможешь!

– Я уже спасся один раз и смогу им подсказать! – спорит он, выбегая под открытое небо.

Ужасная картина: от проломленной крыши еще оседает серая пыль, ложась на траву, кусты, наши лица, забивается в нос и легкие. Лучи смерти находят новую жертву – по крику понятно, что это Карлайл. И даже знание, что его не распыляют на атомы, а перемещают, не спасает от кошмара.

– Мама! – кричит Эдвард, увидев, как та выбирается из подвала и бежит к лесу – а луч стремительно следует за ней. От него нет спасения.

Женщина словно бы поднимается над землей, подхваченная в прыжке, и с болезненным визгом испаряется в столбе света.

Все происходящее настолько страшно, что когда лучи находят нас, мы просто стоим. Я крепко держу Эдварда за рукав, все еще пытаясь затянуть его под защиту леса. Он оборачивается, когда его лицо начинает мерцать в световом потоке.

– Беги, - шепчут напряженные губы. Глаза полны ужаса.

Слишком поздно. Луч затягивает и меня – я отступаю, но он движется следом, хватает за руку, распространяется по всему телу. Я ощущаю невесомость и пугающую разрозненность, как будто рвусь на миллионы микроскопических кусочков. Это, как ни странно, не больно – но сковывает мышцы, заставляет кричать.

Несколько секунд я еще вижу сквозь белый ослепительный свет разрушенный дом, трепещущие деревья и припыленную траву – а потом внезапно словно переключается телевизионный канал, и вокруг меня уже незнакомые черные стены, состоящие из неоднородных, переплетающихся между собой щупалец таинственного происхождения. Возможно, это металл или какой-то его сплав, - мелькает в голове, прежде чем тошнота скручивает живот.

Упасть на колени не позволяет чья-то сильная рука: я поднимаю перепуганный взор и вижу Эдварда. Его губы сжаты до белизны, в глазах, помимо очевидного страха – решительность и безумие. Никакой человек в сложившихся обстоятельствах не смог бы сохранить хладнокровие, и в этом нет ничего постыдного, тем более если инстинкты толкают к праведной борьбе.

– Уррррррриииииииаа, уррррррриииииииаа, - повторяют раз за разом два инопланетянина, похожие на бесформенную кучу складок с десятью щупальцами по сторонам. Они машут ими как руками, почти задевая нас. Кончики разветвляющихся пальцев, похожие на присоски – прозрачные. Их голоса не басовые, как на земле – здесь они тонкие, нежные пения. Будто добрая мама уговаривает ребенка поспать.

Здесь около десяти человек: включая меня, Эдварда, его брата с сестрой и отца с матерью, еще четыре посторонних человека. Я оглядываю зал, в нем все, как Эдвард говорил: первый человек из очереди входит в черную выпуклую кабинку, перед ней четверо пришельцев машут щупальцами и непрерывно урчат, а чуть дальше, за ними – открытый люк. В нем видно облака. Это значит, что в этот раз прыжок точно будет смертельным.

– Я вижу, вижу, - с отчаянием отвечает Эдвард на мой немой взгляд. Мы оба думаем об одном и том же: это конец, на этот раз сбежать не получится.

– Уррриии, - неприятно скрежещет пришелец, когда на кабинке загорается яркий желтый свет. Я не понимаю, что это значит, но начинаю предполагать, что язык инопланетян состоит из одного набора звуков, единственного слова, а значение его зависит от интонации, длины и высоты. Внизу, на земле, басом они нам угрожают. Длинное высокое «уррррррриииииииаа», повторяемое нашими надсмотрщиками, выстроившее нас в ряд, вероятно, что-то типа «стройтесь, идите вперед». А краткое жесткое «уррриии» в сочетании с желтым цветом приводит к тому, что двое пришельцев уводят человека в следующую дверь – что за ней, я не имею понятия, но точно ничего хорошего.

Ситуация иная со следующим мужчиной – это старик Коулсон, я знаю его, он работал в газетном киоске возле продуктового магазина. Вместо света кабинка издает закладывающий уши вой, на секунду заставляющий всех людей из очереди с шипением прикрыть головы руками. Пришельцам же хоть бы хны – для них этот звук, похоже, привычной громкости. Или у них вообще нет органов слуха, и они слышат лишь интенсивность звуковой вибрации.

Но старика не ведут в ту самую дверь. С еще более кратким «ури» его толкают к люку. Теперь я знаю, что людей здесь разделяют на «годных» и «не годных» с помощью какой-то неведомой системы.

Но что происходит? Волосы поднимаются дыбом на моей голове, когда один из инопланетян подставляет к голове Коулсона небольшой квадратик, и старик падает замертво. Я хватаюсь за Эдварда, чтобы не лишиться сознания.

– Им не нужны старики, - шипит парень с ненавистью, и оставшиеся в очереди люди, свои и чужие, вторят его гневу.

– Но зачем убивать? – возмущается Эсми несчастным, отчаянным голосом.

– Нелюди! – кричит Эммет, потрясая кулаком, и ударяет ближайшее к нему качающееся щупальце, вызывая недовольное урчание и колыхание бесформенных пришельцев. Перевод здесь не нужен: ясно дело, что направленные в сторону Эммета прямоугольные штуки – это оружие. Ему приказывают заткнуться.

Все происходящее похоже на кошмар, от которого хочешь, но не можешь проснуться: вслед за Коулсоном к люку отправляется вдова Милтон, совсем еще молодая сорокалетняя женщина, которую тяжело причислить к старушкам.

– Нет, не надо, – умоляет и упирается она, когда ее толкают к люку, на закланье. – Я ничего не сделала! Отпустите меня, раз я вам не нужна! За что?! – Ее возмущенные крики прерываются на половине.

– Ничего не понимаю, - бормочу я. – Им не нужны старики, но причем тут мисс Милтон – ушедшему первым мужчине было больше, чем ей. Ему было не меньше пятидесяти!

– Смею предположить, - оборачивается Карлайл, крепко обнимающий дрожащую и рыдающую Эсми, - что им нужны только здоровые. У вдовы Милтон уже лет пять как обнаружился рак.

– Вот сволочи, - снова распаляется Эммет, которого выталкивают вперед и с огромным трудом запихивают в кабинку. Он не сдается без боя и даже изнутри слышны его ругательства и удары по стенам.

– Наверное, собирают себе рабов, - предполагает Эдвард.

Как мы можем обсуждать тот кошмар, что наблюдаем своими глазами? Предположения не имеют никакого значения, если в конечном итоге все мы просто умрем, здесь или еще где-то.