Тучи на рассвете (роман, повести)

Так она работала, пока не почувствовала, что надо звать соседку. Но той не оказалось дома, и Хе Сун велела дочери уйти на берег и подольше не возвращаться. Ей очень хотелось, чтобы к приходу мужчин все было кончено.

Роды прошли хорошо, и она легла на чистую циновку, и по телу ее разлилась радость: рядом с ней лежал ее второй сын.

Когда вернулся с моря Пан Юр Ил и увидел все, что произошло, а Хе Сун сказала, что родился сын, он тоже испытал счастье. Ему было только обидно, что его отец умер и никогда не узнает, что у него уже четверо внуков и двое их них мальчики.

Утром Пан Юр Ил снова ушел в море с Пан Чаком рыбачить.

Перед уходом Хе Сун приготовила им поесть, и день был хорошим, и улов богатым, и так оно и должно было быть, потому что если человеку везет, то счастье окружает его со всех сторон.

Через сто дней, когда ребенка уже можно было привязывать к спине, она отправилась вместе с ним в Пусан искать работу. Она знала, что теперь не скоро сможет опять нырять за водорослями, потому что старшей дочери только восемь лет, и она не управится с двумя детьми, но от этого радость Хе Сун не тускнела. Ей тоже счастье шло навстречу, и она сразу устроилась на завод «Ниппон Юки» в седьмом затоне, хотя другие по году не могли найти себе работу.

Хе Сун работала у конвейера, но не забывала, что она жена и мать, поэтому у мужчин всегда были выстиранные белые штаны, и всюду, где истрепалась материя, ставились новые заплаты, и в хижине было чисто.

Каждый день на рассвете Хе Сун шла на берег и вместе с другими женщинами садилась в большую джонку, принадлежавшую заводу «Ниппон Юки», и ехала в седьмой затон, на завод рыбьего жира.

По дороге Хе Сун думала о младшем сыне, и, когда приходила ее очередь грести, она гребла, и мысли ее были о сыне, который спокойно спал за спиной, и весь день она тоже думала о нем.

Это были несбыточные мечты, и она никому не осмелилась бы их открыть. Неизвестно, откуда только они могли забрести ей в голову.

Она думала о том, что через несколько лет старший сын вырастет и она станет брать в городе белье в стирку и стирать в свободное от работы время, чтобы заработать побольше, и тогда они смогут отдать в школу второго сына.

Если счастье останется в доме, она выберет время, когда у Пан Юр Ила будет хорошо на душе, или даже купит сури, чтобы развеселить мужа, и скажет, что в такой большой и хорошо зарабатывающей семье вполне можно учить одного сына разбирать иероглифы. Может быть, когда он вырастет, ему удастся купить себе должность.

Она так думала, и хотя понимала, что мечты ее не осуществятся, но мысли об учении сына были приятны и не выходили из головы.

Другие женщины разговаривали между собой, или ссорились, или ругали «Ниппон Юки» за большие штрафы и дорогой перевоз на джонке, или жаловались на свою судьбу. Были и такие, что предлагали всем сразу бросить работу, если их не перестанут так часто штрафовать.

Хе Сун не принимала участия в этих разговорах: мысли ее были заняты младшим сыном.

Так прошло около полугода, когда она заметила, что ее мальчик стал скучным и начал худеть. Она все чаще заглядывала ему в лицо, совсем побледневшее и острое, как у птички.

И вот однажды, работая на своем месте между двумя конвейерами, стараясь поменьше шевелиться, чтобы не тревожить ребенка, она почувствовала, что тело у него горит и он уже не цепляется руками за ее одежду. Потом ей почудилось, будто ребенок вздрогнул и как-то сразу потяжелел. Она замерла на мгновение, а конвейерная лента перед ней плыла и плыла, и оторваться от нее было невозможно.

Она работала и вслушивалась, стараясь уловить хоть какое-нибудь движение сына или его дыхание, и боялась повернуть к себе ребенка. Горячий комочек почти совсем остыл и больше не согревал ей спину. Но, бросая рыбьи потроха на второй конвейер, она все равно не поворачивала корпус, чтобы не тревожить тело сына.

Когда конвейер остановился, она пошла к пристани, и вместе с другими женщинами села в джонку компании «Нишюн Юки», и гребла, никому не отдавая весла, пока не почувствовала толчка. Тогда она поняла, что джонка коснулась земли, и вышла на берег.

Женщины, которые шли вместе с ней, заметили, что за спиной у нее мертвый ребенок, и перешептывались, не решаясь окликнуть ее. Но и допустить, чтобы она так пришла к мужу, они не могли и попросили самую пожилую работницу сказать о несчастье Хе Сун.

Когда старуха собралась уже заговорить, а женщины подошли поближе, чтобы тоже сказать слова утешения, Хе Сун передвинула мертвого сына на живот, как делала это, собираясь кормить его грудью, поправила ему холодные руки, снова передвинула его на спину и пошла в гору.

И тогда все увидели, что ей уже ничего не надо говорить и горе ее так велико, что она не может плакать. Они стояли и смотрели, как она медленно поднималась на гору и голова ее ребенка свешивалась набок.

Они смотрели молча и не утешали ее, чтобы не мешать ей обдумать, какие слова сказать мужу и как объяснить, почему она принесла домой мертвого сына.

Хе Сун шла не оборачиваясь.

Страдания совсем затуманили ей голову, и она не подумала о том, как оправдаться перед мужем. Так и вошла она в хижину.

Пан Чак с отцом, дожидаясь ужина, чинили сети. Когда она переступила порог, они взглянули на нее и в глазах ее увидели что-то такое, от чего оба поднялись и не могли произнести ни слова, хотя это были ее муж — ее полновластный хозяин и хозяин дома, и ее старший сын — первый хозяин после, отца.

Хе Сун остановилась посредине комнаты, развязала на животе узел полотенца и положила труп на циновку.

И когда отец, увидев, какое горе пришло в дом, спросил:

— Это наш сын? Отчего умер наш сын?

Хе Сун молчала.

— Может быть, ты забыла меняться местами с женщинами возле конвейера и все время стояла спиной к солнцу и оно убило сына? Или, может быть, зеленые мухи, наевшись рыбы, пили его кровь?

Она покачала головой.

— На нем нет ожогов от солнца, — сказала она тихо, — и нет следов от укусов. Наверно, в сердце его вошел гнилой воздух и отравил его.

После похорон она уже не пошла на завод рыбьего жира «Ниппон Юки», а взяла мешок, привязала его к тыкве и снова стала нырять за водорослями.

Она добывала их почти до конца декабря, пока не выпал ранний снег, и хотя он, как и должно быть, тут же растаял, но стало холодно. Правда, в воде было тепло, но воздух уже не нагревался больше чем на четыре градуса, да и водоросли потеряли цену, потому что они в эту пору уже теряют прежний вкус.

Зима выдалась снежная. Хе Сун насчитала, что за эту зиму снег падал семь дней. Но она не стала дожидаться теплых февральских дней, а уже в конце января начала нырять за молодой морской капустой.