Тучи на рассвете (роман, повести)

Пан Чак идет по бесконечным кварталам японского города, раскинувшегося на корейской земле, мимо домов фабрикантов и заводчиков, коммерсантов и банкиров, мимо маленьких домиков чиновников и коммивояжеров.

Он не решился идти через бывший иностранный сеттльмент. Он сделал большой крюк и вышел прямо к порту, который распростерся внизу и был виден отсюда во всю его двухкилометровую длину.

Вдоль причальной линии стояли пароходы. На рейде и у волнолома тоже стояли пароходы и разгружали в лихтеры военное снаряжение. Тяжелые краны, похожие на железнодорожные мосты, массивные портальные краны, стальные конструкции с длинными подвижными хоботами, казалось, громоздились друг на друга.

На тонких стальных нитях в воздухе носились контейнеры, тюки, ящики, связки корзин и рогожных мешков, необъятные кипы сушеной рыбы. Огромные металлические руки подхватывали и несли в трюмы рис, руду, металл, хлопок, химические продукты. Пароходы, словно большие чудовища, заглатывали добычу.

В конце причальной линии, где виднелись узкие корпуса военных судов, по тяжелым настилам сползали с парохода танки.

Миновав порт, Пан Чак подошел к пристани паромных переправ. Он остановился далеко от причала и сел под одинокой кривоствольной сосной. Мощный катер тянул паром, на котором в три ряда стояли на рельсах железнодорожные вагоны.

Когда паром подогнали к берегу и закрепили в причальных стойках, подошел паровоз и начал вытаскивать вагоны на берег. Здесь, среди сцепщиков, Пан Чак быстро разглядел Сон Чера.

… Пан Чак ушел от Сон Чера поздно ночью.

Жена сцепщика, приготовляя рыбу к ужину, а потом убирая посуду, удивлялась про себя, что шашки стоят на доске в одном положении, а мужчины все говорят о чем-то, и спорят, и умолкают, когда она подходит к столу.

Перед тем как расстаться, они договорились держать связь, а главное, сцепщик обещал срочно сообщить учителю Ким Хва Си о том, что приехал Пан Чак.

Узнав о приезде Пан Чака, Ким Хва Си назначил сбор всей группы в хижине Пек Уна.

Пек Ун сидел на пороге своей затерявшейся в скалах хижины. Когда приходили люди и спрашивали, нет ли у него для продажи рыбы, он интересовался, какую они любят рыбу, и, если отвечали, что любят кур, приглашал в дом.

Битва у форта Гвансендин

Пан Чак сидел у Пек Уна и с волнением ждал Ким Хва Си, человека, которому был многим обязан. В те далекие дни, когда Пан Чак учился в школе, он полюбил своего учителя и не забывал его все годы партизанской жизни.

На первых порах Пан Чаку было трудно учиться, потому что он плохо понимал по-японски. Администрация школы объявила, что, заботясь об отстающих учениках, она почти половину учебного времени отводит на изучение японского языка, который в расписании уроков называется «родным». Чтобы легче было освоить этот язык, в школе запрещалось разговаривать по-корейски. И между собой на переменах ребята, коверкая слова, тоже говорили на «родном» языке.

Занятия всегда начинались с урока морали, или, как называл этот предмет учитель Ясуда Харама, исправления корейской совести. На его уроках Пан Чак должен был уяснить себе, какой темный народ корейцы и скольким они обязаны великой японской нации, самой благородной и самой сильной из всех наций мира. Пан Чак узнал, что Японская империя благосклонно согласилась взять под свое покровительство дикую Корею и теперь, работая у японских помещиков, корейцы могут учиться культурно выращивать рис и плодовые деревья, вырабатывать рыбий жир и другие продукты.

Для блага корейского народа, говорил учитель Ясуда Харама, японцы построили здесь электростанции, заводы и фабрики, чтобы корейцы могли получить работу.

Но народ в Корее темный, и совесть в нем не развита, поэтому находятся неблагодарные люди, которые не понимают, как много для них делается добра.

Ясуда Харама был опытным преподавателем. Чтобы пояснить свою мысль, он всегда приводил примеры.

— Если у ребенка заболит зуб, — говорил он, — и врач начинает сверлить этот зуб, неразумное дитя сопротивляется, и кричит, и смотрит на доктора, как на врага, хотя доктор желает ему только добра. Родители уговаривают ребенка, чтобы он набрался терпения и был покорным. Но тот упрямится и не хочет терпеть боли. И тогда, во имя доброго дела, его держат за руки и все же зуб вылечивают. То же самое и с корейцами, — улыбается, обнажая большие квадратные зубы, Ясуда. — Япония хочет корейцам только добра, а они, по своему невежеству, не хотят набраться терпения, не хотят быть покорными. Но от этого хуже только им.

Так говорил Ясуда Харама. И, чтобы проверить, как ученики поняли урок, спрашивал:

— Что нужно для счастья корейцев?

И все отвечали, что самое главное для корейцев — набраться терпения и быть покорными, благодарить великую Японскую империю.

Каждый раз на уроке морали Ясуда рассказывал новые истории, и все яснее становилось, что без Японии корейцы давно бы погибли. Империя открыла для корейских детей народные школы, а в средних школах уже сейчас дети благородных родителей могут учиться даже вместе с японцами, и скоро таких школ будет много, надо только набраться терпения. И о чем бы ни рассказывал Ясуда, становилось ясно, что надо набираться терпения и быть вежливыми и покорными, и тогда все будет хорошо.

После урока исправления корейской совести появлялся учитель истории Такасима. И от него Пан Чак узнал, что Япония — самая могущественная страна, узнал, как побеждала она во всех войнах, какие храбрые у нее флотоводцы. Он узнал, что история заранее определила судьбу самураев: они должны стать хозяевами во всем мире, и если кто вздумает сопротивляться им, обязательно погибнет.

На уроках японской религии синто, которую должны были принять корейцы, учитель рассказывал о всесильной богине Аматерасу, родоначальнице японских императоров. Вот почему император — это полубог. Он призван лишь передавать людям на землю волю Аматерасу. Значит, все, что говорит император, — это божья воля.

Один раз в неделю школьники изучали иероглифы и арифметику. Эти уроки давал учитель-кореец Ким Хва Си. Он не был таким образованным, как японские учителя, и платили ему поэтому немного. Конечно, будь он рыбаком, его заработок был бы больше, но для этого у него не хватало сил. Ученики любили его, потому что он разговаривал с ними, как с равными.

Особенно любили его отстающие. Их было пять человек, все уже большие — лет по пятнадцать-шестнадцать. Четверо из них — дети рабочих, и только Пан Чак оказался из семьи рыбака. Все остальные школьники пришли из богатых домов, и, если они отставали, им нанимали учителей. А этими пятью директор школы был недоволен и все грозил, что выгонит их из-за того, что они плохо знают японский язык.

И вот тогда Ким Хва Си вызвался дополнительно заниматься с пятеркой бедняков. Занятия проходили интересно, хотя учитель был очень рассеян. Он то и дело забывал, что надо говорить по-японски, и сбивался на корейскую речь. Сначала Ким Хва Си говорил, что это от старости он все забывает, хотя и не выглядел очень старым. Потом, чтобы не создавать путаницы, учитель и вовсе перешел на корейский язык.

И в первый же день, когда кончились занятия и учитель велел идти по домам, к нему подошел Пан Чак.

— Вы никому не рассказывайте, что говорили по-корейски, — зашептал он, — а то плохо вам будет.

— Спасибо, сын мой, — улыбнулся Ким Хва Си, — я рад, что ты все понимаешь, объясни это и другим ученикам.

Пан Чак попрощался с ним и побежал догонять товарищей. За углом школы, где двое должны были свернуть, он остановил всех и грозно сказал:

— Если кто обмолвится, что учитель говорил по-корейски, пусть тогда прощается с родителями.

Но ребята и сами понимали, что говорить об этом нельзя, и были горды доверием, которое оказал им Ким Хва Си.