Туман

Он перекатывается на спину, какое - то время лежит, пытаясь отдышаться и выровнять дыхание, потом лениво тянется к прикроватному столику, берет сигарету и прикуривает.

– С Энтони будешь видеться по выходным, - он приподнимается на локтях, чтобы взглянуть на меня.
– Знаешь, как в частной школе, за примерное поведение полагается награда в виде пирожного или конфет. Я позволю общаться с сыном при условии того, что ты будешь стараться угодить мне. Повторяю, Сани, мне нужна образцово - показательная супруга, нежная, трепетная лань с преданным взглядом и неистребимым желанием ублажать малейшие прихоти дорогого супруга.

Он затягивается сигаретой и курит молча какое - то время, затем добавляет уже не глядя в мою сторону:

– Что же касается тошноты, забудь, чем лучше притворство, тем сильнее мое желание вознаградить тебя за труды.

– Я буду обязана прекрасно выглядеть и ничего не делать, тебе нужна бессловесная игрушка?

– Хочешь поработать?

– Это лучше, чем сидеть запертой в комнате.

– Мне нужен секретарь, - Кхан затягивается, глядя на меня сквозь насмешливый прищур.
– Здесь, в поместье, отправка почты, сортировка писем, ничего важного, но это должен кто - то делать.

– Я могла бы помочь...

Я приподнимаюсь, машинально стягивая на груди разорванное в порыве страсти платье, унижаться не хочется, но кого и когда интересовало мое мнение? Пришла пора забыть о том, что было совсем недолго, не вспоминать их имен... Кхан единственный важен, нужно взрослеть хотя бы ради возможности быть с сыном. Он долго и пристально изучает меня тяжелым взглядом из-под длинных ресниц. Молча тянется к столику, грубо давя сигарету в пепельнице, поворачивается ко мне и, кивая в сторону стула у стены, приказывает:

– Танцуй для меня.

Я послушно сползаю с кровати, иду к стулу, ставлю его посередине спальни, так, чтобы ему было отчетливо видно. Кхан нажимает кнопку пульта, и комната наполняется медленной чувственной музыкой.

К вечеру того дня, сговорчивая и умелая шлюха, получила право видеть собственного сына не только на выходных, но и среди недели. Она была также принята на место личного секретаря Кхана после обольстительно проведенного собеседования. Наверное, он был прав, не особенно обольщаясь на счет ее моральных принципов, она с легкостью научилась продаваться, выгодно торгуясь за то, что было дорого для нее. Она не хотела попасть в подвал, она не хотела становиться тенью и, если для этого, нужно было встать на колени, она встанет, потому что он все равно поставит... или пристрелит. Наверное, она все же сломалась в тот вечер, когда не стало Вила и Сюзи, перестала бороться за что - то спрятанное глубоко внутри нее, то, что столь трепетно оберегала, закрывая ото всех, ее мечты, заветные и лелеемые, напрасные и совершенно не нужные. Зачем придумывать для себя другой мир и другую жизнь? Кхан не отпустит, побежишь, он найдет и дорогие ей люди будут уничтожены снова, снова и снова только потому, что он решил стать для нее единственным. Нельзя ни к кому привыкать и привязываться, никаких чувств, которые позволят причинить ей боль. Она же никто, слабая, безвольная игрушка с остекленевшими глазами и золотыми, тщательно завитыми локонами, послушная, исполнительная... внутри изломанная и пустая. У нее есть сын, может, стоит попытаться сделать так, чтобы ей позволили остаться его матерью. Он любит ее... любой... даже вот такой, униженной и сломленной... это мужчина ее мечты...

С Ванессой я столкнулась неожиданно, пробыв в поместье чуть больше полугода. Энтони совсем привык к огромному дому и давно перестал пугаться гулкого эхо его парадных залов с лепными потолками и зеркально - натертым паркетом. Дом ему нравился, одна сплошная игровая площадка, оригинальный трек для его новенькой спортивной машинки. Это я все не могла свыкнуться с высотой потолков, антикварной мебелью и картинной галереей с длинными рядами портретов семейства Аканти. Возвращаясь со стопкой просмотренных писем в кабинет Кхана, я не смотрела по сторонам, пока не наткнулась на препятствие в виде этой ухоженной стервы. Классическое платье до середины колена, туфли и сумка в тон, брезгливое выражение породистого лица.

– Все еще не найдешь смелости покончить с собой?

– И вам приятного дня.

Я уже не та забитая девочка за обеденным столом, могу ответить, Кхан все же пришел к выводу, что его супругу должна уважать хотя бы домашняя челядь. Надеюсь, что и к его драгоценным родственникам это тоже будет относиться, грубить я не собиралась, но и вытирать о себя ноги не позволю, для этого мне вполне достает Кхана.

– Слышала, он стал тебя меньше бить и больше трахать, - Ванесса вызывающе скалится.
– Выглядишь чрезвычайно довольной собой.

– Смотрю вас так никто и не подобрал, чтобы хорошенько удовлетворить.

Я тоже умею огрызаться, Сюзи научила, я ведь когда - то была свободной, имела право быть собой и делать то, что захочу.

– Ты, что себе позволяешь, дрянь.

Она буквально шипит и капает ядом, я насмешливо добавляю:

– Согласна, в вашем возрасте вряд ли можно встретить достойного кандидата, хотя бы в любовники, если только прислугу заставить.

– Жалкая шлюха...

– Удовлетворенная шлюха, у вас же, после сбежавшего с секретаршей муженька, вряд ли кто - то появится. Сколько лет прошло, - я наслаждаюсь ее искаженным злобой лицом.
– Вы стали старой.

– Кхан подобрал тебя...

– Он на мне женился, это разные вещи, не находите?

– Всего лишь вещь, он принимает душ, в тебя спускает излишки спермы, нравится быть его вещью?

– Очень, - я высокомерно смотрю в глаза ошарашенной светской стервы.
– Особенно теперь, когда поняла, что и с ним можно договориться.

– Возомнила себя единственной...

Голос Ванессы сочиться ядом, но внезапный окрик Кхана со ступенек лестницы обрывает ее предложение. Он спускается вниз и становится рядом со мной, натянутой, словно струна от страха перед предстоящим наказанием. Я заигралась во вседозволенность, меня поставят на колени, запретят видеться с сыном. Сама виновата. Смелость, гордость, чувство собственного достоинства невиданная роскошь для ничтожества, вроде меня. Зачем сорвалась? Молчала же до сих пор, угодливо улыбалась и получала желаемое. Кхан слишком долго позволял почувствовать себя человеком... и меня занесло.

– Она, мать моего сына, Ванесса.

– Случайное обстоятельство, не более того, это у нее наследственное, выгодно пристраиваться под опеку обеспеченного мужчины.

– Я просил оставить подобные высказывания в отношении Сани.

– Энтони, рано или поздно, узнает всю нелицеприятную правду.

Градус в холле понижается до критического минуса, инеем покрывается мебель и поддергивается ледяным узором окно.

– С этого дня этот дом закрыт для тебя.

– Это и мой дом тоже.

Ванессу не запугать.

– Я являюсь единственным распорядителем финансов, - представила зазмеившуюся по его губам усмешку и невольно вздрогнула.
– Хочешь, сокращу содержание?

Она задирает подбородок и стискивает зубы, глаза мечут молнии, но Ванесса молчит и ее можно понять, дочери выходят замуж, оплачивает торжество Кхан. Стук каблуков ее туфель, грохот захлопнувшейся двери и... тишина. Я смотрю перед собой, боясь взглянуть на того, кто стоит рядом. Вздрагиваю, когда он берет меня за плечо, вталкивая в двери своего кабинета. Гордость не мое. Смелость не мое. Трусость и умение вовремя заткнуться, вот наше все. Интересно, уже можно ползать на коленях, униженно выпрашивая не лишать меня встреч с сыном?