Тутмос

— Что вы думаете о войске поверженного Шаушаттара?

— Войско сильное, — не задумываясь ответил опытный Себек-хотеп. — Но вся сила митаннийцев в колесницах, а их коней буря напугала ничуть не меньше, чем наших.

Тутмос одобрительно посмотрел на военачальника — он не подумал об этом.

— Кони важны, но важнее те, кто ими правит. Эта буря помешала воинам моего величества отдохнуть и набраться сил перед битвой.

— А разве митаннийцам пришлось легче?

— Они на своей земле.

— Плохо же их собственная земля заботится о них!

— Их жрецы будут говорить, что это их боги наслали на нас эту бурю.

— Пусть говорят! И митаннийцам в их временном стане пришлось нелегко. Думаю, что Шаушаттар плохо спал в эту ночь.

— Я не спал совсем, — признался Тутмос. — До поздней ночи думал о битве, а едва лёг, как сразу началась буря.

— Твоё величество, есть ещё время отдохнуть.

— Разве?

— Твоё величество, — вмешался Дхаути, — было бы хорошо приказать воинам вооружиться ещё и секирами. Хотя митаннийские кони защищены, секира, летящая в их голову, может легко перерубить наглазники и испугать даже самого закалённого в битвах коня.

— Но вознице очень легко спрыгнуть на землю!

— Пешего воина победить легче.

Тутмос улыбнулся любимцу с чувством явного облегчения.

— Хорошо, если митаннийские колесничные войска смешаются и придут в беспорядок. Но ведь и лучники у них очень сильны!

— Да, они до сих пор используют двойной лук, — заметил Хети. — Но, твоё величество, наши не менее искусны, а уж если ты сам натянешь тетиву своего большого лука…

Тутмос самодовольно улыбнулся, так как Хети задел весьма чувствительную струнку в его сердце.

— Стреляет моё величество хорошо! Стрела, посланная моей рукой, пробивает медную мишень толщиной в три пальца и выходит из неё на три ладони. Хорошо бы, если бы сам Шаушаттар принял участие в битве! Мы сразились бы с ним, как Хор с Сетхом, и я уверен, что Вашшуканни пришлось бы готовиться к пышной погребальной церемонии. А его сыновей я посадил бы в прочные клетки, как обезьян, привезённых из Паванэ.

— Слово твоего величества нерушимо! Мощь твоя велика, сила твоя тяготеет над всеми странами, страх перед тобою — клеймо твоё на земле Митанни. Да будешь благословен ты, сын Амона—Ра, зачатый от семени его, сын его возлюбленный! — возгласили военачальники, и Тутмос, довольный, отпустил их и лёг на своё походное ложе, возле которого, как всегда, стоял безмолвный Рамери.

Божественному отцу Инени болезнь помешала сопровождать фараона в этом великом походе, и взор Тутмоса с невольной тоской блуждал по пустому шатру. Смятение его улеглось, но полностью он не был спокоен. Он знал, что многие правители Ханаана плохо спят в эту ночь. Зато крепко спит, наверное, маленький царевич Аменхотеп, для трона которого его отец воздвигает сейчас подножие из тел врагов Кемет. Мысль о сыне пробудила и нежность к его матери, девочке Меритра, не обманувшей ожидания Тутмоса и принёсшей ему столь драгоценный дар. Наверное, и она крепко спит в эту ночь, тысячу раз перед сном попросив богов о его удаче. Вдруг ему захотелось непременно увидеть во сне жену и сына, так захотелось, что сердце забилось быстро-быстро и к глазам едва не подступили непонятные слёзы, совершенно не подобающие фараону-воителю в ночь перед битвой. Он принялся вспоминать, как вызываются желанные сны. Нужно взять чистый полотняный мешок и написать на нём тайные магические имена, потом скрутить его в фитиль и зажечь, пропитав чистым маслом. Но вспомнит ли он эти необходимые слова, обладающие тайной силой? «Апрмиут, Лаиламчоуч, Арсенуффрефрен, Фта, Арчентечта…» — кажется, он припомнил правильно. Потом нужно подойти к светильнику и семь раз произнести магическую формулу, припомнить которую отчего-то было намного легче. «Сачму, Эпаэма, Лиготеренч, Зон, Тандарерту, поглотивший землю, всосавший луну и поднявший диск солнца в нужное время, Чтету имя твоё. Я заклинаю вас, о, владыки богов, Ссэв, Чребс, откройте мне то, что я хочу знать» [124] . Можно испросить богов о судьбе завтрашней битвы, но если ответ будет неблагоприятен, разве он прикажет войску идти назад? Лучше узнать, что там происходит с маленькой царицей и сыном, здоровы ли они, хорошо ли спят в эту ночь. А ещё нужно крепко помолиться Шаи и Рененет [125] и, конечно, вознести молитвы великому Амону. А сновидение… Сон уже смыкал его глаза, не было сил встать или даже приказать слугам отыскать нужный полотняный мешок. Да и сил не хватит семь раз произнести длинную формулу. Великий фараон покорился ещё более великому властителю — сну.

124

«Сачму, Эпаэма…откройте мне то, что я хочу знать». — Строки из подлинного магического заклинания. См. У. Бадж. Указ. соч.

125

…крепко помолиться Шаи и Рененет… — Шаи — бог рока или судьбы. Рененет — богиня удачи. Они присутствуют на загробном суде, по-видимому, отстаивая интересы умершего.

Небо над долиной нависло угрюмое, тревожное, ещё не очистившееся от следов бури. Воины Кемет и митаннийцы стояли ровными рядами друг напротив друга. Лучники, а также вооружённые метательными палками кушиты, предупреждённые о том, сколь важные задачи они должны выполнить в этом бою, переглядывались не без гордости — не часто выпадали времена, когда меша отдавалось предпочтение перед нет-хетер. Сам Тутмос в своей боевой колеснице находился в рядах войска Кемет, с гордостью поглядывая на свой большой лук — пластинки из рога антилопы, укреплённые в желобках деревянной основы, придавали ему особенную гибкость, но, чтобы испытать его на деле, необходимо было обладать силой Тутмоса-воителя! Он вновь подумал о том, увидит ли в рядах противника царя Шаушаттара на разукрашенной золотом колеснице. До сих пор ему не везло — ни с одним правителем он не встретился в битве лицом к лицу, хотя понимал, что и сам бы мог только командовать, сидя на удобном возвышении в окружении царских писцов. Но неужели же теперь, когда так много нужно сделать для новорождённого сына, он вдруг начнёт опасаться стрел и копий и беречь себя? Нелепо! Он поднял руку, воины поднесли трубы к губам. Пора кончать! Если уже в самом начале заключён чей-то конец, путь он придёт быстрее…

Расчёты Тутмоса и военачальников оправдались — в бой ринулись прежде всего колесничные войска митаннийцев. Должно быть, они были изумлены тем, что навстречу им не помчались тяжёлые колесницы воинов Кемет — это было заметно по тому, как митаннийцы вдруг сбавили ход. И вдруг из рядов войска Кемет полетели боевые топоры, которыми в совершенстве владели кушиты и те, в ком текла кровь хека-хасут. Глаза коней, не видевших опасности, вдруг оказывались открытыми — топоры, даже только скользнув по наглазнику, перерубали его и пугали животных, другие топоры вонзались в борта колесниц. Замешательство митаннийцев было мгновенным, но и оно позволило лучникам Кемет использовать мимолётное преимущество — сотни стрел взвились в воздух и полетели, словно туча пчёл, на митаннийское войско. Сам фараон, приказав верному Неферти подъехать поближе, натянул свой смертоносный лук. Одновременно кехеки и кушиты подняли своё страшное оружие и ринулись в бой, с флангов ударили копьеносцы, и вот уже войска смешались, не уступая друг другу ни локтя земли, и начался рукопашный бой. Сам Тутмос с удовольствием схватился за меч, которому так редко доводилось рубить головы врагов — все последние походы приходилось брать укреплённые города или видеть спины убегающего противника, едва лучники уступали место копьеносцам. В гуще схватки царский меч мелькал без остановки, нанося рубящие и колющие удары, фараон выпустил его лишь тогда, когда почувствовал, что правая рука, всё же более слабая, чем прежде, немеет и пальцы разжимаются сами собой. Он попытался рубить левой, но скорее орудовал мечом как простой палкой, нанося неловкие и слабые удары. Опыт подсказал ему, что битва затянется не меньше чем на час, но воины Кемет всё же выигрывали пядь за пядью, медленно наступали на митаннийцев, теснили их, разрывая ряды пеших воинов, пробиваясь к стану противника, в центре которого стал уже виден разукрашенный царский шатёр. Вот он, Шаушаттар! Неужели сбудется мечта Тутмоса и он столкнётся лицом к лицу с тем, кто столько лет по капле подливал яд в его вино и поджигал огонь то в одном, то в другом мелком царстве Ханаана? Но, наверное, царь даже не в боевом вооружении, раз он не показывается из шатра. Нужно проложить дорогу к шатру во что бы то ни стало, но вокруг него стоят плотным кольцом вооружённые воины, готовые скорее лечь мёртвыми, чем расступиться и пропустить владыку Кемет. Тутмос огляделся, ища глазами верного Дхаути, но увидел только Хети, который бился врукопашную с рослым митаннийцем в панцире, обшитом золотыми пластинками. Может быть, царевич?

— Обернись сюда, враг солнца! Буду биться с тобой!

Митанниец вряд ли расслышал слова фараона, но повернулся к нему так стремительно, что его меч, со свистом рассёкший воздух, с размаху натолкнулся на меч Тутмоса и высек искру. Противник был на целую голову выше Тутмоса и так же широк в плечах, но он был уже обессилен схваткой с Хети, который тем временем схватился сразу с двумя митаннийскими воинами. Лицо митаннийца было красиво и благородно, Тутмос подумал, что, наверное, не ошибся — если это и не царевич, то по крайней мере один из знатных военачальников Шаушаттара. Он сразу оценил силу врага и также принял во внимание его усталость и ослепление боем — можно было применить излюбленный приём кехеков, которому когда-то научил его могучий Руи-Ра. Позволив митаннийцу приблизиться на расстояние не более трёх шагов, Тутмос выбросил вперёд руку, резко повернулся и нанёс противнику страшный удар сбоку, от которого тот рухнул на землю, даже не простонав. Горячая кровь забрызгала руки и одежду фараона, кровь раздразнила его, и он ринулся вперёд, к окружавшему шатёр кольцу воинов. Оно уже не было таким плотным, воины стояли среди трупов, некоторые из них были ранены. Себек-хотеп оказался рядом, лицо его тоже было в крови, скорее всего это была вражеская кровь, потому что военачальник держался твёрдо и спокойно, он рубил и колол своим мечом без остановки, шаг за шагом продвигаясь к шатру. Они были уже совсем близко, путь преграждали только четыре воина, один из которых едва держался на ногах, как вдруг боевой топор, вылетевший откуда-то сбоку, вонзился в грудь Себек-хотепа. С глухим стоном военачальник упал на колени, схватившись за рукоятку топора, словно пытаясь выдернуть его из своей груди, но захрипел и повалился на землю у самых ног фараона, который уже понял, что помочь нельзя и что в этом бою у царского шатра он потерял навеки одного из своих военачальников, опытного и верного, прошедшего рядом с ним все походы. Два воина, идущие вслед за фараоном, подхватили тело Себек-хотепа, Тутмос больше не оглядывался, смерть военачальника ещё больше разъярила его и преисполнила решимости добраться до этой змеи Шаушаттара, разрубить её на куски… Ещё один митанниец схватился с фараоном врукопашную, но Тутмос легко справился с ним. Вот он уже близко, вход в шатёр, и телохранителей осталось только двое, все остальные лежат на земле, и нужно быть осторожнее, чтобы не споткнуться об их трупы. Тутмос чувствовал, что отдохнувшая немного рука опять немеет и может подвести его, но отступать было уже поздно, громадный воин с длинным прямым мечом встал на пути. Рука его взлетела в воздух, но не опустилась, а полетела вперёд, мёртвой хваткой вцепившись в рукоять меча, воин взвыл, как собака, и упал на колени прямо под ноги Тутмоса, который от удара не удержался и тоже упал на землю. Это был опасный миг, которого не предусмотрел бросившийся на подмогу фараону Дхаути, — митанниец, хотя и корчившийся от боли, вдруг подмял под себя фараона, левой рукой пытаясь достать его горло. Под тяжестью навалившегося тела Тутмосу показалось, что у него трещат и ломаются кости, в глазах потемнело, но он не мог высвободить руку с мечом, придавленную к земле, и чувствовал, что в неё с яростью вонзились зубы противника, готовые прокусить её до кости. Боясь ранить фараона, Дхаути вцепился в митаннийца голыми руками, пытаясь оторвать его от Тутмоса или повернуть так, чтобы можно было легко вонзить меч в его спину, но товарищ митаннийца набросился на него сзади, оглушив ударом по голове. Удар не был смертелен, так как скользнул по шлему, но Дхаути упал на землю, на мгновение лишившись возможности что-либо видеть и понимать. Но в это время Тутмосу неимоверным усилием воли удалось высвободить правую руку с мечом, которым он полоснул митаннийца. Удар не мог быть сильным, так как пришёлся снизу-вверх и только распорол кожу противника, но тот ослабил хватку, и это дало Тутмосу мгновенное преимущество — высвободив и левую руку, он сомкнул свои крепкие пальцы на горле митаннийца и сжал их с такой силой, что послышался жуткий хруст шейных позвонков. Шатаясь, Тутмос поднялся на ноги, он был весь в крови митаннийца и чувствовал, что по крайней мере два его ребра сломаны, так как бок сильно болел и трудно было дышать. Воин, единственный оставшийся в живых и собиравшийся прикончить оглушённого Дхаути, бросился на фараона с пронзительным криком, который сразу изобличил в нём шасу, но Дхаути уже поднялся с земли и своим мечом выбил меч из руки противника. В следующее мгновение на голову шасу обрушился страшный удар боевого топора, раскроивший её до самых глаз, и вход в царский шатёр остался открытым. Несмотря на боль и усталость, Тутмос бросился вперёд, почти не отдавая себе отчёта в том, что сделает, когда увидит перед собой смертельно перепуганного Шаушаттара. Убить его окровавленным мечом или поставить перед собой на колени, заставив молить о пощаде? Вряд ли царь Митанни возьмётся за меч, чтобы схватиться с Тутмосом-воителем в смертельном поединке. Нет, лучше всего захватить его в плен и провести по улицам Нэ перед своей боевой колесницей, а потом казнить на страх всем врагам Кемет. Но где же он, куда ускользнула эта проклятая змея? Шатёр был пуст, его явно покинули недавно и в большой спешке, даже золотой царский скипетр остался на полу. Бежал! А может быть, его уже не было в шатре, когда Тутмос начал к нему пробиваться и когда погиб храбрый Себек-хотеп? Ощутив вдруг огромную усталость, Тутмос опустился на покрывающие пол шатра звериные шкуры. Войско Митанни разгромлено, Шаушаттар бежал, но ведь именно он нужен Тутмосу, именно он должен признать себя данником Кемет, и потому придётся бежать за ним, хотя бы пришлось перейти всё Двуречье и проникнуть в далёкие неизвестные земли, где воды небесного Хапи постоянно низвергаются на землю. Но пока на сердце тяжело и пусто одновременно, и нет торжества. Ноет избитое в схватке тело, митаннийская кровь засыхает на одежде, превращаясь в тёмно-коричневый странный узор, во рту пересохло и устали глаза, и Дхаути, который вошёл вслед за фараоном, молчит. И пока на погоню совсем нет сил.

Он вышел из шатра, предоставив своим воинам расхищать покинутое добро бежавшего царя. К нему подошли Хети и Пепи, который был легко ранен в грудь и прижимал к ране ладонь, из-под которой кровь капала на его передник.

— Твоё величество, — сказал Хети, — войско Кемет разгромило войско Митанни, но царь Шаушаттар бежал в самом начале битвы. Сейчас он переправляется через Евфрат, и твоё величество может последовать за ним.

— Все барки уже доставлены?

— Почти все, твоё величество, лодки из прочного кедра мер. Уже завтра к вечеру мы можем начать переправу через Евфрат.

— В каком состоянии наши барки у северного побережья Джахи?

— Тоже готовы, твоё величество.

— Тогда моё величество отправляется в погоню за презренным Шаушаттаром. Завтра… Скажи, много ли воинов погибло в битве?

Хети нерешительно взглянул на фараона.

— Твоё величество, погиб Себек-хотеп…

— Он погиб на моих глазах, и его Ка я принесу щедрые поминальные дары. Сколько ещё?

— Много воинов, твоё величество.

— Больше, чем при Мегиддо?

— Много больше.

Тутмос кивнул, как будто услышал именно то, чего ожидал.

— Пошли вестового в Гебал, пусть спешно строят нужные моему величеству суда и доставляют на берег Евфрата. Мысль моя — дойти до тех пределов, где оставил свою посвятительную надпись мой дед, вечноживущий Тутмос I. Моё величество настигнет Шаушаттара, но по пути разорит многие города и селения на Евфрате. Отдыхать мы будем после, когда возвратимся в Нэ. Сыну моему нужно великое, могучее царство.

Военачальники слушали, почтительно склонив головы. Тутмос взошёл на колесницу, и Неферти погнал коней к лагерю. По пути им встретилось много раненых и пленных со скрученными руками, многие воины несли богато изукрашенную конскую упряжь, оружие и золотые украшения, снятые с бортов митаннийских колесниц. Перед лагерем уже высилась гора отрубленных рук, и войсковые писцы усердно трудились, следя за тем, чтобы достойный не остался без награды и коварный не выманил бы её нечестным путём. Сам Чанени был тут, с удовлетворением поглядывая на пахнущую кровью гору человеческой плоти — скрюченные пальцы с потемневшими ногтями, пожелтевшая, уже похожая на папирус кожа, на некоторых руках перстни. Была здесь, должно быть, и рука, отрубленная мечом Дхаути и залившая кровью одежду Тутмоса, но не было той, которую более всего желал бы он видеть, — руки вероломного митаннийского царя, врага солнца… Может быть, он и впрямь обернулся змеёй и скользнул под какой-нибудь камень?..