Тварь
Шрифт:
– Да, это не помешало бы, – устало сказал Антонов. – Ноги просто отваливаются, сил нет.
– Идите сюда, – глухо донеся голос Мауса. – Тут небольшой овраг, можно спрятаться. Только смотрите, не свалитесь…
Осторожно, на ощупь, сползли по осыпающемуся краю. Здесь, под прикрытием земляных стен, сталкер включил, наконец, фонарик, не боясь, что свет заметят со стороны. Свет был тусклый – батарея почти сдохла – но достаточный, чтобы осмотреться и понять, что убежище выбрано удачно. В обычной обстановке тот же Маус поостерегся бы соваться в такое место: в оврагах велик шанс нарваться на аномалию. Но и Бука не ощутил поблизости серьезной опасности, если не считать подозрительной активности где-то метрах в тридцати отсюда. Усталость была сильнее осторожности, и беглецы расположились под нависающем краем оврага, словно в
Через несколько минут, несмотря на вялые протесты Мауса, Монах уже развел небольшой костерок, и все невольно потянулись к огню. Оружие было брошено на землю, и только Маус продолжал сидеть в обнимку со своим верным «винторезом».
– Не стоило костер палить, – проворчал сталкер, протягивая к огню ладони. – Огонь не засекут, так на дым потянутся.
– Бог даст – не потянутся, – резонно возразил Монах, подкидывая к огонь сухие ветки.
Был он фигурой колоритной и довольно странной. Монах считал себя своего рода миссионером, пришедшим в зону отчуждения для особого духовного служения. По сути, так оно и было: по его словам, Периметр он перешел с благословления самого Патриарха, и своей целью имел истребление исчадий ада и спасение заблудших душ, стремящихся в это сатанинское место. Под исчадиями он подразумевал мутантов, заблудшими же душами полагал сталкеров. Он последовательно проводил в жизнь официальную позицию РПЦ, полагавшей Зону эдаким филиалом Ада на Земле. Соответственно, сталкеры были грешниками, неосознанно стремящимися в этот самый ад, подманенные Сатаной посредством адских диковинок в виде артефактов. Как и полагается грешникам, они были снедаемы низменными страстями – жадностью, корыстолюбием, гневом, гордыней, отчего и стремился их излечить деятельный и убежденный в собственной правоте Монах. Трудно сказать, насколько результативной была его миссия, сколько мутантов он уложил из своего освещенного дробовика, а сколько грешников направил на путь истинный. Но как боевая единица он был более, чем эффективен, в чем Бука не раз имел возможность убедиться. В бою Монах был надежен, как автомат Калашникова, и не испытывал ни малейших колебаний, чтобы пустить в ход оружие, искренне полагая, что его пальцем на спусковом крючке движет сам Святой дух.
– Полагаю, что ты здесь не случайно оказался, – сказал Маус, с удовольствием подвигаясь еще ближе к огню. – Какой черт занес тебя в эти места?
– Не черт мною движет, а рука Господа, – с неудовольствием сказал Монах. Сломив пополам дробовик, он внимательно осматривал стволы на свет костра. – Конечно, не случайно, ибо все есть промысел Божий. К тому же, вся Зона трещит о том, что военные устраивают облаву на некоего нелюдя, объявившегося в районе Агропрома…
– Нелюдя? – тихонько проговорила Ника. Сжала холодную руку Буки. Тот посмотрел на нее, бледно улыбнулся.
– Я-то сразу понял, о ком речь, – продолжил Монах, спокойно глядя на Буку. – Известно мне, что наш общий друг принял муки от этого богомерзкого места, что он, возможно даже, одержим нечистым. Но так же мне известно, что дух в нем борется с темной силой, в чем я тоже не раз имел возможность убедиться…
Бука невольно покачал головой: сквозь витиеватую манеру изъясняться с трудом пробивались подробности их совместного с Монахом, Маусом и Антоновым похода к Мареву. Надо же, как это звучит: «дух борется с темной силой»! А все, что тогда было ему, Буке, нужно – это расправиться с Зоной, которую он полагал виновной во всех своих несчастьях. Так, по сути, и было, так оставалось и теперь. Только стало еще хуже.
А будет и совсем плохо. Скоро. Очень скоро.
Монах продолжал свою неспешную речь, больше напоминавшую проповедь:
– …Он бьется со злом вокруг себя, один – против целого ада. А какие-то, сами не очень-то праведные люди, записывают его в нелюди и устраивают травлю, как на бездушную тварь. Полагаю это несправедливым и недостойным. Потому я здесь, и с нами – крестная сила.
– Спасибо тебе, Монах. Только мы мне не поможешь, – с тоской сказал Бука. – Мне никто уже не поможет…
– Что ты такое говоришь?! – сердито сказала Ника. – Смотри, сколько у тебя друзей! Мы доставим тебя
на Болота, к Доктору, он вылечит тебя – и все будет хорошо. А если надо – все будут за тебя драться, и никакие вояки нас не достанут!– Я не о том, – вяло отмахнулся Бука. – Вы просто не понимаете…
Он встал и медленно пошел в темноту. Ника вскочила, было, на ноги, но Монах жестом остановил ее:
– Пусть побудет один. Ему есть, о чем подумать. А я за него помолюсь.
Это только со стороны могло показаться, что он остался один. Он бы многое отдал, чтобы так оно и было. Но эта жуткая, давящая сила не желала оставить его в одиночестве. И с каждым часом ее присутствие ощущалось все сильнее. Теперь он всерьез боялся за своих друзей, которые совершенно искренне полагали, что могут ему помочь. Беда в том, что теперь эта сила внутри него может принять дружескую помощь за вред собственным планам, в которые не входил ни поход на Болота, ни вмешательство Доктора. Бука не желал, чтобы Монаха, Антонова, Мауса, но главное – Нику, постигла участь того, так неудачно попавшегося на пути капитана.
Нужно было уходить. Уходить немедленно, пока он еще в состоянии хоть как-то контролировать руки и ноги, пока он еще не стал безмозглой марионеткой Зоны.
Вот он и сказал себе это: Зона. Вот она, та сила, которая так плотно взялась за него. Да так ли это? Может ли он теперь отделять себя от того, что он сам так люто ненавидит? Это худшее, что могло с ним случиться, но одна мысль отчетливо, громко, как колокол, звенела в его голове.
Ведь он и есть – Зона.
Маус с аппетитом поедал содержимое армейского сухпайка из запасов Монаха. Ни усталость, ни стрессы не могли помешать сталкеру набить в свое удовольствие желудок и покурить после этого. Он только посетовал на то, что в объемистом вещмешке Монаха не нашлось ничего горячительного – это совсем не помешало бы, чтобы согреться и «вывести радионуклиды» из организма. Антонов присоединился к нему – не столько повинуясь желанию, сколько заставляя себя, глотая еду, как лекарство, придающее силы. Он намазывал на сухие, как куски штукатурки, галеты паштет из плоской банки, в то время, как насытившийся сталкер довольно откинулся на локоть и чиркнул зажигалкой, зажав в зубах сигарету.
Ника не разделяла эта легкомысленную расслабленность сталкера. Она и не подумала присоединиться к трапезе. Она озиралась, зябко сжимаясь в стороне, и, наконец, беспокойно спросила:
– Куда он подевался?
– Кто? А-а… Да, мало ли, – отмахнулся сталкер, выпуская дым из ноздрей. По привычке сигарету он держал огоньком в кулак. – Может, нужда прихватила, может, решил помолчать, помедитировать, там – он это любит. За Буку, как раз, не стоит волноваться: Зона для него – дом родной.
Ника поерзала на песке, покосившись сталкера, сказала с сомнением:
– Все так. Но ведь он ранен. Может ведь и сознание потерять.
– Ну, ладно, – нехотя сказал Маус. – Пойду, посмотрю, что да как…
Щелчком отправил окурок в костер, поднялся, подхватив винтарь, направился в темноту. Его не было довольно долго. Когда уже и Антонов с Монахом стали беспокойно переглядываться, он, наконец, вернулся. Выглядел он обескураженным. Сказал через силу:
– Что-то я ничего не пойму. Нет его нигде.
Не дослушав сталкера, все бросились выбираться из оврага.
– Смотрите, сами не потеряйтесь! – предостерег Маус, осторожно, из-под ладони подсвечивая себе фонариком. Хотя можно было не беспокоиться: тусклый свет севшего фонаря через редкие сухие заросли увидеть было проблематично. Так или иначе, поиски ни к чему не привели.
– Ушел, – сказал, наконец, Монах. Он остановился, оперся на ствол дробовика, задумчиво погладил бороду. – И, видимо, сразу же. По-моему, в сторону Свалки. Странно, что нам ничего не сказал – совсем на него не похоже. Вам не показалось, что с ним что-то не так?
– Не зря он не нравился мне в последнее время, – мрачно кивнул Маус. – Странный он какой-то был, будто ударенный.
– Посмотрела бы я на вас, когда бы вот так вас, как его, на живую почикали! – взвилась Ника. – Что они с ним делали, гады – может, и в голове что повредили! Они же и резали его, и током, и еще черт знает чем…
Ника чуть не плакала, в бессилии тыча в землю стволом автомата. Опустилась на землю, охватила голову руками и замолчала. Рядом молча присел Маус, глядя на нее, но не решаясь, прикоснуться.