Тверской Баскак. Том Второй

Весь его караван вошел вместе с нами в новые ворота и расположился на центральной площади, которая тут же превратилась в подобие дикого стойбища с непрекращающимся ревом верблюдов и тревожным ржанием лошадей. Оставив бояр разбираться с этой наглой, крикливой толпой, я позвал самого бек битигчи и трех его ближайших помощников на обед.

И вот напротив меня сидит широкий, низкорослый монгол, от которого зверски воняет застарелой смесью человеческого и лошадиного пота. Ворот дорогого шелкового халата засален и обрамлен черной полоской грязи. Круглое, жирное лицо смотрит на меня узкими прорезями пронизывающих глаз.

— Где конязь Твэри, консул? — Заплывшие глазки блеснули в меня злыми огоньками. — Бек битигчи Великого хана Угедея должен встречать конязь города.

«Вот значит, в чем причина его молчания! Обиделся!» — Расплываюсь самой радушной улыбкой и подкладываю монголу еще кусок баранины.

— Конечно, должен! — Говорю, как и мой гость на кераитском диалекте. — Но вот беда, приболел наш малолетний князь. Ребенок ведь еще совсем, слаб здоровьем! А так очень он хотел встретить такого славного и известного бек битигчи.

Несу всякую хрень, ведь не расскажешь же, что гордый Рюрикович не пожелал говорить с дословно «каким-то вонючим степняком». Уговаривать Ярослава я не стал, некогда было. Князья русские еще не пуганы, как следует, еще не раскусили в полной мере, в какое дерьмо они вляпались и что такое монгольский вассалитет. Мне кажется, что только с казнью в Орде Черниговского князя Михаила Всеволодовича князья по-настоящему осознают, что они теперь не свободные и гордые правители, а всего лишь подневольные данники, и жизнь любого из них зависит от капризов далекого монгольского хана.

Монгол кривит тонкие бесцветные губы в усмешке.

— Если конязь слаб здоровьем, то чего ты ждешь… — Утерев рот рукавом халата, он громко заржал. — Бери власть в свои руки, консул! Ты то здоров!

Заливаясь, он тыкнул в мою сторону бараньей костью, а я скромно развожу руками.

— Не могу, бек Ярмага, я не князь по роду, я лишь избранный чиновник. Мой удел служить великим правителям.

Мой намек монгол понял и одобрил.

— Это правильно, консул, все должно быть по закону.

Он благосклонно зыркнул в мою сторону, а я подал знак прислуге, мол наливайте. Выскочивший парень в длинной белой рубахе налил Ярмаге и двум его подручным по полному серебряному кубку крепкой брусничной настойки.

Подняв свой, предлагаю выпить за здоровье Великого хана Угедея. За здоровье хана требуется пить до дна, и я смотрю, как, давясь с непривычки, монголы глотают сладкую тридцатиградусную жидкость.

Я где-то читал, что монголоидная раса более склонна к алкоголизму, чем остальные, поэтому мол европейцы так легко споили североамериканских индейцев. На это у меня большая надежда, и улыбаясь во всю ширь, я задорно спрашиваю.

— Ну как вам моя настойка? Хороша?!

Я знаю, сам настаивал ее на чистейшем перваче. Сладкая на вкус она пьется легко и приятно, но очень коварна. Пара-тройка таких кубков, и я уверен, мои гости поплывут.

Ярмага, причмокнув, облизал сладкие губы и поставил на стол кубок.

— Сладкая! — Прищурив и без того узкие глаза, он глянул на меня. — Вкусная! Умеют у тебя делать.

В ответ, излучая хлебосольство и радость, я призываю их не стесняться.

— Кушайте, гости дорогие! Сегодня уж отдохнете с дороги, а завтра за работу. Поедем вместе, все покажу, все перепишем. Чтобы порядок во всем был.

Я непрестанно несу все, что придет в голову, монголы, не уставая, жуют, а служка наполняет бокалы.

— Чтобы Великий хан жил долго и счастливо! — Поднимаю свой кубок, в отличие от монгольских наполовину разбавленный водой и вновь предлагаю всем выпить.

Монголы азартно вливают в себя настойку, и все закручивается по новой. С третьего кубка мои гости уже смотрят совсем осоловевшими глазами и несут такую дичь, что даже я не могу понять ни слова.

Улавливаю агрессивные нотки в пьяном голосе Ярмаги и, не дожидаясь служки, наливаю ему сам.

«Надо поторопиться, — щелкает у меня в голове, — пока не разодрались спьяну. Синяки и ссадины мне не нужны».

Ярмага выпивает бокал залпом и, уставясь на меня красными глазами, хватается за саблю.

— Зарублю, демон! — Вскочив, рычит он, пуская слюни.

Быстро обхватываю его, не давая ему вытащить оружия, и смеюсь в ответ на хихиканье двух остальных монгол.

— Какой демон?! Где ты демона-то увидел! — Чуть толкаю главного баскака назад, и тот, валясь обратно на скамью, тут же вырубается.

Запрокинув голову, Ярмага раскинулся на лавке. Короткие, пухлые ручки разлетелись в стороны, как кротовьи лапки, а разинутый рот мгновенно издал заливистый храп. Его сотоварищей это ничуть не смутило, и они, пьяно смеясь, закричали.

— Наливай! Наливай еще, консул!

Последняя чаша валит и этих монгол на пол, а я наконец-то снимаю с лица осточертевшую улыбку.

«Интересно, сколько я смогу это свинство вытерпеть?! — Выдыхаю скопившуюся злость и ругаюсь на самого себя. — Сколько надо, столько и будешь, пока не сможешь выгнать их на хрен с Русской земли!»

Обернувшись, показываю слугам.

— Этих перенести и аккуратно уложить. — Найдя взглядом старшего, уточняю. — Не раздевать и человека с тазиком оставить следить за ними, чтобы блевотиной своей не захлебнулись случайно.

Раздав указания, выхожу на крыльцо и окидываю взглядом площадь. Теперь она больше похожа на кочевую стоянку кочевников. Повсюду уже выросшие юрты, жующие сено лошади, орущие верблюды и разбросанные кучи навоза.

Посредине площади большой костер, и оттуда тянет подгоревшей бараниной и слышатся пьяные крики.

Чувствую, как за спиной появился Калида, и слышу его негромкий голос.

— Все сделали, как ты сказал. Площадь оцепили, никого не впускаем и не выпускаем. Этим, — он кивнул в сторону зазвучавшей заунывной песни, — выкатили два бочонка, из тех что ты выдал. Вон теперь веселятся.

Чуть усмехнувшись, оборачиваюсь к нему.

— Пойдем посмотрим, чем там наши гости занимаются!

Идем мимо выстроившихся юрт и валяющихся пьяных тел прямиком к костру. Там еще сидят человек пять из самых стойких и воют что-то унылое и тягучее на Урянхатском наречии.