Творец
Шрифт:
— Отодвинься к стене, — приказал он, снимая замок с Сявиной клетки.
— Некуда отодвигаться! Я тут еле помещаюсь, — беспомощно отозвался тот, и когда маньяк с усмешкой начал просовывать девочку в клетку, вцепился в его рукава и со всей силы дернул на себя. Ритка удачно выпала на Сявину куртку, а упырь со всей дури врезался головой в прутья. Сява увидел, как разошлась его кожа на лбу, оросив Сявино запрокинутое, ощерившееся лицо тёплыми каплями крови. Вот оно!
Он снова дёрнул на себя, но тело противника уже обмякло, и он не нанёс ему ощутимого вреда. Тогда он отпихнул Ритку поглубже и по-крабьи выполз на волю, вцепившись сведенными судорогой
Вот она! Сладкая месть! Он победоносно завизжал, вспоминая, как месяц назад вот так же лежал на мокрых листьях, беспомощный и душимый жутким Жекиным двойником!
Противник вдруг пришел в себя, но вместо того, чтобы попытаться скинуть с себя юношу, вдруг просунул руку ему в промежность.
«Что этот пи…?», — изумленно подумал Сява, а потом его торжествующий визг оборвался, и он скрючился рядом, выпучив глаза и хватаясь за свои почти раздавленные гениталии.
Где-то за кадром кричали и плакали Мишка с Юлькой, упрашивали упыря «не трогать братика».
Он проиграл…
Псевдо-Жека поднялся и немного, впрочем без особого рвения, потоптался на Сявиных рёбрах, а потом потянул его за шкирку и запихнул обратно в клетку, где Сява, всё еще скрючившись от страшной, всепоглощающей боли в паху, встретился со своим врагом взглядом и прочёл в нем что-то похожее на невольное уважение.
— Я не буду тебя наказывать, — прохрипел тот, потирая горло, — Как соберешь свои яйца, займись подсвинком.
Он закинул в клетку несколько бутылок воды и немного трясущимися руками защелкнул навесной замок.
— Какие лекарства я должен взять? — уже более спокойно спросил он, терпеливо ожидая, когда Сява сможет набрать в легкие достаточно для ответа воздуха.
— Что-нибудь, оканчивающееся на «цин» или «лин», — промямлил, наконец, юноша, — спроси в аптеке. Для ребёнка. Ей год и восемь… или семь… Пусть скажут дозировку. Пневмония, скажи…
…
Лизу разбудил настойчивый звонок в дверь, и она некоторое время не могла понять, почему мама не подойдёт… Вскоре отчаянные трели стали перемежаться глухим стуком, и девочке пришлось подняться. Шатаясь от слабости, он приникла к глазку и увидала за дверью какого-то мужика с детской коляской. Лицо его почти полностью скрывал козырёк бейсболки. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, то и дело склонялся к коляске и поправлял там что-то у ребенка…
Когда его палец снова потянулся к звонку, Лиза резко спросила: «Кто там?!». Её бедная голова просто не выдержала бы еще одной трели.
— Это Лиза?! — с явным облегчением спросили с той стороны. Голос молодой, бархатистый.
— Ну… допустим, — ответила настороженно девочка.
— Там мама ваша у подъезда. Просит спуститься. Кажется, ногу подвернула. Я предложил помощь, но она… словом, она попросила вас спуститься помочь ей.
Что за бред?…
Лиза отлипла от двери и позвала: «Ма-ам… ты спишь?». Квартира ответила тишиной. Девочка заглянула в родительскую комнату и обнаружила лишь перевороченную, расстеленную постель. Так… необычно…
Лизе пришло в голову, что она впервые за всю свою жизнь в квартире одна. То, что еще
недавно было пределом ее мечтаний — просто побыть наедине с собой в тишине — теперь казалось мрачным предзнаменованием.Внутри ворохнулось раздражение и обида. Видимо, мамина паранойя не позволяет ей войти в подъезд под руку с милым соседом с коляской, но при этом не мешает ей вытащить больную дочь из постели.
Она вернулась к двери и крикнула: «Спасибо! Я сейчас спущусь…».
Она проследила, как мужик, с чувством выполненного долга, тут же развернул коляску и потащил её вверх по лестнице.
Натянув джинсы и куртку, она еще раз приникла к глазку и, убедившись, что на площадке никого нет, открыла дверь. Та немедленно вырвалась у неё из рук. Лиза взвизгнула, но тут же закашлялась, получив удар в нежное местечко, где по центру живота заканчиваются ребра.
Ловя ртом воздух, она, будто во сне, наблюдала, как тот самый запирает дверь и навешивает цепочку. Потом снимает кепку и вешает её на Васин крючок под выложенным на стене наклейками из букв «Сява», ныне пустующий, как и все остальные, обозначенные «Марго», «Июлия», «мЫшА»…
Он, действительно, был очень похож на дядю Женю, но она сразу поняла, что это лишь иллюзия. Слишком молодой, слишком… свежий и красивый. Быть может, дядя Женя был таким лет сто назад… Принять его за Женю можно было только издалека, со слепу или в темноте…
— Мама скоро вернётся, — быстро произнесла она, разглядывая свежий, лиловый рубец на его лбу, — А у подъезда дежурит полиция. Тебя уже, считай, взяли за жопу.
Псевдо-Женя скривился в шутливой брезгливости.
— Фи, юная леди не должна позволять себе таких выражений… Полицией у вашего подъезда и не пахнет, а что касается твоей Свиномамы…, - он состроил виноватую гримасу, — она сейчас трясётся в автобусе по пути на автовокзал и вернётся еще о-очень нескоро…
— Автовокзал? — Лиза захлопала глазами, отступая, — Ты врёшь…
Мужчина снова сморщился и укоряюще покачал головой.
— Очень невоспитанная девочка. Придется заняться твоим воспитанием. У нас как раз есть немного времени до темноты.
Он скинул куртку и взялся за ремень. В испуганном сознании Лизы всплыло старое воспоминание об отце и его армейском ремне, который в худших традициях семейной жизни висел на гвоздике в детской. С бляшкой в виде звезды. Девочка съёжилась, а потом заглянула в глаза мужчины и поняла, что порка ремнём ей, увы, не грозит. Она развернулась, юркнула в мамину спальню и навалилась на дверь в слабой попытке удержать злодея, но тут же отлетела к стене и ударилась о старенький сервант. На голову посыпалось стекло.
— Пикнешь — убью, — рассеянно пробормотал мужчина, расстегивая ремень.
— У меня грипп, — забормотала Лиза в последней попытке остановить его, — Температура…
— Вечно у вас грипп…, - вздохнул он, плюхнулся на продавленный диван и неожиданно спросил, разглядывая изнанку своего ремня, — Есть шило? Я, кажется, растолстел… Дырку бы проковырять.
…
Женя уже сбился со счёта, которая шла у него вахта в промозглой осенней роще. В течение дня он прятался в сооруженном чьим-то папашей детском домике на дереве. Это было тесное, как гроб, но крепкое строение в развилке массивного дуба. Самое то для школоты, но невероятно неудобное для взрослого. Протискиваясь туда через тесный, круглый лаз в полу он каждый раз вспоминал Винни Пуха.