Твой образ (Второе лицо)

Чуть не ежедневно она совершала набеги в клинику, прихватывая с собой дочерей. Часами простаивала у проходной, слезно умоляя впустить их. Но все кончалось тем, что вызывали дежурного врача, давали ей бром, валерьянку, уговаривала держать себя в руках и терпеливо ждать. В такие минуты ей нравилось быть в центре внимания - на нее смотрели с уважением и сочувствием. А ведь рано или поздно пресса объявит имена пациентов докторе Косовского, и тогда ее фамилия, а может, и фотография, замелькают на страницах газетных полос. Нет, она, конечно, до глубины души потрясена тем, что случилось с мужем, но мысль о возможной популярности их семьи все чаще приходила в голову.

То-то запричитает, заахает, узнав обо всем, приятельница Валентина.

И Мила Михайловна так ясно представила, как усядутся они с ней за стол, как нальет она в стопочки винца и проговорит со слезами на глазах: "За покойного Ивана Игнатьевича!" - "Ну?
– подпрыгнет подруга.
– Неужто скончался? Что же до сих пор молчала?" - "И скончался, и в то же время жив", - скажет она загадочно, промокнув глаза платком. "Ничего не понимаю", - пробормочет Валентина. "Думаешь, я понимаю!" - воскликнет она. И вот тогда обрушит на подругу свою тяжелую, невыносимую тайну.

Позвонили. Мила Михайловна вскочила, бросилась к двери. "Наконец-то, пришла", - подумала она.

На пороге стоял Бородулин. Был он бледный, чуть осунулся, и одежда висела на нем, как с чужого плеча.

– Наконец-то! Отпустили!
– охнула она, забыв на миг обо всем, что нарассказывал Косовский. Засуетилась, забегала, схватила его под руку и потянула в комнату.

Тощая, кудрявая блондинка не понравилась Некторову и привела в замешательство, когда вдруг разрыдалась на его груди. Тут же откуда-то появились две девчушки лет пяти и семи, очень похожие на Ивана Игнатьевича, и эта похожесть неожиданно отозвалась теплым еканьем в сердце.

– Что, малышки, как жизнь?
– деланно бодрым тоном спросил он, смущенно проходя в комнату и присаживаясь на стул.
– Вас зовут...

– Ира и Кира, - быстро подсказала Мила Михайловна, испуганно взглянув на него.

– Ира и Кира, - повторил он.

– Какой ты стал смешной, - девочки рассмеялись.
– Когда выздоровеешь, сыграешь с нами в "тумборино"?
– спросила младшая.

– Я потом все объясню, - Бородулина прижала к щекам Некторова ладони и жадно заглянула ему в глаза.
– И вправду не совсем тот, - пробормотала она.
– Погуляйте еще, - отстранила от него девочек.

– Мы так соскучились, - обиделась старшенькая.

– Ты обещал поехать с нами в лес и наловить под цветочками лампумпонов. Мы увидим их, правда?
– прошепелявила малышка.

– Обязательно увидим, - Некторов погладил Киру по голове.

Странно знакомым показалось тепло девочкиных волос под рукой, будто уже не раз прикасался к ним. Захотелось обнять ее, усадить к себе на колени, но Мила Михайловна решительно выпроводила дочек за дверь.

"Неужели это память бородулинского тела?
– подумал он.
– Тогда почему я безразличен к его жене? Более того, она глубоко не симпатична мне".

Он оглянулся. Комната была заставлена самодельными книжными шкафами и стеллажами, между которыми висели большие и маленькие фотографии морских, горных, пещерных пейзажей и странные фотофантазии с непонятными контурами, квадратами, спиралями.

– Этот профессор чуть с приветом, да?
– в голосе Бородулиной прозвучала надежда. Муж почти не изменился, и трудно, невозможно было поверить в то, что перед ней чужой человек, как уверял Косовский.

– Болтают, вроде ты другой?

– А каким бы вы хотели видеть меня?

– Чего развыкался? Я ведь знаю на тебе любой закоулок.

Некторов смутился. Потом переспросил:

– Так все же, каким вы хотели бы видеть меня?

– Лучшим, - отрезала Мила Михайловна.
– Практичным и ответственным за семью. Без заскоков.

И он вдруг всей кожей ощутил, как скучно и тоскливо жилось Бородулину с этой женщиной. Встал, прошелся по комнате. Мила Михайловна забегала рядом:

– Ну хоть скажи что-нибудь, успокой мою душу, - лепетала она.
– Что теперь нам делать?

– Да ничего, - сердито ответил он.
– Мы с вами совершенно чужие люди.

– Ах ты господи, - она всплеснула руками.
– Нет, все это не доходит. Что же, теперь и жить здесь не будешь? А что соседи скажут? Позор-то какой! А девочки?
– она вцепилась в его рукав.

– Я-то при чем?
– пожал он плечами.

Бородулина возмущенно подскочила:

– Или не эти руки обнимали меня больше семи лет? Не эти губы целовали?

Некторов покраснел. А Мила Михайловна разошлась не на шутку:

– Чихать я хотела, что у тебя нынче в твоем черепке! Вот он ты, с твоими юродивыми глазами нищего мечтателя, от чьих фантазий в этом доме никому ни холодно ни жарко!

– Это уж слишком!
– вскипел он, вдруг обидевшись за Бородулина. Дочери обожали вашего мужа. И вот это, - он кивнул на стену с фотографиями, - мне нравится гораздо больше, чем побочная халтура, на которую вы его толкали.

– Еще бы, - горько скривилась Бородулина.
– Цирковые фокусы всегда эффектны. А у меня уже сил не было смотреть на эту придурь!
– Она подбежала к стене, плюнула в нее, а потом стала одну за другой срывать фотографии и бросать на пол, приговаривая:

– Вот! Вот тебе! И еще вот!

"Ну, чумная баба. Бедняга Бородулин, с какой мегерой жил", - подумал Некторов и незаметно успокаивающе погладил свою руку.

Мила Михайловна была вне себя. Она топтала снимки ногами, комкала, рвала на кусочки.

– Стоп!
– вскрикнул он в тот миг, когда Бородулина протянула руку к последней причудливой фотографии. Показалось, что сквозь пятна туманности далекой галактики на фото мелькнуло человеческое лицо.

– А-а-а, самую фокусную пожалел! Еще бы! Два часа возился, мозгуя как бы поинтересней намазать ну хлеб горчицу На, лопай!
– она сорвала фотографию и бросила Некторову под ноги.

Он поднял снимок, стал рассматривать его, то приближая к глазам, то отдаляя, и с изумлением обнаружил, что фото двупланово. При близком рассмотрении на нем были какие-то космические завихрения, скопища звезд. Но стоило отвести фото подальше от глаз, как на нем четко вырисовывалось бородулинское лицо Некторов сразу узнал его, а узнав, поразился: оно не было похоже ни на одно изображение Бородулина, с которым его познакомила Октябрева Лицо Ивана Игнатьевича было тонким, одухотворенным, глаза смотрели проницательно, насмешливо и мудро Стоило чуть сдвинуть фото, и лицо исчезало.