Твоя кровь, мои кости

С бревна отслоился кусочек коры, на его поверхности виднелись прожилки, похожие на тлеющие угли.

— Питер, — сказала она, — в окне во время грозы.

Он все еще не смотрел на нее. Отчаяние сдавило ей горло.

— Ты был первым поцелуем, который что-то значил.

На его челюсти дернулся мускул.

— Не делай этого.

— Не делать чего?

— А что ты делаешь? — Он ткнул кочергой в полено. В дымоход полетели красные искры. — Не пытайся взывать к моей лучшей натуре.

— Я не собираюсь, — запротестовала она. Его глаза встретились с ее, холодные и недоверчивые. Более кротко, чем ей хотелось бы, она спросила: — А работает?

Словно в ответ, он поднялся, собираясь уходить. Кочерга с громким щелчком легла на место, на подставку для инструментов, и в тишине раздался звук удара железа о железо, когда Питер направился в прихожую. Обезумев, Уайатт бросилась за ним, остановив его на пороге.

— Питер, подожди.

Он резко остановился, едва не столкнувшись с ней. В свете камина он казался холодным, как мрамор. Она сглотнула ком в горле.

— Почему ты носишь мою пуговицу?

Его взгляд был таким же смертоносным, как черный мельничный пруд.

— Уйди с дороги.

— Нет. Только после того, как поговоришь со мной. Перемирие, да?

Это заставило его остановиться. Он молча смотрел на нее, собираясь с мыслями.

— Ты помнишь Гаспара Аллендейла? Каждое лето он приезжал на вершину и брал винтовку. По утрам он брал ее с собой на задний двор и приносил с собой доллар.

— Какое он имеет ко всему этому отношение?

— Ты не могла этого вынести, — продолжил он, не ответив. — Но мы с Джеймсом выходили в поле и помогали ему разделывать оленей там, где они падали. Он оставлял объедки койотам, но всегда брал с собой сувенир, чтобы отпраздновать добычу.

— Знак внимания. — Она старалась, чтобы голос звучал спокойно, когда ее пронзило острое осознание. Это не сработало. Слова сочились из нее ядом. — Немного преждевременно, тебе не кажется? Тебе еще не удалось меня убить.

В его глазах промелькнуло что-то предательское, и он протиснулся мимо нее, направляясь к лестнице. Она не позволила ему сбежать, шаг за шагом приближаясь к нему, на ходу натягивая чулки.

— Знаешь, что еще? Не думаю, что ты когда-нибудь поймешь. Ты мог бы сделать это в мою последнюю ночь здесь. У тебя были все возможности. — Они были на полпути к лестнице, она крепко держалась за перила. — Мы были одни в роще несколько часов. Я знаю, у тебя был нож. Ты мог бы пойти на это. Но ты этого не сделал. Ты этого не сделал, Питер.

Он повернулся к ней так быстро, что она чуть не упала навзничь.

— А почему бы и нет? — Вопрос не показался мне риторическим, судя по тому, как он прозвучал. По тому, как он сорвался на крик. — Звучит так, будто ты думала об этом. Итак, скажи мне, почему я этого не сделал. Скажи, что меня остановило.

— Мы были друзьями. — Она ненавидела себя за то, что ее голос дрожал. — И, может быть, ты этого не хотел. Может быть, ты этого не планировал. Но мы были друзьями. Я знаю, что были.

Его глаза ярко светились в темноте. Все остальное в нем было тенью — только намек на мальчишку, каким он был той ночью у ее окна, его губы на ее губах, а небо было наэлектризовано.

— Особенность Аллендейла, — сказал он, — в том, что он не был великим охотником. Он промахивался более чем по половине своих целей. Олени, услышав его приближение, убегали со всех ног. Знаешь, чему я научился, наблюдая за ним? Гораздо проще убить того, кто не убегает при виде тебя.

Он наблюдал, как к ней приходит понимание, и его тонкая улыбка дрогнула.

— Мы никогда не были друзьями, Уайатт, — сказал он. — Ты всегда была лишь мишенью.

11. Питер

Питер совершил великое множество грубых ошибок в своих многочисленных неполноценных жизнях. Но были три, которые разрушили все.

Первой была дружба с Уайатт Уэстлок. Это была слабость — он хотел держать ее на расстоянии вытянутой руки. Второй ошибкой был поцелуй с ней. Это была ревность — он не хотел, чтобы у Джеймса было то, чего не было у него. Третьей ошибкой было рассказать Джеймсу, что нужно сделать, чтобы убить бессмертного.

Это было отчаяние.

Что не входило в его планы. Просто он так устал умирать. Просто его так долго переполнял гнев, похожий на порох. Когда они забрали Уайатт, он не смог удержаться от взрыва. От «возгорания» до всего того, что напоминало ему, как близок он был к тому, чего хотел больше всего на свете.

В день своего признания он сидел на дереве под ее окном. В комнате девушки царил разгром: зеркало разбито, ящики комода перекошены, ее перевернутая шкатулка для драгоценностей с трудом справлялась с искаженной колыбельной… все это он разобрал в отчаянной погоне за тем, что она могла оставить. Небо над деревом было серым. Пепел проносился мимо белыми вспышками. Сарай перестал гореть несколько часов назад, но горизонт все еще был темным от сажи. Он просунул ноги под ветку и потрогал разбитую губу, не в силах перестать бередить ее достаточно долго, чтобы дать порезу затянуться.

Он не мог вспомнить, как долго просидел там, прежде чем Джеймс присоединился к нему. Час. Десять.

— Ты — болван, — сказал Джеймс, опускаясь на ветку рядом с ним. — Ты привлекаешь слишком много внимания. Если не возьмешь себя в руки, мы никогда не выберемся отсюда незамеченными.

Питер удивленно обернулся к нему.

— Не смотри так на меня. — Левый глаз Джеймса опух и закрылся. На скуле осталась ссадина от костяшек Питера. Хотя отец вправил ему нос, он все еще выглядел так, как будто был сломан. Парень ослепительно ухмыльнулся. — Очевидно, мы собираемся пойти и вернуть ее.

Питер провел языком по губам, ощущая вкус крови.

— Мы не можем вести машину.

— Во-первых, — сказал Джеймс, врезавшись в него, — есть огромная разница между «не можем» и «запрещено». Пример: тебе запрещено поджигать вещи, но ты все равно продолжаешь это делать.

— А во вторых?

У Джеймса на губах заиграла улыбка.

— Они не могут просто забрать ее у нас. Я им не позволю.

Но у него забрали не Уайатт. Это был дом. Когда ее не стало, он оказался в ловушке. Привязанный к Уиллоу-Хит и к непрекращающемуся круговороту смерти и умирания, проклятый жить и умирать, умирать и жить, пока не иссякнут реки, и земля не сойдет с орбиты. Пока от людей не останется только пепел.

Он видел истощающиеся запасы праха на чердаке. Он знал, что отец Уайатт вынужден был вернуться к старым порядкам, возобновить ритуальные убийства и полуночные жатвы. Пока он возвращался к жизни, он был возобновляемым ресурсом. Их щитом против леса.

Они никогда не отпустят его.

— Я не могу уйти, — сказал он, и сердце его заныло от осознания того, что он собирался сделать. — Но если ты поможешь мне, я смогу отвлечь их. Ты сможешь добраться до нее сам.

Это должен был быть секрет. Что-то шепталось между соучастниками в спутанных ветвях дерева. Но откуда ему было знать, что кто-то прислушивается к каждому их слову?