Ты будешь мой

Бесполезно. Всё, чтобы я ни делала… Впрочем, отчего же всё? У меня ещё толпа инессцев в подземельях – на сколько дней их хватит, чтобы расшевелить супруга?

***

Арин

Вода странно неподвижна. Раньше мне нравилось смотреть на неё, но теперь это почти как бродить по разорённому кладбищу, где вскрыты могилы. Я даже чувствую сладковатый запах тлена – конечно, это воображение играет со мной злую шутку.

Ветер у воды сильнее – я представляю себя пушинкой, зацепившейся за лепнину на колонне. Держусь одной рукой за каменные цветы, одновременно чувствуя, как боль в ногах сходит на «нет». Как волна во время прилива – и я даже понимаю, откуда она идёт. Я могла бы показать направление с закрытыми глазами.

Оборачиваюсь – ну конечно же, никакой волны. Мёртвая вода Лэчина спокойна, как мертвец в могиле. Вместо воды я вижу туман – он стелется по мрамору набережной, и что-то (воспоминания?) мне говорит: его нужно бояться. Но вместо того, чтобы отступить – и предположительно упасть в воду, когда ноги подломятся – я наклоняюсь и ловлю туманный сгусток. Он прохладный и невесомый, выгибается под моей ладонью, как зверёк. А потом исчезает.

Я выпрямляюсь.

Вдали – но достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть – к нам идут трое. Один из них Мартин – я узнаю эту его забавную шапочку с пером, над которой тихо хихикала, пока мы мчались сюда и пока Мартин не заговорил о смерти.

Второй – тоже мужчина, но его ещё скрывает туман. А между ними – девушка, и её мне хорошо видно. Она дугэлка, урождённая и не полукровка. Это можно понять легко – по мягким, но неправильным чертам и кудрявым чёрно-золотым волосам. Только в Дугэле можно встретить такой красивый оттенок. Мои вот – иссиня-чёрные, что не так благородно.

Троица приближается, и я не могу отвести взгляд от девушки. Туман вьётся вокруг неё, как ручной пёс. То и дело лижет руку, трётся о юбки, встав на дыбы, гладит щёку. Девушка, не обращая внимания, слушает Мартина и искоса тоскливо поглядывает на третьего, с кем идёт под руку. Она очень – нездорово даже – бледна, то и дело нервно поправляет верхнюю накидку, украшенную капельками янтаря. Волшебница, конечно – добавляю я к описанию. Урождённая дугэлка и не полукровка уж конечно ладит с магией. Я замечаю её взгляд, когда Мартин предлагает руку, а тот, третий, направляется ко мне. Девушка смотрит ему вслед с таким тоскливым отчаянием, что меня немедленно пронзает жалость. Она, волшебница, которой я всегда хотела быть, в богатой одежде, за которую убила бы любая школьница, отчего-то глубоко несчастна. Я чувствую это – и мне хочется сделать всё, чтобы она хотя бы улыбнулась.

А потом её скрывает туман, и третий юноша выходит на пирс.

Он изменился – тот инессец из Вечного сада. Настолько, что я даже не сразу его узнаю. Бледен, как и его спутница. Пустой взгляд, уголки губ скорбно опущены. Я недоумённо вглядываюсь в его лицо, мысленно спрашивая себя: неужели это тот принц, из-за которого я каждое мгновение страдаю от боли в ногах? Неужели из-за него меня чуть не убила королева тумана? Неужели это его я любила?

Сердце не ёкает, не пускается в пляс. Я понимаю, что раньше знала этого инессца. Но сейчас он для меня чужой.

И если бы моя жизнь не зависела от него, я бы отвернулась и ушла.

Юноша останавливается в десяти шагах от меня, щурится, словно силясь меня рассмотреть.

– Арин?

Я выдавливаю из себя улыбку и киваю. Пустые слова, как капли мёртвой воды, падают в туман:

– Прости, я не могла прийти. Я болела. И спасибо тебе за заколку, - рука машинально тянется к волосам. Но там только шпильки-чешуйки. – Э-э-эм, кажется, я потеряла её где-то… ну… в Мюреоле. Извини.

Юноша, не сводя с меня глаз, слабо улыбается – точно солнечный лучик пробивает свинцовые облака.

– Я знал, что мы ещё увидимся. Арин, но мне говорили…

Я не слушаю. Я замечаю – духи знают, как, то ли запах, то ли взгляд – что в нём ещё стало другим. Раньше мои одноклассницы любили посудачить, будто брак меняет – волшебные путы и что-то в этом роде. Я не понимала – конечно, я же полукровка и не чувствую волшебство.

Сейчас чувствую. Они действительно похожи на путы, эти чары – на невидимую цепь, связавшую этого грустного юношу с той нервной девушкой за туманом. Он больше не свободен. И хуже того – это навсегда.

Костяной кинжал, холоднее льда, спрятанный в рукаве, сам ныряет в ладонь.

Юноша – принц? – ловит мой взгляд. А я слышу точно наяву: «Или он, или ты, или вместе».

Но вместе не будет. Он уже связан. Навсегда. Не со мной.

Значит, или он, или я.

Я не хочу умирать.

Кинжал нагревается и слабо мерцает алым. Принц замечает это, спрашивает – его губы шевелятся, но вопроса я не слышу – и подходит ближе.

Я не хочу умирать, не хочу, не хочу!

Не хочу…

– Арин, - слова пробиваются словно сквозь воду. – Что с тобой?

Я открываю глаза, смотрю на него – и на силуэт девушки за волнами тумана.

Роняю руку. Тихо смеюсь.

Неужели я действительно думала, что смогу убить? Я? Да правда же – легче умереть самой…

– Арин?

Я протягиваю ему кинжал. В то же мгновение туман рассеивается – девушка… королева Дугэла смотрит на меня в упор. Илва, вспоминаю я, – это она. Её голос я слышала за туманом. Именно её мой жених привёл однажды солнечным вечером познакомиться со мной. Это она меня заколдовала.

Наверное, мне должно быть страшно, но я чувствую только жалость к этой бледной нервной девушке. И, ручаюсь, она читает это в моих глазах.

Туманная королева переводит взгляд на инесского принца, бледнеет – в тон её туману – и пытается что-то сказать, но голос её подводит. Пытается вырваться – но Мартин крепко держит её за руку.

А инесский принц удивлённо смотрит на мерцающий кинжал в моих руках. Переводит взгляд на меня.

– Арин, что.., - и замирает на мгновение. А потом я оказываюсь прижатая к той красивой цветочной лепнине на тонкой колонне, а кинжал с тихим плеском ныряет в мёртвую воду Лэчина.

– Санна!

– Здравствуй, Рэян, - шепчу я, чувствуя себя так, точно за день сделала заплыв от Инесса до Никэла.

И словно из другого мира доносится ломающийся голос:

– С-ст-тража!

Рэян обнимает меня – так крепко, будто хочет задушить.

– Санна, любимая, прости меня, я не знал, не знал, прости меня, - и так пока его не отрывают меня гвардейцы.

Я падаю на чьи-то руки – мне уже совершенно всё равно, на чьи.

Тот же ломкий голос приказывает:

– В-в т-темницу её!

И как в одном из снов:

– Илва! Не смей! Не смей её трогать!

Меня куда-то несут, перед глазами туман, в голове тоже – и всё, о чём я успеваю подумать, прежде чем потерять сознание: получил ли Мартин то удовольствие, на которое рассчитывал – и позаботится ли он о Сильвене.

А потом туман становится чёрным, и я растворяюсь в нём без остатка.

***

Илва

В густом сумраке огонёк рубина светил тускло, почти не разгоняя темноту. Неровные ступеньки скользили под ногами – когда я споткнулась в третий раз, чуть не порвав подол, чаша терпения переполнилась.